Демченко Оксана - Оксана Демченко

   - ... лиственницы, - шепотом подсказал Банвас, взирая на гратио с гордостью. - Пошли? Джанори, теперь я буду тебя носить, вождь куда-то отправляет Чара. Срочно.

   - Пошли, - покладисто отозвался гратио. - Надеюсь, кобыла смирная? Я сегодня выдохся, стыдно признать, но все так.

   - Я показал конюху вот это, - оживился Банвас, демонстрируя второй кулак, - и он вспомнил, что малый возок починен и на ходу. Пажи уже навалили самого мягкого сена, набросали шерстяных одеял поверх. И проверили, чтобы не было ни ворсинки меха. Вдруг тебе мех теперь вреден? Ты же вроде мавиви, миром признанный.

  Ичивари последним вышел из комнаты, чуть постоял, привалившись к стене и слушая, как удаляется уверенный незамолкающий рокот голоса Банваса. Сын вождя прикрыл глаза и вспомнил себя, занесшего нож и собирающегося зарезать Шеулу. Он слишком сильно хотел казаться взрослым, да и Шеула, в общем-то не меньше начудила со своим упрямым молчанием... Если бы она приказала змее жалить, вышло бы тоже плохо, вот ведь как... Дошедшая до края неправды и искажения висари история на батаровом поле породила Слезу - последнюю надежду на прощение и жизнь без тяжкого бремени вины для них обоих. Сын вождя отказался от высокомерной злобы и не убил, мавиви отказалась от мести и не убила... Что же сделал Утери, чем Лаура окончательно сожгла для него надежду? И можно ли снова оживить утраченное нелепым обрядом, криво и наспех смётанным из обрывков двух верований?

  Дверь приоткрылась, Лаура молча сунула в руку кружку с очередной настойкой, надо думать - успокаивающей. Осушив её, сын вождя почувствовал, что может дышать гораздо ровнее.

   - Спасибо.

   - Откуда ты собирался доставить лекаря? - не глядя на махига, почти нехотя, спросила травница. Вздохнула и добавила: - Не важно... Я хотела сказать, что особой спешки нет. Он будет жить еще долго. До новой луны уж точно.

  И закрыла дверь...

  Из дома Ичивари не вышел - выбежал, ощущая обычную, но не надоедающую никогда радость самостоятельного исполнения маленького чуда: распахиваешь дверь, и за ней открывается тебе целый мир, не ограниченный стенами, свободный и живой... Его загадки притягательны, но совсем не так мрачны и опасны, как тайны людских душ и тем более людского бездушия. Послеполуденное солнце высокое и горячее, оно прочно опирается на колонны света, зримого в легком тумане влажного секвоевого леса. Сам этот день кажется храмом, пронизанным святостью и поющим голосами птиц и ветра своему божеству, имя которого знать не обязательно, чтобы приобщиться к его сиянию и ощутить тепло. Вон и Джанори - приобщается и ощущает, подставив лицо ветру и улыбаясь. Болезненная бледность уже покинула кожу, гратио стало гораздо лучше. Он сидит в повозке, утопая в свежем сене и одеялах. Подушек пажи приволокли столько, что можно подумать - ими-то и будут расплачиваться за полезные сведения.

  На середине улицы стоит, замерев и давая собой налюбоваться, священный пегий конь. Заседланный, с парадной цветной уздой, позвякивающей золотыми кольцами и амулетами. Скосил темный глаз на приятеля, всхрапнул и дернул ногой - уже пора? Нет? Снова замер.

  Рука отца, вставшего за спиной, легла на плечо, крепкая и уверенная.

   - Поезжай, - сказал вождь обычным своим ровным тоном. - Встреть, приветствуй и приведи сюда. Будем разговаривать... Таков удел вождей, Ичи. Быть лучшими воинами и умело избегать права доказать свою боевую доблесть.

  Ичивари сбежал по ступенькам, хлопнул по шее пегого. 'С правой ноги!' - хором потребовали неугомонные бранд-пажи. Шагари подобрался, фыркнул, чуть присел на круп, косясь на сына вождя. Не заметил возражений и встал на дыбы, приведя пажей в полный восторг. Пегий звонко ударил о землю правой передней - и зашагал по улице Секвойи, гордо неся голову и ставя копыта точно и ровно. Привычно и без подсказки повода Шагари свернул на Раздвоенную Сосну, выбрав левый её рукав. Ичивари крепче и удобнее прихватил ремень подпруги и щелкнул языком, высылая пегого в быструю рысь. Побежал рядом, кивая знакомым и с интересом рассматривая оживший, снова наполненный привычным дневным шумом, поселок. Словно и не было ни поджога библиотеки, ни страшной ночи, едва не погубившей Джанори, а может - и всех бледных столицы и даже кажущийся незыблемым мир...

  Дорогу вдоль моря проложили бледные пять десятков лет назад. Они, надо отдать им должное, и тогда много лучше махигов разбирались в перевозках и торговле. Первый корабль из неведомой страны Тагорры приплыл, если верить летописям университета, восемьдесят три года назад. Был он невелик, пушек либо не имел, либо ни разу ими не воспользовался. Сопровождали тот корабль два совсем небольших суденышка, подобных лодкам, с простыми парусами. Бледные сошли на берег едва живыми: плаванье в пустом и неведомом им самим море без малейшего признака суши растянулось на полгода, породило голод, извело половину моряков непонятными болезнями, а прочих ослабило и вымотало. Махиги обнаружили новых соседей, когда бледные уже выстроили два больших дома у самого берега и деловито обтесывали стволы срубленных живыми сосен, чтобы восстановить сломанную бурей мачту и произвести иной необходимый кораблям ремонт. Люди леса простили чужакам неуважение к миру - незнание ведь не грех, а слепота и глухота к миру - скорее уж беда, достойная сострадания, но не казни. Тем более, что бледные принесли извинения и пообещали изучить и впредь уважать местные законы. Они жили на берегу три года, чинили корабль, ходили по лесу и плавали вдоль берега, составляя карту, а потом уплыли, и проводили их, как друзей... Корабли сгинули за горизонтом, погрузились в неведомое. Всё то, что пребывает вне зеленого мира, что не удается рассмотреть с верхушки прибрежной секвойи или с борта малой рыбачьей лодки, в представлении махигов былых времен размещалось вне жизненного пространства, и так же безмерно далеко от него, как мир неявленного - духов. Потому бледных сочли умершими и забыли о них надолго. На двадцать лет.

  Второй раз океан преодолели уже девять больших кораблей. Они прошли вдоль берега от самого севера, где зима сурова и даже соленая вода покрывается льдом - и до крайнего юга, жаркого в любой сезон. Пользуясь старыми картами, бледные нанесли уточненную линию границы суши и моря, и это уже не домыслы, а неоспоримые сведения: сама карта или копия с неё хранится в библиотеке махигов. Еще бледные обнаружили, что удобных для стоянки бухт совсем немного, а бури часты и жестоки. Самая северная стоянка, приютившая на полный сезонный круг три корабля, находилась в землях, где кочевало племя деда Магура. Бледные и махиги тогда не воевали. Люди моря помнили законы и честно, как казалось воистину диким людям леса, меняли чудесные топоры и ножи из стали на сухие стволы деревьев, готовое вяленное мясо и иной товар.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});