Удивительные приключения кроликов - Ричард Адамс

был офицером Ауслы. Такого богатыря охотно приняла бы в свои ряды Аусла любой колонии. Если все, что он наговорил, правда, то он сметлив, раз он сумел избежать гибели при разрушении колонии и выдержал долгие скитания по полям и лесам. Вблизи в самом деле не было других колоний. Это было доподлинно известно патрульным. Значит, чужак не лгал и действительно шел издалека.

— Хорошо, — вымолвил наконец генерал. — Полагаю, что мы сумеем тебя пристроить! Сегодня о тебе позаботится Горицвет, а завтра ты предстанешь перед Сенатом. Пока же смотри, не вздумай драться!

На другой день Сенат приступил к обсуждению потерь в офицерском составе Ауслы. Генерал Зверобой предложил назначить офицером «Метки на задней левой лапе» вновь поступившего в колонию кролика. Познакомившись с кандидатом, кролики Сената ответили на это предложение согласием. К ни-Фрису Тлейли приступил к исполнению своих новых обязанностей. Ранка из метки на его левой лапе еще кровоточила. Командиром его был капитан Кервель.

* * *

— Скажи: часто ли ваши кролики пытаются удрать? — спросил Лохмач Кервеля.

Днем он вместе с Кервелем и Гравилатом, вторым офицером метки, обошел битком набитые норы и подземные ходы. Кролики произвели на него удручающее впечатление: он никогда не видел такого унылого и забитого стада!

— Мне кажется, что с ними нетрудно справиться! — добавил он задумчиво.

— Как правило, они не причиняют нам беспокойства, — сказал Кервель. — Однако никогда не скажешь, откуда вдруг берутся неприятности! Возьмем, к примеру, «Метку правого бока»! Казалось, не было в Эфрафе более мирной и спокойной группы! И вдруг, когда в нее вошли четыре хлессиля, на другой же день эти бродяги одурачили капитана Бурачника и смылись! Бурачник не раскусил их вовремя — его разжаловали, и с ним раз и навсегда покончено! Такие события нельзя предугадать. Это — как удар молнии и действует заразительно, подобно горячке или тсарну… Бывает, что внезапно один из них ни с того ни с сего бросается бежать! Его надо тут же сбить с ног, не то за ним тотчас бросятся остальные… Если не хочешь неприятностей, нужно ни минуты не зевать! Отдыхать приходится урывками, когда сумеешь. Надо тебе также сказать, что у нас приказано зарывать помет. Если генерал обнаружит на поле незарытый помет, он заткнет тебе в глотку твой собственный хвост. На дно канавы для помета ведут отдельные ходы. Каждая метка должна выходить только через свой ход. В канаве стоит специальный часовой.

— А как проводится проверка после сильфлея?

— Мы знаем всех кроликов метки в лицо и проверяем их, когда они возвращаются в норы. Если кто-нибудь из моих подчиненных не вернется в нору, я сразу же это замечу. Последними в ход спускаются часовые. Пожалуй, беглецам легче всего удрать, когда подается сигнал тревоги по случаю появления лисы или человека. Тут никто не разбирает, в какую нору он несется! До сих пор наши недовольные еще не скумекали, что нужно бежать навстречу элилям, и совсем напрасно, потому что как раз в этом случае из Эфрафы легко удрать!

— Можно лишь восхищаться тем, как безукоризненно все у вас организовано! — сказал Лохмач, отметив про себя, что его тайное задание оказалось еще более трудным, чем он ожидал. — Приложу все силы, чтобы раскусить ваши хитрости! А скоро ли патруль отправится в дозор?

— Первый раз ты пойдешь в дозор под началом самого генерала, — сказал Гравилат. — Только скоро ты перестанешь рваться в патруль! Генерал тебя быстро вымотает. Хотя, признаться, ты на вид здоровяк, а поскольку уже хлебнул в лесу горькой жизни, пожалуй, сумеешь с этим справиться!

В этот момент в туннеле появился кролик с белым шрамом на шее.

— Капитан Кервель! «Метка на шее» уходит в норы, сэр! — сказал он. — Вечер отличный! Желаю вам получше его использовать!

— Ну вот, пора вести нашу метку наверх! — сказал Кервель. — Пусть Гравилат стережет выход из дальней норы, а ты, Тлейли, пойдешь со мной.

Лохмач последовал за Кервелем по туннелю. Сверху, с поля, к ним доносились запахи разогретых солнцем клевера и хмеля. Офицеры дошли до выхода, и Кервель первым выбрался на поле, чтобы осмотреться. Вернувшись, он занял пост у самого выхода, а Лохмач уселся рядом. Тут он внезапно увидел в стене напротив открытую нишу. В ней сидели на задних лапах три кролика. С боков, видимо, находились полицейские Ауслафы — у них был тупой вид бандитов, — а посередине сидел небольшой кролик с почти черной шкуркой, и он был чудовищно изувечен. Его уши были разодраны и висели ленточками.

Кое-где раны зажили, так что видны были плохо сросшиеся шрамы, а местами белыми бусинами торчали куски дикого мяса. Одно веко было страшно изуродовано и едва закрывалось.

Несмотря на вечерний бодрящий воздух, у кролика был унылый и безучастный вид. Взгляд его был прикован к полу, и он безостановочно моргал. Смущенный пристальным взглядом Лохмача, он опустил голову и тревожно потер нос обеими лапами, затем почесал шею и снова замер в неподвижности.

Лохмач, чье доброе и отзывчивое сердце дрогнуло от жалости, подошел к кролику поближе и решил высказать ему свое сочувствие.

— Как тебя зовут? — спросил он для начала.

— Меня зовут Блэкавар, сэр! — ответил кролик. Он не поднял головы и отвечал безучастным тоном, как будто твердил заученный урок.

— Разве ты не собираешься на сильфлей? — спросил Лохмач, подумав, что перед ним находится какой-нибудь заслуженный ветеран колонии, изувеченный на поле боя, чьи заслуги обеспечили ему почетный караул.

— Нет, сэр! — ответил кролик.

— А почему? Вечер отменный! — заметил Лохмач.

— Я не хожу на сильфлей в это время!

— Тогда что ты здесь делаешь? — спросил Лохмач со своей обычной прямотой.

— Метка, которая идет на вечерний сильфлей, должна меня видеть… — Он внезапно замолчал.

— Изволь продолжать! — вмешался один из полицейских.

— Я нахожусь здесь для того, чтобы меня могли увидеть все жители колонии, — сказал кролик глухим голосом. — Все должны убедиться, что я понес заслуженное наказание. Я хотел предательски покинуть колонию. Сенат был милостив ко мне! Сенат был милостив! Сенат… Я не могу всего этого запомнить, сэр, никак не могу! — Обернувшись к полицейскому, кролик горько заплакал.

Потрясенный Лохмач молчал. Затем он отошел и снова занял свое место рядом