Север и Юг - Элизабет Гаскелл

– А я люблю слушать о брате. Мама, рассказывайте о нем все, что хотите. Вы редко вспоминаете о Фредерике в моем присутствии. Как он выглядел, когда был ребенком?

– Не обижайся, Маргарет, но он был более симпатичным, чем ты. Помню, когда я впервые увидела тебя в руках Диксон, то сказала: «Боже, какое некрасивое дитя!» А она ответила мне: «Не каждый может сравниться с мастером Фредом, благослови его Господь!» Я как сейчас это помню. В ту пору я могла носить Фреда на руках весь день, и его кроватка стояла рядом с моей кроватью. Теперь же… О, Маргарет! Теперь я не знаю, где мой сын, и иногда мне кажется, что мы с ним больше не увидимся.

Маргарет сидела на маленьком стуле рядом с софой матери. Для утешения она взяла ее ладонь в свои руки и прижала к губам. Миссис Хейл безудержно плакала. Наконец она выпрямила спину и, повернувшись к дочери, почти торжественно произнесла:

– Маргарет, если мне и станет лучше, если Бог позволит мне побороть болезнь, то это произойдет лишь благодаря встрече с моим Фредериком. Только такая встреча может пробудить во мне остатки сил и здоровья.

Миссис Хейл помолчала, собираясь сказать что-то более важное. Когда она продолжила, ее приглушенный голос дрожал:

– Дочь, если я умру… Если мне суждено умереть через несколько недель, я сначала должна увидеть моего сына. Не знаю, как это можно устроить. Подумай, пожалуйста, над тем, как вызвать Фреда сюда, чтобы я могла благословить его. Хотя бы на пять минут. Пять минут не подвергнут его опасности. Ах, милая, заклинаю тебя! Позволь мне увидеть его перед смертью!

Просьба матери была неблагоразумной, но Маргарет не думала об этом – страстная мольба смертельно больных людей часто лишена смысла и логики. Нас жалят воспоминания о тысячах случаев, когда мы с легкостью могли бы выполнить желания тех, кому суждено скоро умереть. Попроси они у нас все будущее счастье нашей жизни, мы безропотно принесли бы его к их ногам. Просьба миссис Хейл казалась такой естественной, справедливой и правильной, что Маргарет приняла решение – ради Фредерика и матери она должна пренебречь любыми опасностями и сделать все возможное для осуществления этого желания. Миссис Хейл не сводила с дочери настойчивого тоскливого взгляда. Ее бледные губы дрожали, как у ребенка. Маргарет медленно поднялась и встала напротив матери, чтобы та, увидев ее спокойное и решительное лицо, могла увериться в исполнении своей просьбы.

– Мама, этим вечером я напишу письмо Фредерику и передам ему ваши слова. Клянусь своей жизнью, он тут же приедет к вам. Успокойтесь, мама. Я обещаю, что вы увидите его.

– Ты напишешь письмо? Ах, Маргарет! Почту забирают в пять часов. Ты успеешь к этому времени? Мне осталось жить всего несколько недель. Дорогая, я чувствую, что не оправлюсь от болезни, хотя твой отец убеждает меня в обратном. Ты не могла бы написать письмо прямо сейчас? Чтобы мы не упустили ни одной отправки почты? Будет жаль, если из-за такой малости я не успею встретиться с ним.

– Может, дождемся возвращения папы?

– Зачем? Ты хочешь сказать, что он откажет мне в этом последнем желании? Разве я не больна… не умираю? Если бы он не увез меня из Хелстона в этот нездоровый дымный город, все было бы иначе!

– Мама! – воскликнула Маргарет.

– Да, это так. Он сам все знает и много раз говорил, что выполнит любую мою просьбу. Ты же не думаешь, что он откажет мне в моей мольбе. Только желание увидеть Фредерика отделяет меня от Бога. Пока оно не исполнено, я не успокоюсь. Даже на том свете! Не теряй время, дорогая. Напиши письмо до этой почтовой отправки. Тогда он сможет приехать ко мне… через двадцать два дня. Он обязательно приедет. Ни угрозы, ни цепи не удержат его. Через двадцать два дня я увижу своего мальчика.

Она откинулась на подушки и некоторое время не замечала Маргарет, которая неподвижно сидела рядом с ней, прикрыв глаза рукой.

– Ты не пишешь? – наконец спросила мать. – Принеси мне перо и бумагу. Я сама попробую написать.

Она села, дрожа от лихорадочного нетерпения. Маргарет взяла мать за руку и с печалью посмотрела на нее.

– Давайте подождем папу. Давайте спросим его, как все лучше сделать.

– Ты обещаешь, Маргарет? Ни четверти часа промедления после его возвращения. Ты говорила, что он скоро придет.

– Он придет, мама, не плачьте. Я напишу письмо прямо сейчас, в вашем присутствии. Если папа решит, что все написано правильно, письмо уйдет с этой почтовой отправкой. Если ему захочется переписать его, оно задержится только на один день. Мама, не плачьте так жалобно! У меня сердце разрывается.

Миссис Хейл не могла остановить своих слез. По правде говоря, она и не пыталась сдерживать рыдания. В этот момент она вспоминала сцены счастливого прошлого и представляла себе картины возможного будущего – например, себя в гробу и сына, которого так жаждала увидеть при жизни. Он плакал над ней, а она уже не осознавала его присутствия. Эти образы переплавили ее жалость к себе в настоящую истерику. Напуганная Маргарет собралась позвать Диксон, но миссис Хейл все-таки сумела успокоиться и с нетерпением поглядывала на дочь, приступившую к написанию письма. Девушка быстро изложила просьбу больной женщины и торопливо запечатала конверт, боясь, что мать захочет ознакомиться с текстом. Затем по просьбе миссис Хейл и для большей гарантии она сама отнесла письмо в почтовое отделение. Когда Маргарет возвращалась домой, ее нагнал отец.

– Где ты была, моя девочка? – спросил он.

– Ходила на почту. Относила письмо, написанное для Фредерика. Ах, папа, возможно, я поступила неправильно, но мамой овладело страстное желание увидеть его. Она сказала, что это улучшит ее самочувствие. А потом она добавила, что должна повидаться с Фредом перед смертью. Я просто не могу передать вам, какой настойчивой она была! Я поступила неправильно?

Мистер Хейл выдержал долгую паузу, затем угрюмо ответил:

– Ты могла бы подождать моего возвращения, Маргарет.

– Я пыталась убедить ее…

Она замолчала.

– Даже не знаю, – задумчиво произнес мистер Хейл. – Она должна увидеть его, если так сильно хочет. На мой взгляд, это принесет ей больше пользы, чем лекарства доктора Дональдсона. Надеюсь, что встреча с Фредом поставит ее на ноги. Но опасность для мальчика будет очень велика.

– После мятежа прошло много лет, – напомнила Маргарет.

– Правительство принимает строгие меры для подавления всех выступлений против власти. Это особенно необходимо на флоте, где команда корабля должна осознавать, что у власти достаточно полномочий, чтобы вернуть их домой, рассмотреть любое дело в трибунале и наказать за малейшую провинность. Суду не важно, что офицеры занимались тиранией и доводили подчиненных до бешенства. Если происходит бунт, первых всегда оправдывают, а вторых объявляют в розыск. Для этого не жалеют денег. Военные корабли утюжат моря, стараясь задержать мятежников. Никакие сроки давности не стирают памяти о восстании – такие преступления всегда свежи и живы в книгах Адмиралтейства, пока их не смывают кровью.

– Папа, что же я наделала! Но мы все равно должны были известить Фредерика. Я уверена, что он сам пошел бы на риск.

– Он так и сделает, можешь не сомневаться. Но я рад, что ты сообщила ему о болезни Марии. Сам бы я не отважился на это. Хорошо, что так получилось. Иначе я колебался бы до тех пор, пока не стало бы слишком поздно. Дорогая, ты совершила правильный поступок. К сожалению, последствия нам не подвластны.

Отец успокоил Маргарет, но его рассказ о неумолимой расправе военных с бунтовщиками заставил ее задрожать от страха. Неужели она завлекла брата на родину лишь для того, чтобы он «смыл свое преступление кровью»? Несмотря на ободряющие слова отца, она чувствовала его глубокое беспокойство. Мистер Хейл взял ее под руку, и они печально зашагали домой.

Глава 26

Мать и сын

Я поняла, что святое место покоя

Все еще не занято другой.

Миссис Хеманс

Когда этим утром мистер Торнтон вышел из дома Хейлов, он был почти ослеплен своим гневом. Его изумлению не было предела. Маргарет, эта нежная, грациозная, воспитанная девушка, вела себя словно грубая торговка рыбой. У него было такое ощущение, будто он получил затрещину. Он даже чувствовал физическую боль: его голова гудела, в висках пульсировала кровь. Его тошнило от шума, яркого света, от грохота телег и движения людей на улицах. Он называл себя глупцом, достойным подобных страданий, однако не видел их причину и даже не понимал, насколько его мнимая вина соответствовала возникшим последствиям. Ему было бы легче, если бы он мог сесть на пороге и поплакать, как маленький ребенок, которого обидели до слез. Мистер Торнтон говорил себе, что ненавидит Маргарет, но исступленное, подобное молнии чувство любви расщепляло его самообман, когда он пытался оформить в слова эту якобы заявленную ненависть. Его утешало лишь то, что он не стал говорить ей о своих душевных муках. Он правильно сделал, когда сказал, что она может отвечать ему презрением, вести себя с гордым и высокомерным безразличием, но это ни на йоту не изменит его чувств. Она не заставит его отказаться от них. Он любит ее и будет любить! Он отбросит прочь эту жалкую телесную боль.