Мечты о морозе (ЛП) - Сент-Клэр Келли

— Фиона, что ты сегодня делаешь? — спрашиваю я.

Я не уверена, что у неё в ванной есть зеркало, но я не смогла придумать хорошее оправдание, чтобы отправиться к Жаклин. В моей комнате его нет, я уверена, что это потому, что оно могло быть использовано как оружие. Поначалу Брумы беспокоились об этом.

— У меня нет никаких планов. Ты что-то задумала? — спрашивает она.

Это нужно сделать сегодня, не знаю, когда я ещё смогу набраться решимости.

— Я хотела спросить, не могла бы ты начать учить меня шить? — говорю я.

Мой желудок сжимается в ожидании её ответа.

— Конечно, это будет весело. Хотя, тебе придётся простить меня за беспорядок, — говорит она.

Вся ассамблея собирает вещи, чтобы через два дня переехать в первый сектор. Санджей с нежностью смотрит на неё. Я киваю ей, неспособная говорить. Это случится. Вот оно.

По дороге к Фионе меня переполняет нервное напряжение. Сандра и Джеки также присоединяются к нам. Я пытаюсь вести себя нормально, но я знаю, что все женщины обращают на это внимание. Мои чувства на пределе. Моё тело покалывает, как это бывает, когда я в середине боя с Оландоном. Надеюсь, они объяснят это волнением из-за того, что Фиона учит меня шить.

Фиона раскладывает материал на полу в гостиной. Она проводит меня через процесс измерения, резки и нарезания нитей. Джеки и Сандра совершенно не заинтересованы и играют в карты, сидя на деревянных сундуках, потому что стулья и другая мебель были накрыты и убраны. Они болтают между собой о переезде в первый сектор. Путешествие займёт три дня. Большая часть пути преодолевается на упряжках, а последний день — на повозке или пешком. Они говорят так, будто всё, что они делают, это пьют в течение трёх дней. Сандра жалуется на езду в упряжке с похмелья.

Фиона время от времени заглядывает мне через плечо и во время очередного осмотра делает замечание по поводу моих неровных стежков. Она хватает ткань, чтобы исправить мою плохую работу. В животе снова забурчало, это мой момент. Я оттягивала его всё утро. Если я подожду ещё немного, я сама себя отговорю.

Я выхожу из комнаты и направляюсь в ванную. Когда я добираюсь туда, коридор, кажется, начинает сужаться. Стены пульсируют в такт биению сердца, застрявшего в моём горле.

Я спешу в ванную и закрываю дверь, опускаясь на пол. Я зажимаю голову между коленей, пытаясь выровнять дыхание и очистить голову, зная, что если я задержусь слишком долго, кто-нибудь придёт проверить меня.

Оттолкнувшись от стены, я встаю и направляюсь к зеркалу.

Мои движения тяжёлые, усталые, а воспоминания донимают мой разум, заставляя каждый шаг воспринимать как сотню. Кассий отрезает мне волосы, мать смеётся, когда меня хлещут охранники, её крики, когда она бьёт меня головой о землю, пятилетний Оландон плачет, когда мне ломают ногу.

Подкатывает желчь. Я закрываю рот дрожащей рукой и несколько раз сглатываю, прежде чем поворачиваюсь лицом к зеркалу.

Я рассматриваю маленькую, скрытую вуалью девушку передо мной. Она выглядит напуганной и беспомощной. Внезапная уверенность в том, что я не смогу снять вуаль, овладевает мной. Мне не хватает сил. Я слишком слаба — недостаточно хороша.

Я — девушка, которая лежит на полу и которую бьют.

Слёзы застилают глаза. Я наклоняюсь вперёд к столику под зеркалом. Я знаю, что должна сделать, так почему я не могу просто сделать это? Мать права, я никогда не буду достаточно сильной, чтобы править.

Мысль пробивается сквозь мою нарастающую панику. Я поднимаю голову и снова смотрю на девушку. Возможно, я могу притвориться, что это Кедрик снимает вуаль, как он сделал в лесу. Моя вспотевшая рука едва дергается на боку. Голова снова опускается.

Затем я думаю о Джоване и ночи, когда он ворвался в мою комнату, требуя поведать о своём брате. Я стояла спиной к стене, и он сорвал с меня вуаль, как срывают бинт, прилипший к коже.

Быстро, резко, без раздумий.

Я выпрямляюсь и снова смотрю на тяжёлую чёрную вуаль, закрывающую моё лицо. Под этим жалким кусочком материала скрывается лицо, которое я, одновременно, жаждала и боялась увидеть. Эта ткань похожа на башню, в которой я была заперта в течение десяти лет своей жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Пришло время стать свободной.

Дрожащей рукой я хватаюсь за край грубой ткани и с глубоким вздохом срываю вуаль.

Мир не подвластен времени, пока я смотрю на невозможное зрелище, передо мной.

У меня голубые глаза.

Мой заторможенный ум пытается понять, что это значит. У Кедрика были голубые глаза, как и у Джована, Фионы, Джеки, всех делегатов. У всей ассамблеи.

На Гласиуме у всех голубые глаза, но у Солати… у них карие, зелёные или серые глаза. И никогда — голубые. У моей матери были карие глаза, как и у моего отца.

Я смотрю на них и хочу, чтобы они изменились, стали карими, как у моих братьев. Но они остаются прежними. Яркого, разрушительного, проклятого голубого цвета.

Заторможенная часть моего разума улавливает это, и в одно мгновение всё, что я знала, истины моей жизни, что у меня есть братья, что я Солати, испаряются, как капля воды на горячей земле.

Мои глаза принадлежат Бруме.

Я — Брума.

ГЛАВА 29

Так много мыслей проносится в голове. Я не могу быть Брумой, я рождена в Осолисе.

Так вот почему я носила вуаль всю свою жизнь. Так и должно быть. На моём лице нет ничего неправильного, кроме этого. Любой, кто увидел бы меня в Осолисе, узнал бы об этом. Я зажмуриваюсь, испытывая облегчение, когда оскорбительные голубые глаза исчезают из моего поля зрения. На самом деле я ничего не знаю о времени, связанном с моим рождением, только то, что мне рассказали. Очевидно, ложь.

Либо моя мать не была моей матерью, либо мой отец не был моим отцом. Или это может быть какой-то странный врождённый дефект? Мысль о Татум, взявшей ребёнка, который не был её, была такой же нелепой, как и мысль о том, что у неё был секс с Брумой. Возможные варианты нагромождаются друг на друга в моём сознании, накапливаясь и раздавливая меня под собой. За мгновение до того, как потерять контроль, я упираюсь руками в стену и сосредотачиваюсь на каменной текстуре под ними.

Были ли Оландон и близнецы моими братьями? Был ли у меня кто-то в этом мире? Не удивительно, что Король отреагировал с таким ужасом. Моя мать обманывала два мира, держа это в тайне. Народ не поддержит это.

Я снова открываю глаза, и моё дыхание становится прерывистым. Я больше не могу смотреть на это зрелище, сокрушающее сердце. Я опускаю вуаль и, спотыкаясь, отступаю назад. Бортик ванны упирается мне под колени, и я подаюсь вперёд, чтобы не упасть. Раскинув руки в стороны, я врезаюсь в зеркало, и громкий треск пронзает ванную комнату, как нож.

Я стою на коленях, упершись руками в пол, когда распахивается дверь. Группа моих стражников врывается в дверь и опускается рядом со мной.

Фиона проталкивается через них.

Мой язык тяжёлый и онемевший.

— Мне жаль, — глубоким голосом говорю я.

Фиона останавливает меня и заставляет встать, чтобы осмотреть мои руки и ноги. У меня порезы на всех предплечьях, от того, что я пыталась защитить лицо. Дамы восклицают по этому поводу и велят стражникам спустить меня в гостиную, где они смогут вытащить стекло. Проблема в том, что мои ноги трясутся слишком сильно, чтобы идти.

Старший стражник, который никогда не теряет своего профессионализма, поднимает меня на руки и относит вниз по лестнице. Дамы воркуют надо мной, я таращусь и молчу, пока они промывают мне руки. Несколько раз они пытаются вовлечь меня в беседу и по их голосам и взглядам, которыми они обмениваются, я знаю, что моя реакция беспокоит их.

Я прилагаю усилия, чтобы успокоить их, чтобы они не вникали в суть происшествия больше, чем мне хотелось бы. Я не хочу, чтобы они известили своих мужей, и этот инцидент каким-то образом дошёл до Короля. Он догадается, что я увидела своё лицо. Впервые заговорив, я вру им о том, как мой брат порезал лицо стеклом и как меня травмировал этот эпизод. Звон разбитого стекла вернул меня в прошлое. Это застало меня врасплох.