Демченко Оксана - Оксана Демченко

  Шесть кораблей буря загнала в бухту, названную бледными 'Большой бивень' - смысла названия так и не удалось постичь, но в памяти оно сохранилось. Ичивари покосился на север, хотя от края столицы моря не видно, лес стоит плотно, да и долина прячется меж складок холмов. Но бухта там - совсем рядом с нынешней столицей, в семидесяти километрах, в устье реки Вичайар. Уплывая повторно в неведомое и нездешнее, укрытое за горизонтом, бледные назвали реку Золотой - и никто не услышал в этом слове угрозы. Только юный сын вождя Ичива хмурился и задавал нелепые - так казалось всем - вопросы, недобрым взглядом провожая корабли. Почему бледные не раскрыли секрета стали, хотя с ними делились знаниями без ограничений? Почему не рассказали ничего о своих ружьях, ведь это опасная и чудесная вещь? Почему не оставили ни единого коня, хотя махиги предлагали за дивных животных любую цену? Наконец, в чем ценность речного песка, почему один вид его лишил бледных рассудка: они бегали по мелкой воде и кричали, и погружали руки в поток, и стонали, закатив глаза, словно их донимала лихорадка...

  Прошло еще девять лет - и к берегу стали приходить круглобокие неуклюжие корабли, заполненные фермерами - нищими, голодными, больными. Их жалели, им выделяли места для жизни без возражений: мир велик, почему бы не селиться в нем и бледным? Тем более, эти лучше прежних: усердно учат закон леса и так же легко делятся своим знанием. Конечно, сталь первых поковок оказалась плохой, но ведь всякое дело не совершается быстро, если оно велико.

   - Потом с запада пришли те, кем управлял де Ламбра, они-то быстро показали нам, какова изнанка у мягкой шкуры доброты бледных, - буркнул Ичивари, хмурясь и не замедляя бега. - Шагари, знаешь ли ты, что этот их адмирал ездил на коне одной с тобой крови? Правда, никудышной масти. Сплошной бурый ворс, грива черная и хвост тоже. Никакой особой красоты.

  Пегий конь возмущенно фыркнул, встряхнул гривой: надвигается тень большого леса, не время бормотать непонятные слова, отвлекаясь по пустякам, пора другу Ичивари или потянуть повод и попросить сбавить ход, или прыгать на спину. Сын вождя рассмеялся и одним движением прыгнул, лег на спину пегого и выпрямился в седле. С долей огорчения подумал: если он еще немного подрастет и раздастся вширь, если унаследует сполна стать вождя Ичивы, будет обречен бегать рядом с конем. Определенно: лучше быть похожим на деда Магура, рослого, но сухого и гибкого, как и большинство людей гор и предгорий. Признавать то, что очевидно с весны всему поселку, Ичивари не желал, хотя трудно не замечать - он уже становится похож на Ичиву. Кроме Банваса и подобных ему здоровяков никто из молодых махигов не соглашается бороться с сыном вождя даже в шутку...

  Довольно скоро шея Шагари стала темнеть от пота, Ичивари заметил это и спешился, снова побежал рядом, вдыхая тревожный и терпкий запах все более близкого моря. Наконец, бескрайняя гладь блеснула в переплетении ветвей. Скрылась и снова явилась, и опять пропала надолго - тропа нырнула в долину, сделала две петли мимо стволов старейшин. Ичивари коснулся ладонью коры каждого, называя по имени и вежливо здороваясь. Потом плотнее прихватил подпругу и дотянулся до повода, направляя Шагари на юг: дорога из столицы влилась в большой прибрежный торговый путь. Лет тридцать назад он выглядел ужасно: колеи уродовали красную землю, их становилось все больше, подобные болотам лужи объезжали, создавая новые лужи - и снова их объезжали, превращая долину в сплошную грязь и убивая её. Вождь Даргуш, - с гордостью подумал Ичивари об отце, - все исправил. Он придумал закон, первый раз примиривший бледных и смуглых людей этого берега: по воле вождя все, кто выстилал дорогу камнем, признавались свободными людьми после завершения своей части дела. Ведь они исполняли важное для зеленого мира по доброй воле. Это была огромная работа, отнявшая годы, но уже завершенная. Теперь ни один бледный не именуется рабом, а телеги едут по камню и не уродуют красную землю. Верховым запрещено скакать галопом, портить дерн и рисковать конскими копытами, способными без подков приобретать опасные трещины от ударов о камни.

   - У-учи, Шагари, - с сожалением вздохнул сын вождя. - Дальше только шагом. Знать бы, далеко ли магиоры? Если больше трех переходов, мы с тобой скорее добрались бы туда узкой лесной тропой. Это называется тактика, Шагари... Дед Магур силен в тактике. Я пока думать наперед не умею.

  День уходил за море, розовый туман все гуще заполнял лес, темнел и отцветал, делался серым. Скоро только вершины старейшин горели бронзой. А потом и они поблекли, заснули... Шагари сместился плотнее к приятелю, то ли оберегая, то ли требуя защиты. Ичивари порылся к сумках, добыл две лепешки, мясо, сладкий батар и еще более сладкую белую свеклу. Поужинал, щедро делясь с пегим, чавкая и облизывая пальцы - никто не увидит его невоспитанность здесь, в лесу! Хотя и в поселке новый закон кажется излишним и нелепым. Зачем учиться есть вилкой и ножом? Зачем повязывать салфетку? Так делали худшие из бледных - вроде де Ламбра, их обычаи не могут оказаться полезными. Ичивари несколько раз пробовал возражать деду - и получал за настойчивость наказания и насмешки Магура. А еще непонятные отговорки: он сын вождя, и он должен уметь себя вести в любом обществе. Как будто людям моря показалось мало последней войны, когда семь из десяти кораблей сожгли в несколько недель, так и не допустив высадки на берег воинов с ружьями. Не сунутся они снова! Может быть, Утери и подобные ему сделали немало дурного, но и пользы принесли много. Наверное, даже Лаура понимает и прощает, сознавая это. Много лет успех в отражении атак бледных основывался на силе воинов огня. Утери среди них оказался лучшим. Он старался управлять гневом и порой даже одерживал над собой победы. Он сжег в последний приход малого флота бледных два корабля и не повредил ни единого дерева на берегу. Он во время охоты выжег ельник, но смог удержаться от худшего... Он в гневе метнул огонь в Джанори, но затем снова очнулся и попробовал остановиться, расслышав приказ вождя. Что довело его до нынешнего ужасного состояния на грани смерти - способность гратио отразить удар или это самоограничение? Наверняка в столице все приписали Джанори и чудо выживания, и кару отступнику. Но сам сын вождя полагал второе весьма сомнительным.

   - Джанори его простил, - еще раз вслух, для убедительности, произнес Ичивари самое главное. - И потом лечил, и сочувствовал. Я бы так не смог. Если меня бьют, я отвечаю. А потом уже думаю... дед прав. Я крепко и спокойно думаю, когда бывает совсем поздно. Так недолго и копье метнуть, вот на что намекал папа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});