Дело - Чарльз Сноу

Когда я вошел в кабинет, Доуссон-Хилл рассказывал какой-то анекдот, а Кроуфорд довольно посмеивался. Доуссон-Хилл, стройный и подвижной, как юноша, несмотря на то что был годом старше меня, вскочил и пожал мне руку.

— А-а, Люис! Как я рад вас видеть!

Он говорил так, словно мы были очень близко знакомы. Это не вполне соответствовало действительности, хотя наше знакомство и возобновлялось время от времени после того, как более двадцати пяти лет тому назад мы с ним одновременно жили в одном студенческом общежитии.

При взгляде на него трудно было поверить, что ему пятьдесят лет. Держался он очень прямо; в своем элегантном синем костюме, на котором скромно поблескивал гвардейский значок, он мог сойти за лейтенанта морского флота, приехавшего в гости к своему старому наставнику и добродушно-покровительственно беседующего с ним. Лицо у него было гладкое, словно вырезанное из мыльного камня, в безукоризненно причесанных блестящих волосах не намечалось ни седины, ни лысины. Глаза смотрели внимательно и насмешливо. Пока он молчал, уголки его рта были опущены книзу, придавая лицу выражение удивления и снисходительного дружелюбия, — такое лицо бывает у человека, который, вызвавшись, любопытства ради, помогать фокуснику, стоит рядом с ним на сцене.

— Я только что рассказывал ректору о том, как я провел субботу и воскресенье в… — Он назвал загородное поместье, принадлежащее одному герцогу.

Кроуфорд хохотнул. При всем своем старомодном либерализме времен короля Эдуарда, он отнюдь не считал ниже своего достоинства послушать иногда великосветские сплетни. Рассказывался этот анекдот — типично английский, милый сердцу коренной буржуазии — якобы для того, чтобы лишний раз посмеяться над крайними житейскими неудобствами, на которые обречена знать. Истинная же цель рассказа заключалась в том, чтобы сообщить нам, что Доуссон-Хилл гостил в этом поместье. Кроуфорд снова хохотнул. Он одобрял Доуссон-Хилла за то, что тот гостил там.

— Но тем не менее герцогиня очень мила, правда, Люис? — продолжал Доуссон-Хилл, обращаясь ко мне, будто я был знаком с этой семьей так же близко, как и он. Он не так уж гнался за успехами в свете и охотно уступал дорогу другим. Он вполне допускал, что сейчас такие же успехи могут выпадать и на мою долю. В подлинности его собственных успехов сомнений не могло быть никаких: они сопутствовали ему с юности. Он никогда не хвастал, просто он знал высший свет лучше, чем кто бы то ни было из знакомых мне людей интеллигентных профессий, и высший свет в свою очередь принимал его как своего. И собственно, почему, думал я иногда. Ему посчастливилось родиться в хорошей семье, но не чрезмерно родовитой. Отец его был скромным помещиком, прослужившим несколько лет в армии, однако далеко не в таком блестящем полку, как тот, который счел подходящим для себя сам Доуссон-Хилл во время войны. Доуссон-Хилл окончил Итон и, как адвокат, сделал приличную карьеру. У него были хорошие манеры, но на первый взгляд не такие, которые обеспечивают успех в свете. Он не был ни угодлив, ни чрезмерно почтителен. Он обладал чувством юмора, острым и саркастическим, и — как в том могли убедиться люди, принимавшие его, — языком, который не щадил никого. И все же, несмотря на то что его нельзя было поставить на одну доску ни с кем из знакомых мне промышленных магнатов или бюрократов, или тех людей, что стоят за кулисами власти и являются настоящими хозяевами страны, или даже потомственных аристократов, он был принят везде и вошел в светский круг исключительно в силу своих личных качеств.

Вот поэтому-то, думал я, когда суду старейшин понадобился советник, выбор Кроуфорда и Брауна пал именно на него. Было время, когда из нескольких королевских адвокатов, членов колледжа, они, не задумываясь, выбрали бы Герберта Гетлифа — сводного брата Фрэнсиса; но Браун был слишком проницателен, чтобы не определить симптомов неудачи и не заподозрить, что «карьера бедняги, кажется, на закате» (я своими ушами слышал, как Браун говорил это). И тем не менее старейшины колледжа, обычно прекрасно разбирающиеся в профессиональных успехах, на этот раз явно переоценили успехи Доуссон-Хилла — переоценили не сильно, но все же ощутимо. Он был знающим адвокатом, но не больше того. От своих прежних друзей-юристов я слышал, что он зарабатывает в коллегии адвокатов около девяти тысяч фунтов в год и что, по-видимому, он достиг предела, дальше которого вряд ли пойдет. У него хватило бы способностей достигнуть большего, но, очевидно, ему недоставало то ли энергии, чтобы сделать последнее усилие, то ли честолюбия, а возможно, и просто веса. Могло статься также, что светская жизнь, которую он вел, действовала на него не менее ослепляюще, чем на старейшин колледжа.

— Ну что ж, — сказал Кроуфорд, неохотно прерывая разговор на великосветские темы. — По-видимому, нам нужно поговорить об этом тягостном деле.

Он стал спрашивать, получили ли мы все «данные».

— Должен сказать, — заявил Доуссон-Хилл, сразу переходя на деловой тон, — что это не совсем то, что получить инструкции от поверенных истца. Но, мне кажется, в моем распоряжении материалов достаточно. Благодарю вас, ректор.

— Полагаю, что наш друг Эллиот, который был одним из «учредителей» дела, так сказать, находится в более благоприятном, чем вы, положении.

— Это всегда лотерея, — Доуссон-Хилл улыбнулся вежливо и в то же время дерзко.

— Теперь относительно процедуры, — продолжал Кроуфорд, — вы, конечно, понимаете, что это не обычный суд. Придется вам здесь запастись терпением. Что же касается правил процедуры, которые вы хотели бы установить, — добавил он внушительно, — мы надеялись, что вы, хотя бы в принципе, договоритесь об этом между собой.

— Кое-что мы уже обсудили по телефону, — ответил Доуссон-Хилл.

Я сказал, что мы думаем встретиться после обеда и выработать modus operandi[25].

Кроуфорд кивнул с непроницаемым видом.

— Очень хорошо! — сказал он.

Он продолжал задавать нам вопросы, правильно ли он информирован, что Доуссон-Хилл может пробыть в Кембридже только до вечера среды, 30-го июня, то есть всего пять дней. Если да, то мы, по всей вероятности, уже знаем, что старейшины согласны вести заседания каждый день, не исключая воскресения? Передали ли нам список членов совета, выразивших желание дать показания суду?

Оба мы ответили утвердительно.

— Ну что ж, — сказал Кроуфорд, — мое последнее замечание относится главным образом к вам, Эллиот. Мои коллеги и я очень много думали над создавшимся положением. — Он говорил, тщательно подбирая слова, как будто его перед этим долго натаскивал Артур Браун. — Мы считаем, что при данных обстоятельствах основная тяжесть падает на вас, поскольку вы, представляя тех, кто остался недоволен первоначальным и повторным приговором суда, должны будете убедить суд в правоте их точки зрения. Иными словами, вам придется убедить большинство членов суда изменить или смягчить этот приговор. Суд, как вы знаете, состоит из четырех членов, и, если мы не сможем достичь единодушия, я вынужден буду подать свой голос. Должен сказать вам, что в прошлом, когда спорные вопросы выносились на суд старейшин, а это, как нам удалось проследить, произошло три раза за последнее столетие, считалось, что ректор не имеет права решающего голоса. Не как ректор, а как частное лицо, скажу, что такой порядок не кажется мне разумным. Тем не менее таковы условия, которые мы должны просить вас принять.

Все это я знал. Уже несколько недель колледж бурлил. Из архивов были извлечены протоколы и дневники одного из ректоров девятнадцатого столетия. Я довольствовался тем, что сказал:

— Конечно, я должен принять их. Но это ставит меня в трудное положение.

— Единственное утешение, — сказал Кроуфорд, — что, несмотря ни на какие правила, разумные люди обычно в конце концов приходят к разумному решению.

Доуссон-Хилл поймал мой взгляд. Он был убежденным консерватором, снобом, он не желал никаких перемен в мире, в котором жил, но мне показалось, что сейчас лицо его стало вдруг чуть больше похоже на лицо помощника фокусника; что оно приняло чуть более удивленное выражение.

— А теперь, — Кроуфорд откинул деловой тон и наставления Артура Брауна и снова стал самим собой — безличным и учтивым. — Как ректор, я хотел бы сказать, что весь колледж чрезвычайно признателен вам обоим за то, что вы согласились уделить нам свое время и силы. Мы знаем, что просим у вас очень многого, ничего не предлагая взамен. Я очень благодарен вам за это.

— Ну какие могут быть разговоры! — сказал Доуссон-Хилл.

— Мне хотелось бы, — сказал Кроуфорд, все с тем же невозмутимым достоинством, — чтобы следующая стадия в развитии этого дела не оказалась бы чрезмерным испытанием вашего долготерпения. Но, как вам, конечно, известно, в подобных учреждениях приходится считаться с известными personalia. Во всяком случае, думаю, что вас своевременно об этом предупредили.