Очерки по истории политических учреждений России - Михаил Ковалевский

Другим злом, не менее пагубным для умственного развития страны, было ограничение числа студентов официальным указом. В силу этого старейший из всех русских университетов университет московский, основанный при дочери Петра Великого Елизавете, мог допускать к слушанию лекций не более трехсот человек; такое же ограничение было наложено и на остальные университеты. Однако вред, причиняемый таким порядком вещей, был слишком очевиден и привлек к себе внимание правительства задолго до издания закона 1863 года. Со вступлением же этого закона в силу ограничение числа студентов в университетах отошло в область прошлого. Весьма либеральный по отношению к правам профессоров закон 1863 года не сделал ничего для создания студенческих корпораций, которые в других европейских странах, и особенно в Германии, существовали еще в средние века. Студент не имел более права носить форму и должен был посещать лекции в штатском платье. Подсудный университетским властям в действиях, совершенных внутри учебного заведения, он был подчинен общей полиции и на общем основании вне университета.

Таковы главные черты университетской системы, введенной в царствование Александра II. Посмотрим теперь, каковы были ее выгоды и неудобства. В эту эпоху университеты были учреждениями не только учебными, но и нравственно-воспитательными. Между профессорами и студентами существовали тесные отношения. Студенты посещали обыкновенно своих учителей и пользовались не только специальными их указаниями, но и тем родом общего руководства, без которого прибывшему из какого-нибудь отдаленного уголка страны молодому человеку так трудно получить необходимые для специальных изысканий предварительные общие познания. Огромное превосходство университета над всякой технической школой состоит, главным образом, в том, что он дает возможность специалисту не потерять из виду философскую сторону научного познания вообще. Не следует поэтому удивляться, что лекции по биологии, физиологии и по политико-экономическим наукам посещались множеством студентов, специальность которых составляли математика, медицина, филология или юриспруденция. История, дающая наилучшую подготовку к социологии, также привлекала студентов всех факультетов и в значительной степени способствовала пониманию ими вопросов социально-политического порядка. Непосредственное общение студентов с профессорами имело еще и то преимущество, что привлекало внимание последних к материальным и духовным нуждам их учеников. Обыкновенно в пользу недостаточных студентов прочитывались публичные лекции на какие-нибудь злободневные темы, что давало возможность в одно и то же время и мирно разрешить какую-либо моральную или политическую проблему, и собрать средства, необходимые для взноса платы за неимущих студентов. Когда происходили какие-либо волнения, вызванные действительным или мнимым нарушением интересов студенчества, популярный профессор часто играл роль судьи и советника, забывая личные оскорбления, которые наносили ему молодые люди, недостаточно осведомленные, либо не умеющие себя сдерживать, и охотно подвергаясь риску потерять доверие правительства, благодаря энергичной защите своих учеников от всяких ложных обвинений в заговоре.

Если университетская автономия имела своим преимуществом установление своего рода семейных отношений между старшим и младшим поколениями, между поколениями людей, уже достигших научных степеней и только приступающих к науке профессоров и студентов, она равным образом оказала могучее влияние на подъем морального уровня тех, кто призван быть не только учителем, но и воспитателем будущих граждан. Имея определенное жалованье и не получая гонорара от студентов, профессор не был материально заинтересован в увеличении своей аудитории за счет какого-нибудь коллеги, как это, к сожалению, слишком часто происходит теперь, когда студенты вынуждены законом слушать лишь известный минимум лекций, платя за каждую из них определенную сумму. Профессор считался духовным наставником молодых людей, порученных его заботам, и к нему, как к таковому, обращались родители, сыновья которых обучались в университете, за полезными указаниями и добрыми советами. В таком городе как Москва, где высших должностных лиц и придворных весьма мало, так как государь и великие князья проживают обыкновенно в Петербурге, автономный ученый корпус неизбежно становился умственным центром, мнениями которого руководствовались и ежедневная пресса, и ежемесячные журналы, и общества, и салоны. Нет ничего удивительного, что все классы общества усиленно добивались возможности быть представленными в этом корпусе одним из своих членов. Среди русских профессоров еще имеются князья и графы, которые, избрав научную карьеру, считали величайшим для себя почетом занять кафедру или даже только читать лекции в качестве приват-доцентов. Так, например, два брата московского предводителя дворянства — князья Трубецкие, принадлежащие к одной из наиболее аристократических русских фамилий, состоят профессорами — один философии в Москве, другой — энциклопедии права в Киеве. И рядом с ними в том же самом факультете вы найдете сыновей крестьян, попов и коммерсантов.

Именно это преимущество принадлежать к автономной семье людей науки и вызвало в молодом поколении наших богатых классов желание соперничать с учеными, пользующимися меньшей материальной обеспеченностью, в деле просвещения сограждан. Если же некоторые из них до сих пор еще остаются в числе профессоров, то не следует забывать, что начали они свою карьеру во времена университетского самоуправления. Это смешение всех слоев общества в деле управления народным образованием имело своей крупной заслугой отрешение от всякой партийности и сословного чувства при обсуждении моральных, социальных и политических проблем. Конечно, многие из тех, кто посвящал себя делу просвещения, были бессильны освободиться от всех унаследованных ими семейных и сословных предрассудков, но университет в целом, где эти предрассудки вызывали со стороны коллег серьезную критику, все более и более принимал характер учреждения, стоявшего выше всех этих ничтожных интересов и выражавшего лишь точку зрения беспристрастной науки и просвещенного патриотизма. Из своего долголетнего пребывания в Московском университете я храню воспоминания об обществе благовоспитанных и вежливых людей, которые никогда не проявляли ни малейшей неучтивости или пристрастия в критике моих взглядов, хотя со многими из них и были несогласны.

Одним из пунктов разногласий среди профессоров был вопрос о выборе молодых ученых в кандидаты на профессорскую должность. По университетскому уставу и обычаям каждый профессор имеет право предложить факультету одного или нескольких из сдавших у него экзамены студентов и, в случае согласия факультета на этот выбор, молодой человек получал стипендию, по крайней мере, на два года, в течение которых он мог подготовиться к своим экзаменам. Однако, действительные распри среди членов одного факультета вызывались не столько выбором этих молодых людей, сколько их дальнейшим приемом в корпорацию в качестве профессоров. Господствовал взгляд, будто раз представленные к стипендии молодые ученые должны быть взяты на буксир предложившими их профессорами и при всяком назначении пользоваться предпочтением перед студентами других университетов. Автор считает это грубой ошибкой, результатом которой является занятие кафедр не наиболее способными людьми, а теми, единственную заслугу которых составляет присяга на верность профессору, доставившему им должность. Сторонники подобной практики могли, конечно, возразить, что истинная школа требует единства взглядов со стороны ее руководителей. По-моему же, университет представляет собою нечто вроде зеркала, в котором отражаются различные школы, и поэтому привлечение в него свежих сил извне могло бы быть чрезвычайно полезно. Не тайна, что в университетских прениях фигурируют и весьма часто ведут между собою борьбу местный патриотизм и научный космополитизм. А это показывает, насколько важно установить известный контроль над факультетскими выборами не только в виде вторичных выборов в общем университетском совете, как это обыкновенно бывало в прежнее время, но и с помощью более действительного средства, заключающегося в устройстве правильного конкурса между всеми претендентами на свободную кафедру. В качестве судей на нем должны присутствовать все профессора и ученые, работающие в той же области знания. Свое мнение о достоинстве кандидата они могли бы выражать если не лично, то, по крайней мере, письменно. Подобная процедура нисколько не противоречит системе, одобренной законом 1863 года. Она не была лишь применена, и я не знаю, почему бы ее не испытать в случае возвращения к прежнему режиму.