Сердце ждет любви - Сюзанна Энок

Его Розамунда была несгибаемой. Зная, что никогда раньше ее преданность семье не вызывала сомнений, даже если они не заслуживали ее, она производила впечатление добропорядочной дочери и сестры. Он по собственному опыту знал, что противостоять родителям было непростым и нелегким делом. Находясь рядом с ней, он остро воспринимал все, что окружало их — как свет люстры золотил ее волосы, как перешептывались вокруг люди, проявлявшие любопытство, не была ли она одной из его любовниц, — чувствовал на себе взгляды других женщин, которых он никогда не приглашал в театр. И ему нравилось, что она называла его другом.

— Как продвигается ваш план спасения? — тихо спросила она, бросая на него взгляд своих зеленых глаз и снова отводя их.

Накануне ночью он превратил триста фунтов в две тысячи и думал, что дело обстоит совсем неплохо. В то же время он сомневался, что она одобрит идею попытаться получить деньги тем же способом, которым ее брат потерял их. Его удивляло, что это имеет для него значение.

— Достаточно сказать, что прекрасная дева не выйдет замуж за гнусное чудовище. Даю вам слово.

Она улыбнулась:

— Так говорит черный рыцарь. Он взглянул на свою одежду:

— Серый рыцарь, если не возражаете. — Конечно, его маскарад начинался с попыток ограбления, но Косгроув как негодяй намного превосходил его. И титул черного рыцаря в данный момент не очень привлекал его.

Когда они подошли ко входу в ложу Огаста, Брэм раздвинул тяжелые занавеси и предложил семейству Дэвисов занять места.

Первоначально он собирался сидеть рядом с Розамундой у барьера, поместив позади Джеймса. Теперь же не сомневался, что его место окажется где-нибудь в углу, подальше от нее. Семья позаботится об этом. Самым странным было то, что еще несколько недель назад он бы ни на минуту не вынес присутствия любого из них. Абернети был другом Левонзи, что делало его соседство совершенно неприемлемым. Джеймс оставался восторженным щенком, а Фиштоны — говорливыми глупцами.

И все же они находились сейчас здесь, и леди Фиштон, опираясь на барьер ложи, махала рукой каким-то знакомым, сидевшим внизу, а ее мать рассаживала свое семейство. Брэм стоял у стены возле занавеса и, сложив на груди руки, наблюдал за происходящим.

— Мама, вы не можете посадить Брэма сзади, это неприлично! — рассердилась Розамунда. — Господи, да он и не приглашал вас!

— Но я рад, что вы все пришли, — поспешил вмешаться Брэм, пытаясь предотвратить ссору.

— Посади сзади Джеймса, — продолжала Розамунда. — Он все равно заснет через пять минут после того, как начнется пьеса.

Леди Абернети явно не нравилось, когда с ней говорили таким тоном, и она поджала губы.

Расправив плечи, Брэм пробрался вперед.

— Я сяду, где вы пожелаете, — спокойно заявил он, — но должен сознаться, что это моя любимая пьеса.

— Да, давайте я сяду здесь, — сказал Джеймс и, протолкнувшись мимо Брэма, плюхнулся в мягкое кресло.

Прекрасно, черт побери! Теперь ему надо не спускать глаз с Лестера, чтобы тот не сбежал в «Иезавель» играть в фараон. Брэм чуть не передумал и не занял кресло в углу, но Розамунда позвала его, и все было забыто.

— «Сон в летнюю ночь» действительно твоя любимая пьеса? — тихо спросила она, указывая на место рядом с собой. — А не «Доктор Фауст» или «Макбет»?

Брэм, усмехнувшись, сел.

— Если это «Фауст», то я спрашиваю себя, заключил ли я сделку с дьяволом, или я сам дьявол. Слишком много самоанализа. А в «Макбете»… слишком много женских интриг. Что меня немного смущает.

С необычно серьезным видом Розамунда покачала головой:

— Я встречала дьявола, Брэм, и это не ты.

— Ты видишь меня только с хорошей стороны. Это необъективно.

Выражение ее лица смягчилось, и она улыбнулась:

— Почему же?

Ему так сильно, до боли, захотелось поцеловать ее, но он только плечами пожал.

— Понятия не имею, — честно признался он.

— О, начинается! — заволновалась леди Фиштон. — Садитесь, скорее садитесь.

Никто не пытался согнать его с места, и Брэм приготовился смотреть пьесу. Несмотря на все его внимание, сосредоточенное на актерах, находившихся на сцене, он слушал, как вздыхала, смеялась, взволнованно дышала или хлопала актерам девушка, сидевшая рядом с ним. Для человека, интересующегося только собой, каким он считал себя, это было поразительным открытием.

Зная, что ей пришлось пережить, да и сейчас приходится нелегко, он был чрезвычайно доволен, что пригласил ее в театр немного развлечься. Черт побери, он почти перестал думать о чем-либо, не касавшемся Розамунды. С первой же минуты, когда они встретились, все изменилось. За это он был благодарен Кингстону Гору. Если бы тот не начал этой дурацкой игры, Брэм никогда не имел бы повода познакомиться с ней.

Бесспорно, она была обещана другому, и он сделал ей предложение и был отвергнут, но это ничего не значит. Сцена поменяется. У него возникло очень странное ощущение, что вся его жизнь и рассудок зависят от этого.

Розамунда продолжала время от времени поглядывать на Брэма. Этого ей не следовало делать — потому что ее родители сидели позади нее и потому что ей не хотелось, чтобы он ей так нравился.

Она слышала, как в уголке мирно посапывает Джеймс. Хорошо хотя бы то, что он находился рядом, а не проигрывал снова деньги Косгроуву или кому-то другому, кто видел в нем легкую добычу. Уже за одно это она была благодарна Брэму. Казалось, родители не собирались мешать Джеймсу делать все, что ему хотелось, но он слушался Брэма. К сожалению, он был под пятой у Косгроува, и это было единственной причиной, по которой она могла изменить свое решение и выйти замуж за это гнусное чудовище, как называл его Брэм.

Она могла предполагать, что Брэм сбежит, поджав хвост, когда вся ее семья поведет ее к алтарю. Но казалось, сейчас он находил присутствие ее родных здесь забавным. Его догадка, что Косгроув, должно быть, сообщил что-то ее родителям, по всей вероятности, была верной, но никто не сказал ей об этом ни слова. И она не находила другой причины, заставившей ее отца просидеть в ложе всю пьесу.

Слушая героев, произносивших на сцене монологи о чувствах, любви и судьбе, Роуз желала, чтобы вопреки страданиям, непониманию и разочарованиям она могла бы в конце концов обрести счастье. Быть свободной, чувствовать и делать что ей хочется, не беспокоясь, как это отразится на ее семье, — это ли не радость? Просто иметь возможность сказать «да» или «нет» и быть услышанной.

Конечно, Джеймс делал все, что ему хотелось, и результаты были катастрофичны, хотя и не для него. А только для нее. Но жизнь еще ничему не научила брата, а ее уже научила. И она хотела… она хотела лорда Брэмуэлла Лаури Джонса, хотя ее так называемый здравый смысл подсказывал, что это не слишком удачная идея.