Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками

Адвокатского свидетельства я не имел, поэтому, конечно, только считалось, что клиент закреплен за мной, а на самом деле я был вроде стажера на побегушках. Пожелания клиента по поводу завещания выслушивал специальный адвокат, он же давал рекомендации и советы по юридической части (завещания составляют по строго установленной форме, для этого есть особые правила, и если они не соблюдены, никто такой документ не признает), вырабатывал план и печатал черновик. А я отвозил завещание клиенту, чтобы тот его прочитал. Если никаких вопросов не было, он переписывал завещание от руки, подписывал и заверял личной печатью. На языке юристов это называется «собственноручно составленное завещание» — соответственно, от начала до конца оно должно быть написано от руки самим завещателем.

Готовое завещание запечатывалось в конверт, который я, как сокровище, отвозил в контору, и там его запирали в сейф. Обычно на этом все и заканчивалось, но с тем клиентом дело обстояло не так просто. У него ведь был постельный режим, и он никак не мог написать все за один раз. Завещание было длинное, и на него ушла целая неделя. Я ездил в больницу каждый день и отвечал на вопросы нашего подопечного (я ведь тоже изучал право и в общих чертах мог объяснить, что к чему). Если не знал чего-то, звонил в контору и спрашивал. Все эти тонкости — страшная тягомотина, и приходилось думать над каждым словом. И все же дело мало-помалу двигалось, а раз так — можно было надеяться, что этой тоске когда-нибудь наступит конец. Но когда, казалось, оставалось уже совсем немного, клиент вдруг вспоминал, что забыл что-то, или неожиданно изменял завещание. Мелочи еще можно было оформить дополнительным пунктом, но если изменения были серьезные, все надо было переделывать заново.

В общем, конца этой истории не было видно. Вдобавок клиенту все время назначали то процедуры, то осмотр, то еще что-нибудь, и, явившись в больницу, я не всегда мог сразу встретиться и переговорить с ним. Бывало, он вызывал меня к такому-то часу, а потом говорил, чтобы я явился позже, потому что он неважно себя чувствует. Нередко приходилось ждать по два-три часа. Из-за этого я в течение нескольких недель чуть не ежедневно подолгу просиживал на стуле в приемном покое, бездарно тратя время.

Приемный покой — совсем не такое благостное местечко, как кто-то может подумать. Клеенка, которой обтянуты диваны, — жесткая и твердая, как застывший труп, а воздух в помещении такой, что вдохнешь разок — и сразу заболеешь. По телевизору все время муть показывают, кофе в автомате на вкус — настоящая вареная газета. Все люди сидят с печальными, мрачными лицами. Короче, местечко прямо в духе иллюстраций Мунка к романам Кафки. Кумико тоже бывала в больнице каждый день — в перерывах между лекциями в университете она навещала мать, которую положили с язвой двенадцатиперстной кишки. Девушка ходила в джинсах или аккуратной короткой юбочке и свитере, волосы завязывала в конский хвостик. Начался ноябрь, поэтому иногда Кумико надевала пальто. На плече у нее болталась сумка, где неизменно лежало несколько книжек, скорее всего — учебников, и что-то вроде тетради для черновиков.

Когда я первый раз появился в приемном покое — это было днем, — Кумико уже сидела на диване, скрестив ноги в черных туфлях, и с увлечением что-то читала. Я сел напротив и стал дожидаться свидания с клиентом, каждые пять минут посматривая на часы. Кумико не отрывала от книги глаз. Помню, я тогда подумал, что у нее красивые ноги. От ее вида на душе слегка полегчало. Интересно, что должна чувствовать симпатичная девушка, да еще с таким умным личиком и чудными ножками?

Встречаясь в приемном покое, мы постепенно разговорились, стали обмениваться прочитанными журналами, ели фрукты: ее матери их приносили так много, что она не могла все съесть сама. Нам было ужасно скучно там, и потому мы тянулись друг к другу.

Мы с Кумико с самого начала поняли, что у нас есть что-то общее. То была не импульсивная яркая вспышка, поражающая двух людей при встрече, как удар электротока, а более сдержанное и мягкое чувство — будто два крошечных огонька, плывущих в бескрайнем мраке параллельно друг другу, неведомым образом начинают постепенно сближаться. Мы встречались все чаще, и я заметил, что перестал относиться к поездкам в больницу как к нудной обязанности. Удивительное дело: вроде случайно встретил хорошую подругу, а не чужого человека.

Скоро мне стало не хватать отрывочных встреч с Кумико в больнице в промежутках между делами. Хотелось встретиться где-нибудь в другом месте и поговорить как следует, никуда не торопясь. И наконец я решился назначить ей свидание.

— Знаешь, мне кажется, нам надо немножко развеяться, — сказал я. — Давай сходим куда-нибудь? Ведь есть же места, где нет ни больных, ни клиентов!

Кумико задумалась на секунду и предложила:

— Может, в аквариум?

Вот так и состоялось наше первое свидание. В воскресенье утром Кумико принесла матери в больницу смену белья; мы встретились в приемном покое. День выдался ясный и теплый. На Кумико было простое белое платье, поверх него — длинный бледно-голубой жакет. С того дня я не переставал поражаться, как здорово она умеет одеваться. Кумико могла надеть что-то самое простое, но достаточно было какой-нибудь мелочи — подвернутого рукава или стоячего воротничка, — чтобы ее наряд смотрелся привлекательно и эффектно. Она относилась к своей одежде очень бережно, даже с любовью. Каждый раз, идя рядом с Кумико, я с восхищением посматривал на ее наряд. На блузке — ни складочки, юбка отутюжена безукоризненно. Если на ней было что-нибудь белое, то ослепительно белое; обувь — без единого пятнышка и начищена до блеска. Глядя на Кумико, я представлял аккуратно сложенные и рассортированные по полкам комода блузки и кофточки, развешанные в шкафу юбки и платья в пластиковых чехлах (после того как мы поженились, я смог увидеть все это воочию).

В тот день после обеда мы поехали в зоопарк Уэно. Погода была как по заказу; я подумал, что приятнее было бы просто побродить по зоопарку, и намекнул на это Кумико, пока мы добирались до Уэно на электричке. Но она, похоже, про себя уже решила идти в аквариум. Ну, захотела — пожалуйста, я не возражал. В аквариуме как раз проходила выставка медуз, и мы стали по порядку обходить собранных со всего света редких желеобразных. Все они — от мягких комочков размером с ноготь до похожих на зонтики чудищ больше метра в диаметре — студенисто покачивались в своих отсеках. Несмотря на воскресный день, посетители в аквариум не рвались — залы были почти пусты. В такую замечательную погоду народ предпочитал смотреть не на медуз, а на слонов и жирафов.

Сказать по правде, медуз я ненавидел, но Кумико ничего не сказал. Когда я мальчишкой купался в море, они меня часто жалили. Как-то я заплыл далеко и оказался один в самой гуще медуз. Когда я их заметил, было уже поздно — они окружили меня со всех сторон. До сих пор отчетливо помню их скользкие холодные прикосновения. Меня тогда охватил животный страх — почудилось, что водоворот из медуз затягивает в мрачную бездну. Почему-то они меня не изжалили, зато я от испуга как следует нахлебался воды. Поэтому, будь моя воля, я бы на этих медуз смотреть не стал. Куда лучше обыкновенные рыбы — тунцы или камбала.

А Кумико медузы как околдовали. Она останавливалась перед каждым аквариумом и, подавшись вперед, застывала на месте, позабыв о времени.

— Посмотри сюда, — обращалась она ко мне. — Я и не знала, что бывают такие замечательные розовые медузы. Гляди, как красиво они плавают. Так всю жизнь и скитаются по морям. Нравится тебе?

— Да-да, конечно, — отзывался я, но чем больше мы разглядывали медуз, тем тяжелее мне становилось дышать. Я замолчал и стал пересчитывать мелочь в карманах, часто вытирая рот платком. Я молил бога, чтобы мы поскорее дошли до последнего аквариума с этими чертовыми медузами, но им не было конца. Сколько же их развелось в Мировом океане! Я мужественно терпел полчаса, но в конце концов от напряжения голову заволокло туманом, стоять стало трудно, и я, отстав от Кумико, присел на оказавшуюся рядом лавочку. Она подошла и с тревогой спросила, что случилось. Ничего не оставалось, как честно признаться, что от вида медуз у меня закружилась голова.

Кумико внимательно посмотрела на меня:

— Так и есть. По глазам вижу. Подумать только, что с человеком стало из-за каких-то медуз! — ошеломленно проговорила она и, взяв меня за руку, вытащила из сырого и сумрачного аквариума на свет божий.

Посидев минут десять в скверике перед аквариумом и сделав несколько медленных глубоких вдохов, я потихоньку вернулся в норму. Ярко светило мягкое осеннее солнце, сухие листья гинкго с тихим шелестом трепетали на легком ветру.

— Ну как? Тебе лучше? — подождав немного, спросила Кумико. — Какой же ты чудак! Если медузы так тебе неприятны, надо было сразу сказать. Зачем же ты дотянул до того, что плохо стало? — рассмеялась она.