Север и Юг - Элизабет Гаскелл

– Я полагаю, ты предпринял меры против бунтовщиков? Ты же не допустишь новых проявлений насилия? Где была полиция? Почему ее всегда нужно ждать, когда она необходима?

– Когда ворота упали, я видел трех полицейских, отчаянно разгонявших толпу. Но, конечно, им никто не подчинился. После того как забастовщики покинули фабричный двор, сюда прибежало еще больше полицейских. Если бы я лучше соображал в тот момент, то мог бы обвинить нескольких зачинщиков. Однако с этим не будет затруднений. Многие могут назвать их имена.

– Они не вернутся к нам ночью?

– Я позабочусь об охране фабрики. Через полчаса у меня назначена встреча с капитаном полиции Хэнбари.

– Сначала выпей чаю.

– Чай? Он не помешал бы. Сейчас половина седьмого, и у меня остается еще немного времени. Я вернусь поздно. Не жди меня, мама.

– Ты думаешь, я пойду в постель, не повидавшись с тобой?

– Наверное, нет.

Он о чем-то задумался.

– После того как я улажу дела с полицией и встречусь с Хэмпером и Кларксоном, мне нужно будет заехать в Крэмптон.

Их взгляды встретились. Они смотрели друг на друга около минуты. Наконец миссис Торнтон спросила:

– Зачем тебе нужно ехать в Крэмптон?

– Хочу убедиться, что мисс Хейл в порядке.

– Я могу послать слугу. Уильямс отнесет водяной матрац, за которым она приходила, и заодно расспросит о ее здоровье.

– Я должен поехать сам.

– Вероятно, не только для того, чтобы спросить, как чувствует себя мисс Хейл?

– Нет, не только для этого. Я хочу поблагодарить ее за то, что она встала между мной и толпой бунтовщиков.

– Что вообще заставило тебя спуститься на крыльцо? Тебе захотелось сунуть голову в пасть льва?

Мистер Торнтон посмотрел на мать и понял, что она не знает о его разговоре с Маргарет в гостиной. Поэтому он ответил вопросом на вопрос:

– Тебе не страшно оставаться дома без меня, пока я буду улаживать дела в полиции? Может, лучше послать Уильямса за парой постовых? Они будут здесь к тому времени, когда мы закончим чаепитие. Нельзя терять ни минуты. Я должен уйти через четверть часа.

Миссис Торнтон вышла из комнаты. Слуги удивлялись тому, что ее указания, обычно решительные и четкие, теперь были сбивчивыми и неясными. Сын остался в столовой, пытаясь обдумать перечень вопросов, которые он хотел обсудить в полицейском участке. Впрочем, на самом деле он думал о Маргарет. Все казалось неважным и смутным, кроме прикосновений ее рук, обнимавших его шею… А это мягкое ощущение прильнувшего к нему тела! Одно воспоминание об этом заставило его покраснеть.

Во время чаепития говорила только Фанни. Девушка беспорядочно описывала свои переживания: как она была напугана, как сначала подумала, что бунтовщики ушли, а потом, услышав их крики под окнами, вдруг почувствовала слабость и дрожь во всем теле.

– Достаточно фантазий, – встав из-за стола, сказал мистер Торнтон. – Мне хватает и реальности.

– Я говорю правду, – проворчала Фанни.

Когда он был готов покинуть комнату, мать придержала его за руку.

– Постарайся заехать домой, прежде чем отправишься к Хейлам, – тихо произнесла она.

– Зачем? – спросил мистер Торнтон. – Чтобы задержать меня и не позволить мне увидеться с мисс Хейл?

– Джон, побудь дома нынешним вечером. Поздний визит будет в тягость миссис Хейл. И даже не в этом дело. Завтра ты сам все поймешь. Прошу тебя, вернись домой пораньше.

Миссис Торнтон редко просила сына о чем-то. Она была слишком гордой, и ни одна из ее просьб не была пустой.

– Я вернусь домой сразу, как только покончу с делами. Надеюсь, ты справишься о них? О ней?

Пока ее сын отсутствовал, у миссис Торнтон никак не получалось оставаться милой собеседницей для Фанни. Однако по возвращении Джона ее зрение и слух обострились, и она подмечала все подробности, касающиеся предпринятых им шагов по обеспечению их безопасности и предотвращению новых нападений на фабрику. Он ясно видел сложившуюся ситуацию. Рабочих, принимавших участие в бунте, ожидало неминуемое наказание – только так можно было защитить собственность фабрикантов и укрепить власть хозяев, которые должны безжалостно отстаивать свои границы.

– Мама! Знаешь, что я собираюсь сказать мисс Хейл завтра утром?

Вопрос застал ее врасплох. Она уже успела забыть о Маргарет. Тем не менее миссис Торнтон, посмотрев на сына, смиренно ответила:

– Да, знаю. Ты вряд ли сможешь поступить иначе.

– Иначе? Я не понимаю тебя.

– Я хочу сказать, что после того, как она выставила напоказ свои чувства, столь истощившие ее силы, ты счел своим долгом сохранить ее честь…

– Сохранить ее честь? – переспросил он. – При чем тут ее честь? И «чувства, истощившие ее»? О каких чувствах ты говоришь?

– Джон, не нужно сердиться. Разве она не сбежала вниз по лестнице и не повисла у тебя на шее, спасая от опасности?

– Да, она спасала меня, – перестав ходить по комнате, ответил он. – Но, мама, я даже не смел надеяться на это. Никто и никогда не называл меня мягкосердечным. Однако я не могу поверить, что такая девушка вдруг позаботилась обо мне.

– Не будь глупцом, Джон. «Такая девушка!» Как будто она дочь герцога. И какое доказательство ее чувств тебе еще нужно? Я полагаю, она боролась со своими аристократическими привычками… Но в конце концов показала себя. И мне понравилась ее напористость. Это о многом сказало.

Миссис Торнтон печально улыбнулась, и в ее глазах блеснули слезы.

– Отныне я стала второй. Несколько часов назад мне хотелось, чтобы ты был мой. Полностью мой. Поэтому я просила тебя остаться со мной до завтрашнего утра!

– Дорогая мама!

(Все же любовь эгоистична – в момент, когда он поведал матери о всех своих страхах и надеждах, холодная тень закрыла сердце миссис Торнтон.)

– Теперь мне стало ясно, что она питает ко мне симпатию. Я брошусь к ее ногам… Я должен! Пусть это будет один шанс из тысячи – из миллиона – я не упущу его!

– Не бойся! – сказала мать, подавляя обиду.

Ее материнские чувства кипели от ревности и недооценки своей любви.

– Не бойся, – спокойно повторила она. – Если она действительно полюбила тебя, то будет достойной избранницей. Наверное, ей потребовалось много усилий, чтобы побороть свою гордость. Не волнуйся, Джон.

Поцеловав сына в лоб, она пожелала ему доброй ночи. Затем медленно и величественно вышла из комнаты. Чуть позже, заперев дверь своей спальни, она села на кровать, чтобы выплакать свои столь непривычные слезы.

Маргарет, все еще бледная, вошла в гостиную, где ее родители вели мирную беседу. В надежде, что голос не выдаст ее, она приблизилась к ним.

– Сегодня или завтра миссис Торнтон пришлет нам водяной матрац.

– Милая, какой усталой ты выглядишь! – заметила миссис Хейл. – Наверное, было очень жарко?

– Да, жарко. И улицы полны грубиянов из-за этой забастовки.

На щеках Маргарет появился яркий румянец, но он тут же потускнел.

– Тебе принесли записку от Бесси Хиггинс, – сказала миссис Хейл. – Она просила повидаться с ней. Но, дорогая, думаю, ты слишком устала.

– Да, – согласилась Маргарет. – Я не смогу пойти к ней сегодня.

Разливая чай в чашки, она пыталась унять дрожь в руках. К счастью, отец был так поглощен заботой о матери, что не заметил ее болезненного состояния. Когда миссис Хейл пошла в свою спальню, он последовал за супругой, чтобы почитать ей перед сном. Маргарет осталась одна.

– Теперь я могу подумать о событиях дня. Вспомнить, как все было. Прежде я не могла… не смела.

Она села в кресло, сложив руки на коленях. Ее губы сжались, взгляд стал рассеянным, как у тех людей, которые грезят наяву. С губ Маргарет сорвался долгий вздох.

– Обычно мне не нравятся драматические сцены, и я презираю людей, выказывающих эмоции из-за неумения контролировать себя. А тут я спустилась на крыльцо и бросилась в свалку, словно романтическая дура! Можно подумать, что это принесло кому-то пользу. Они ушли бы и без меня.

Впрочем, последний вывод противоречил ее взвешенной логике.

– А может, и не ушли бы. Значит, я совершила хороший поступок. Но что заставило меня защищать этого мужчину, словно беспомощного ребенка? Ах!

Она сцепила руки.

– Неудивительно, что эти люди считают меня влюбленной в него. Какой позор! Я? Влюблена? В него?

Ее прежде бледные щеки запылали румянцем. Маргарет закрыла лицо руками. Когда она опустила их, ее ладони были влажными от жгучих слез.

– Как низко я пала! Что люди будут говорить обо мне! Он абсолютно безразличен мне. Вот почему я так храбро вступилась за него. Он никогда не нравился мне. В тот момент меня тревожило только одно – необходимость честной игры для каждой из сторон. Я должна была настаивать на честности.

– Разве было бы честно, – страстно произнесла она, – если бы он оставался в защищенном доме, ожидая солдат? Неужели было бы справедливо, если бы армейский гарнизон схватил всех этих бедных обезумевших людей, чтобы потом, как он сказал, «образумить» их без всяких усилий с его стороны? Однако и они вели себя нечестно, угрожая и нападая на него. Пусть обо мне говорят что угодно, но, повторись такая ситуация, я поступила бы так же. Если бы я не приняла удар на себя, гнев довел бы этих несчастных до убийства. Значит, я выполнила свой святой женский долг. Они могут оскорблять мою девичью гордость, но перед Богом я чиста!