Рыбья кровь - Евгений Таганов

– Они смерды. Чем больше с них берешь, тем лучше они работают, – возражал Голован. – Неужели из-за них воины должны истреблять друг друга?

– Ни один арс из-за смердов убит не будет. Это я обещаю. Чтобы вас больше не беспокоить по таким пустякам, я сегодня же отправлю им дирхемы за двойную дань. Если захочешь, мы сможем снова поговорить об этом ближе к лету.

Рыбья Кровь говорил словно о какой-то незначительной вырубке леса. Однако все прекрасно понимали, что речь идет о предельно жестких условиях. Да, ради смердов дарникцы не будут убивать ни одного арса, они просто через год поставят в верховых селищах свои гарнизоны, нападение на которые будет означать большую истребительную войну. Но ходоки, слышавшие все это из соседней горницы, дрожали от страха – им казалось, что липовский воевода полностью от них отказался. Не поверили, даже когда Быстрян час спустя заверил их, что все как раз наоборот, и отныне арсы не посмеют тронуть ни одну курицу на их дворищах. Все еще сомневаясь, ходоки выложили свое последнее предложение: выдать дочь их старосты за Дарника замуж. Тут уже Маланкин сын расхохотался от всей души:

– И женюсь, давно мечтал об этом.

Он и без того немало кружил по окрестностям Липова, изучая и привыкая к ним. Так почему бы не заглянуть еще и в верховые селища? Но, выехав туда с двумя ватагами, ходоками и изрядной суммой дирхемов, с некоторой досадой сообразил, что загнал себя в ловушку. Поехать и не жениться значило действительно оставить эти селища в руках арсов.

Верховые селища представляли собой одно разделившееся надвое городище, они так и назывались – Большая Глина и Малая Глина. Обосновавшись по обеим сторонам речной поймы, они продолжали поддерживать родственные и хозяйственные связи, вот только, чтобы выступить против арсов, никак не могли между собой договориться. Правобережная Большая Глина всячески стремилась откупиться от грабителей, а у левобережной Малой Глины просто не хватало сил для защиты.

Именно сюда привезли ходоки Дарника с его малой дружиной. Река между Липовым и Глинами делала сильный изгиб, поэтому санный путь напрямик через левобережные леса пролегал вдали от Арса, что Дарник не преминул про себя отметить. Как и следовало ожидать, в обеих Глинах его приняли по-разному. В коренном селище – со сдержанным любопытством, зато на левобережье – с надеждой и лаской. Рыбья Кровь отплатил им той же монетой: большеглинцам не выдал ни одного дирхема, а их соседям все отобранное арсами оплатил сполна.

Особенностью обеих Глин были многочисленные печи для обжига кирпичей-плинт и навесы для их предварительной просушки, отчего у Дарника сразу алчно зажглись глаза – каменная или, на худой конец, кирпичная крепость была его тайной мечтой еще в Бежети. Из плинт глинцы выкладывали свои погреба, а также нижний ярус домов, чтобы меньше гнили верхние бревенчатые стены.

Старосту Малой Глины, спокойного улыбчивого мужчину, звали Щербак. В качестве невест у него имелись две младшие незамужние дочери. Из них липовский воевода остановил свой выбор на самой младшей Ульне – пятнадцатилетней худенькой девочке с нежным гладким лицом. Больше всего Дарника подкупило то, что она была младше его. До сих пор ему приходилось иметь дело только с теми, кто был старше, и это всегда действовало на него как дополнительное испытание, теперь такое испытание предстояло его невесте.

Щербак против его выбора ничего не имел, больше беспокоился об условиях брачного сговора. Дарник особо не привередничал: три тысячи плинт в качестве приданого его вполне устраивали. Для защиты от арсов воевода оставлял в селище на постое ватагу Меченого, а с собой забирал для боевого обучения двадцать молодых глинцев.

– Ты думаешь, мы справимся с двумя сотнями арсов? – выразил свое опасение Меченый.

– Зимой они нападать не будут, – успокоил его Рыбья Кровь.

– Почему ты так уверен?

– Побоятся в холода остаться без крыш в своем Арсе. Но мелко навредить могут, поэтому на правый берег не суйся, да и тут меньше десятка в лес не выпускай. Тебе главное – не столкнуться с их большой охотой, и все будет в порядке.

Впрочем, сам Дарник был далеко не так уверен в мудрости собственных советов и обещал Меченому постоянную дозорную связь с Липовым.

Свадьба прошла с соблюдением местных обрядов: хороводом вокруг вербы, разрезанием головки сыра, обменом мелкими подарками. Ульна сперва смотрела на жениха со страхом и недоверием, но своим легким подтруниванием Дарник быстро растопил ее отчужденность, и к концу свадебного пира невеста улыбалась ему уже с веселой ласковостью. Приобретенный опыт с наложницами пригодился воеводе в первую брачную ночь, он никуда не спешил и хотел произвести на невесту только самое благоприятное впечатление, поэтому грубость и стыдливость сумел превратить в увлекательное и милое открывание заветной тайны, что, однако, дорого обошлось ему впоследствии, когда Ульна снова и снова стала требовать, чтобы он был таким же необыкновенным, как в первую брачную ночь.

Обратный путь дарникского каравана с новой ватагой глинцев проходил под непрерывный смех и песни. В Липове их встретила напряженная тишина – на войсковом дворище случилась большая драка короякцев с воинами-липовцами, и теперь обе половины войска держались по отдельности.

– Наши бойники требуют другого порядка, – доложил Терех, первым встретивший караван синим зимним вечером.

Дарника больше беспокоила Черна с ее неуравновешенным характером, поэтому он не придал особого значения возникшей сваре и, не заходя на войсковое дворище, спокойно переночевал в советном доме городища.

Утром короякцы позвали его на дворище. Про воеводскую суженую никто не вспоминал – судилище ждало самого Дарника.

– Мы бойницкое братство или твои подначальные гриди? – заговорил десятский Струсь, не самый последний воин, уже получивший за Арс наградную фалеру. – Если гриди, то плати нам как гридям, если братство, то сам соблюдай законы братства.

Полусотские угрюмо отводили глаза, чувствуя свою вину за то, что не сумели сами утихомирить возникший бунт.

– Дальше давай, – попросил воевода, сладко утомленный любовными утехами, он никак не мог настроиться на серьезный лад.

– Ты ни с кем не советуешься, растратил всю нашу казну, всегда стоишь за липовцев, слушаешь одного своего дурного ромея, – перечислил десятский.

– И чего же вы хотите? – Благодушие по-прежнему не покидало Дарника.

– Чтобы ты подчинялся законам братства. Все делал только с общего согласия.

– И в бою?

– Нет, в бою – нет. В бою мы согласны тебе во всем подчиняться. Мы просто не хотим вторыми после липовцев быть. – Струсь сделал широкий жест в сторону городища.

Короякцы одобрительно загудели.

– Хорошо, идите собирайтесь, завтра с утра выступаем, – объявил Дарник, пряча усмешку. – Я на левом берегу насмотрел хорошее место, там и построим свое братское селище.

Воины в недоумении замолчали. Как никогда чувствовал воевода свое умственное превосходство над ними. Много имелось слов, чтобы объяснить им нелепость их претензий, но он выбирал самые простые и доступные.

– Если вы хотите подождать до весны, давайте подождем до весны, – продолжал Маланкин сын. – Все растраченное мной я летом верну в казну. Хотите советоваться, буду советоваться, но только с награжденными бойниками. Тех, кто не проявил себя в бою, мне слушать противно, что бы умное они ни говорили. На снег выгонять ромея я тоже не буду, подожду зеленой травы. С липовцами мне вас мирить надоело, с завтрашнего дня никто из вас в городище не зайдет, будете жить только на дворище. Так будет лучше для всех.

Спокойная твердая речь воеводы отрезвляюще подействовала на собравшихся. Все понимали, что до весны действительно лучше ничего не менять. Разумеется, слова Рыбьей Крови стали тотчас известны по всему Липову, и их трактовали то так, то этак, но все отдавали должное разумной рассудительности Дарника. Даже то, что он в честь своей свадьбы не стал разбираться с виновными, было поставлено ему в заслугу. Один обеспокоенный Карнаш осторожно попытался выведать у воеводы, что же все-таки будет весной.

– Липов без защиты не останется, – обещал ему Дарник.

4

Прикидываясь властным и торжествующим, Дарник на самом деле тяжело переживал случившееся. У него словно пелена с глаз сошла. До сих пор он воспринимал своих соратников как некую однородную массу, запоминая каждого из бойников только по его действиям: вот этот хорошо топор мечет, а этот от троих отбиться может. И вдруг это оказались отдельные люди со своими чувствами и обидами, чьи суждения могли совсем не совпадать с его воеводскими намерениями.

Смутьяны были выделены в две ватаги, которые все делали по особому распорядку. Очень кстати пришлись глинские парни, ими заполнились бреши в других ватагах, Струсь был назначен главным казначеем. Дарник, порядка ради, вел запись всех своих основных трат, поэтому, когда десятский с выборными грамотеями стали разбираться, что в их войсковой казне к чему, он легко сумел убедить их, что почти все расходы были по воинской нужде, будь то цепь через Липу, двойные седла или зимняя одежда. Заодно изъял из общей суммы свою воеводскую десятину и долю тех, кто не захотел выходить из общего войска. Так возникла отдельная воеводская казна.