Секретные поручения 2. Том 2 - Данил Корецкий

– Точно один. Голос-то я помню, – сказал Самойлов. – И сейчас бы узнал. К тому же он букву «эр» плохо выговаривал, как-то мягко слишком… Ну и фразы строил не совсем обычно.

– То есть?

– Первое слово в предложении повторял несколько раз. Типа «У меня есть к вам дело… Дело есть, понимаете?» По такому принципу…

– А какие-нибудь варианты на случай экстренной связи проигрывались? – вступил холеный. – На тот случай, если у вас что-то сорвалось и вам нужно дать об этом знать клиенту?

Самойлов помолчал, что-то соображая.

– В общем, да, – сказал он после паузы. – Есть условный сигнал.

– Какой?

Самойлов отвернулся и не отвечал.

– Сюда смотри! – холеный оскалил зубы. – Смотри и отвечай!

– А смысл? – сказал Самойлов. – Вышка мне не светит – мораторий. Меньше двадцати лет не дадут. Дадут больше – мне по фигу, все равно не доживу… Так чего ради мне клиента подставлять? Он человек серьезный, достанет где хочешь…

– А я тебя уже достал! Ты у меня вот где! – Холеный сунул под нос задержанному кулак. – Я тебя так держать буду, что дерьмо наружу полезет!

Он смотрел бешеными желтыми глазами, как дикий зверь, готовый растерзать свою добычу.

– Ты знаешь, кто такая Татьяна Лопатко?

– Да какая мне разница…

– Есть разница, гад. Есть!

Курбатов скрипнул зубами и отошел к двери.

– Татьяна Леонардовна была следователем прокуратуры. Наш друг и коллега, – сказал Денис.

Самойлов беззвучно выругался.

– Ну, значит, я попал… Двадцать лет точно не вытяну.

– Ты и полгода не вытянешь, – сказал Денис.

– Раз в пресс-хату посадите к молоткам, тогда конечно, – усмехнулся разбитыми губами Самойлов.

– Нет. Насчет моратория ты правильно сказал. Только учти – мораторий не распространяется на государственных преступников и изменников.

– Вы меня еще к педофилам запишите…

– Молчать! – заорал Курбатов. – Дебил! Солдатня неотесанная! Ты знаешь хоть, на кого работал?! На бандюка? На вора в законе? На нефтекачку?.. Хрен-с-два! Ты на ЦРУ работал, сучий сын! Родину продавал по три тыщи! Если даже от вышки отвертишься, тебя в камере порвут, как иуду!.. Какие там полгода! Ты и до суда не досидишь!

Самойлов перевел озадаченный взгляд на молодого следователя.

– Врете ведь, – сказал он неуверенно.

Денис покачал головой.

– ЦРУ нашим «Прибором» заинтересовалось. «Военка», ракетные комплексы. И ты им сильно помог, Александр Гаврилович.

– Брехня, – не соглашался Самойлов. – Это вы за бабу вашу отыграться хотите…

– Дурак ты. Когда ознакомишься с материалами дела, поймешь, что к чему. Но будет поздно. Лучше решай сейчас. Помогаешь нам взять своего клиента-агента и садишься «чистый». Или… Ни вам ни нам, называется.

Денис многозначительно развел руками.

Глава восемнадцатая

Сыворотка правды

Ровно в одиннадцать пришли Мотылины, прописанные в одном договоре как «Покупатель», а в другом – как «Продавец». Они были ключевой фигурой предстоящей сделки. На щеке Мотылина-мужа красовался свежий порез от бритвы.

– Добрый день! – радостно приветствовал их сухощавый агент. – Минута в минуту!

Агента звали Вадим Журбинский. Он мягко картавил и был похож на безобидного зверька, скорее всего травоядного. Его быстрые глазки ощупали лица клиентов, заприметили пластырь на щеке Мотылина. «Волнуется», – подумал Журбинский почти с сочувствием.

Мотылин-муж усадил Мотылину-жену на стул у стены, а сам воткнул в рот сигарету и направился к двери – перекурить. Агент Журбинский взглядом остановил его и дал понять, что что-то не так. Мотылин сперва очень удивился, почти оскорбился, но затем обнаружил, что держит сигарету фильтром наружу. Он беззвучно выругался, потом так же беззвучно поблагодарил Журбинского, переставил сигарету и едва не выбежал из кабинета.

В десять минут двенадцатого пришел Колтух, значащийся в документах как «Продавец». Журбинский приветствовал его с той же сердечностью. Тут же явились и Резневы, они же «Покупатели». Агент Журбинский улыбался не переставая, а его сухие длинные пальцы нажимали на кнопки, вращали колесики и отпирали секретные замки офисного сейфа, где хранился пакет документов, которым суждено было увенчать одну из самых многоходовых и нудных сделок в истории агентства недвижимости «Мой дом».

– Ждем еще кого-нибудь? – счастливо осведомился Журбинский. – Ждем?.. Адвокаты, доверенные лица?.. Нет. Чудесно. Пройдемте в кабинет директора.

В следующие четверть часа, если все сойдет гладко, из одних рук в другие и в третьи должно перейти девяносто семь с половиной тысяч долларов, десять процентов из которых останутся в агентстве. Агент Журбинский вел эту тему долгих два месяца, пережил нервный срыв, поменял подругу, неоднократно был на волосок от скандального увольнения, – но сегодня должен наступить конец его мытарствам. Все агентство, насчитывающее сорок пять сотрудников, с интересом и ревностью следило за ходом дела. Все-таки больше с ревностью, чем с интересом, поскольку Журбинского не любили. За холодность, отстраненность. За отсутствие безобидных и таких понятных каждому русскому человеку слабостей, как любовь к выпивке, бабам и приключениям. Единственным человеком, который искренне желал агенту Журбинскому удачного завершения сделки, был директор агентства Иван Николаич. Журбинского он тоже недолюбливал, как и другие, но ему до зарезу нужен был результат.

В четверть двенадцатого все разместились в директорском кабинете, поскольку собственного кабинета у Журбинского не было. Иван Николаич, кивнув клиентам, прихватил папочку и мобильник и скромно удалился.

– Итак… – торжественно произнес агент Журбинский, открывая скоросшиватель. Здесь был приколот лист с памяткой, которая перед началом сделки обычно зачитывалась вслух.

Он оглянулся на тихий щелчок, с которым закрылась дверь за директором, и сделал несколько шагов назад, чтобы запереть дверь на ключ – на время сделки кабинет должен превратиться в непроницаемый батискаф, таков неписаный закон агентства. Но едва он коснулся ключа, как снаружи послышался женский голос:

– Журбинский! К телефону! Срочно!

Лицо агента на мгновение утратило травоядное выражение. Ведь всем сорока пяти сотрудникам отлично известно, что он сейчас занят и ни на какие звонки отвечать не будет, если бы даже звонила сама королева английская.

– Меня нет! – сказал агент Журбинский, приоткрыв дверь.

Клиенты молча смотрели ему в спину.

Даже сама королева английская…

– Это звонит знакомый вашей матери, дядя Коля! Вы же сами просили, чтобы…

– Да, я помню! – рявкнул агент Журбинский.

Его мама умерла очень давно, и среди ее знакомых никогда не значилось ни одного субъекта под легкомысленным прозвищем «дядя Коля». Журбинский оглянулся на всех этих Мотылиных, Резневых и Колтуха, которые с тупой обеспокоенностью разглядывали его фигуру, и крикнул в дверь:

– Сейчас подойду!

Улыбнувшись, он добавил:

– Буквально четыре секунды.

Последняя фраза предназначалась клиентам. После этого агент Журбинский исчез.

Супруги Мотылины, чьи сумочку и кейс распирали тридцать девять тысяч пятьсот долларов наличными, и супруги Резневы, в чьих карманах и бумажниках цвели болотной зеленью еще пятьдесят восемь тысяч, а также Колтух, у которого с собой были только сто пятьдесят российских рублей мелкими купюрами, – никто из них никогда больше в жизни не увидел агента Журбинского. Сотрудница агентства, которая пригласила Журбинского к телефону, видела, как он прошел к столу, где в обеденный перерыв обычно пили кофе, взял лежащую у аппарата трубку, поднес ее к уху, сказал: «Слушаю» – и почти сразу бросил ее на рычаг. После этого он надел пальто и бегом выбежал на улицу.

Иван Николаич, наблюдавший эту сцену из-за стеклянной перегородки, где он устроился со своей папочкой и мобильником, вышел и обеспокоенным голосом спросил:

– Что это все значит? Куда он пошел?

– Не знаю, – ответила сотрудница.

– Кто звонил?

– Какой-то дядя Коля.

Лицо директора постепенно окрасилось в цвет сливы, а его голос понизился до страшного предынфарктного шепота.

– Какой еще дядя?.. У него же клиенты! Девяносто восемь «кусков» сидит в кабинете! А документы! А справки!!

– Он всех, кажется, предупреждал… А вас нет?.. – Сотрудница была явно озадачена. – Еще когда Журбинский только пришел сюда работать, в первый же день, кажется… Ну да, точно. Он сказал, что ему может позвонить какой-то дядя Коля, знакомый его мамы. И что если он позвонит, то ему – Журбинскому то есть – надо обязательно об этом сказать. Если даже он будет лежать при смерти. Неужели он вас не предупреждал, Иван Николаич?

Директор коротко и смачно выругался, из чего можно было понять, что его агент Журбинский ни о чем таком предупредить не успел.

* * *

Самойлов положил трубку, аккуратно утопив пластмассовые рычаги в корпус телефонного аппарата. Прокурор Рахманов смотрел на его руку, представляя, как с такой же спокойной и мастеровитой обстоятельностью этот человек утапливал лезвие ножа в Синицына, Рогова, Лопатко, Седову и двух бомжей, фамилий которых он не помнил. Только тут – щелк, разговор окончен. А там – хрясь, окончена жизнь. Пять жизней. Это только то, что известно. А гуманное государство отменяет смертную казнь…