Москит. Конфронтация - Павел Николаевич Корнев

и в сердцах пожелал: — Чтобы вы все там сверхрезонанс словили, гады!»

Когда к платформе подъехал вездеход с сопровождавшими нас офицерами, на нём привезли двух из трёх забежавших на территорию энергетической аномалии военнопленных. Их в сознание приводить даже не пытались и к нам не перегрузили, да и по возвращении на базу сразу унесли куда-то на медицинских носилках. И труп из кузова — тоже.

Ну а остальным прямо во дворе одного из корпусов вручили по миске варёного риса и кружке чая. Рис был слипшимся и с камешками, а чай отличался землистым привкусом, но никто не жаловался, не оставили ни крошки, ни капли. И как-то разом отпустило, жизнь перестала такой уж беспросветной казаться. Не меня одного отпустило — остальные тоже расслабились, так что на особенности психики эффект было не списать. И отходняк после походов в Эпицентр таким образом тоже никогда прежде не проявлялся.

Начались негромкие разговоры, но пообщаться нам не дали и прямо в одежде загнали в душевые. На сей раз дезинфицирующим средством вода не воняла, я ещё и напился вволю, дабы какое-то время не зависеть от милостей надсмотрщиков.

В мокрой одежде нас отконвоировали в ближайший к воротам корпус, загнали в просторную комнату с железной дверью и крохотным зарешёченным окошком, на полу которой были раскиданы циновки.

Лязгнул засов, и молодой подтянутый человек с волевым лицом, выправка которого уже бросилась в глаза ранее, объявил:

— Меня зовут Родион Перовский…

А! Из бывших!

— Приятно познакомиться, — буркнул я, ушёл в дальний угол и улёгся на циновку, закрыл глаза.

— Да он контуженный, — подсказал молодой паренёк, в лагере для военнопленных живший в одном бараке со мной.

— Оно и видно, — с откровенным раздражением выдал Перовский. — Давайте знакомиться!

Я его призыв проигнорировал, остальные назвались, разместились на циновках, начали обсуждать события сегодняшнего дня. Мне было не до пустой болтовни, мне во что бы то ни стало требовалось поскорее снять спазм энергетических каналов. Снять спазм, восстановить способности к управлению сверхсилой и унести отсюда ноги, а заодно уничтожить всех, кто только попытается меня остановить.

Переполнявшие душу злость и страх вкупе с болью в измученном теле и гнетущей близостью источника сверхсилы до предела осложнили погружение сознания в поверхностный транс, необходимый для полноценной работы с ясновидением, для начала пришлось заняться обретением внутреннего равновесия.

Проще всего оказалось отрешиться от негромкого гомона голосов, вскоре он сделался однородным фоном, мало чем отличающимся от плеска воды. Куда больше проблем доставили жжение в стёртых ступнях и боль многочисленных ушибов, с этим помогло справиться лишь самовнушение, не сказать — самообман.

Голоса сокамерников сделались журчанием лесного ручья, циновка под спиной превратилась в поросший травой берег, натруженные ноги больше не горели, их обжигала ледяная вода, а боль в затылке вызывал не ушиб, а всего лишь попавший под голову острым краем камешек. Но убирать его мне было лень. Всё было лень, я просто наслаждался тишиной и спокойствием.

Уже начинавшее понемногу становиться привычным фоновое излучение взбаламутила волна энергетических помех, и я вывалился из транса, вновь в полной мере прочувствовал поутихшие было неприятные ощущения.

— Это что сейчас было? — забеспокоился жилистый парень с воспалённым шрамом поперёк левой щеки.

— А что такое? — удивился Родион Перовский.

— Аж проморозило всего, будто кто-то по моей могилке прошёлся!

Какой-то юнец нервно захихикал, а кряжистый мужик с руками в кожу которых намертво въелись пятна машинного масла, посоветовал:

— Сплюнь!

Парень отнёсся к совету с неожиданной серьёзностью и трижды сплюнул через левое плечо, словно это действительно ему могло сейчас хоть чем-то помочь. Но нет, конечно же — нет. Не могло.

Я сообразил, что ему удалось уловить сверхэнергетическое воздействие, призванное определить местонахождение всех обитателей этого непонятного места, но не посчитал нужным тратить время на объяснения. Вновь закрыл глаза, вновь представил себя лежащим на берегу лесного ручья и не просто представил, но заставил мозг поверить в нарисованную воображением картинку, отрешиться от неприглядной действительности.

Почти преуспел. Всё испортил металлический лязг. Своей неправильностью он разметал спокойствие транса, я встрепенулся и обнаружил, что это надсмотрщик отодвинул кругляш-заслонку дверного глазка и заглянул в камеру из коридора. Разговор как отрезало, но к нам никто не зашёл, стальной кружок вернулся на место.

Да что ж это такое?! Будто нарочно расслабиться не дают!

Но — не беда, с каждым разом мысленно переноситься на лесную поляну получалось всё проще, и очень быстро я вновь достиг того состояния, когда на первый план вышел дискомфорт, который причиняла близость источника сверхсилы. Фоновое излучение жгло не так уж и сильно, но его неправильность заставляла резонировать и сокращаться энергетический узел, и вот уже это обстоятельство игнорировать не было ровным счётом никакой возможности.

Солнце! Солнце и отголоски незнакомой мелодии!

Лучи не жгли, а согревали, да и ритм мало-помалу перестал вызывать тошноту. И тогда я погрузился в состояние абсолютного спокойствия. Обманул сознание и немного даже перестарался: безмятежность сменилась сном. Недолгим — почти сразу разбудили продравшие нервную систему энергетические помехи.

Дерьмо! Снова это небрежное поисковое воздействие! А пару минут спустя — очередной лязг заслонки дверного глазка.

Лагерь это для военнопленных или нет, жизнь его обитателей подчинена жёсткому распорядку, и с этим ничего не поделать. Придётся подстраиваться.

В следующий раз растолкали сокамерники.

— Просыпайся, контуженный! — потряс меня за плечо парень с воспалённым рубцом на щеке. — Твоя очередь!

Переход от умиротворённости лесной поляны к беспросветности камеры вызвал вспышку бешенства.

Моя очередь?! Да вы издеваетесь?!

Но от двери раздался резкий окрик по-нихонски, и я мигом вскочил с циновки, скрипнул зубами от пронзившей занемевшее тело боли, переборол головокружение и поспешил на выход, не желая получить дубинкой.

— Чего там? — только и успел шепнуть шагнувшему из коридора навстречу мужичку-механику.

— Опрос, — коротко ответил тот.

Разом от сердца отлегло. Опрос — это не страшно. Опросы и допросы, если без пристрастия, меня не пугали. А какое тут пристрастие может быть? Тут совсем в другом дело, совсем-совсем в другом…

В кандалы меня не заковывали — как был, так и повели по коридору. Конвоир спереди, конвоир сзади, оба с дубинками в руках, а у одного на поясе ещё и меч. И у дежурного, задержавшегося запереть камеру, тоже меч. Огнестрельного оружия не видно, но оно им и без надобности: все операторы.

На этаже шесть железных дверей, у выхода на лестничную клетку закуток со столом. Проход в боковой коридор перекрыт решёткой, ещё одна распахнута настежь, сразу за ней пролёт в пять ступеней и крыльцо.

Я старался