Может быть, он? - Елена Лабрус

ты ни сделала, как бы он тебя ни любил, он не должен был…

Её брови взметнулись вверх. Глаза стали похожи на два бездонных озера и в каждом… несбывшаяся надежда? Я осеклась, чувствуя, что сама того не желая, сделала ей больно.

— Я что-то не то говорю? Неправильно поняла?

— Это он вам сказал? Игорь? — положила она листы, что так и держала в руках, не сводя с меня глаз.

— Нет. Конечно, нет, — смутилась я, не понимая, что не так. — С Ротмана такое клещами не вытянешь. Это я узнала буквально на днях.

— А что именно?

— Что ты ему изменила, он не смог этого пережить, поэтому отправился в горы, один, в метель.

На середине фразы она замерла, а к концу села на стул, словно ноги перестали её держать.

— Боже! Нет, — выдохнула она. — Всё было не так. Совсем не так. Это он меня бросил. Сказал, что мы должны расстаться. Очень убедительно. Уже несколько недель я каждое утро просыпаюсь с чувством, будто должен тебя любить, но я не люблю, — процитировала она. — Прости.

Это было так похоже на чёртова Ротмана.

— И что ты?

— Проплакала несколько часов кряду. Потом собрала вещи и ушла. Накануне Нового года это было особенно больно: провести праздники одной после нескольких месяцев отношений.

— Просто ушла?

— Просто, но не так чтобы легко. Я решила, что у него другая. А всё это бла-бла-бла… только красивые слова, отговорка, чтобы меня бросить.

— И что ты сделала? Мотала ему нервы, писала, звонила, караулила?

Она покачала головой.

— Была такая мысль, но нет. Насильно мил не будешь. Если ему с ней лучше — пусть будет с ней, — смотрела она на меня, говоря «с ней». — Зачем я буду путаться под ногами.

— Ты подумала, что он ушёл ко мне?

Она кивнула.

— И решила жить дальше. По крайней мере, пыталась, — развела она руками. — Даже пошла на новогоднюю вечеринку с друзьями, когда узнала, что он уехал в горы.

— Там напилась, пустилась во все тяжкие, — догадалась я.

— Наутро ничего не помнила. Даже как клеилась к преподавателю. Но проснулась у него. А то, как флиртовала с ним на вечеринке, засняли на видео.

— Конечно, выложили в сеть, — предложила я худший из сценариев.

— Нет. Но пытались шантажировать и меня, и Илью.

— Не вышло?

— Нет. Да там и нечем. Он вёл себя безупречно. А я, — она пожала плечами. — Стыдно, конечно. Но кому какое дело, если ничья пьяная баба пристаёт к мужику.

— Но ты же проснулась у него. А Илья преподаватель. И, наверное, женат.

— Не женат. Вёл у нас только один курс лекций, и то лишь потому, что его попросили. Он учёный. Морской биолог, — потеплел её взгляд, а губы даже тронула лёгкая улыбка. — Он не мог меня бросить в таком виде на вечеринке, а где я живу, не знал, поэтому привёз к себе. Вот и вся история. Только, — она покачала головой. — Ротман этого даже не знал. То есть, возможно, потом он узнал. Но мы расстались до того, как всё случилось.

— Не понимаю, — потрясла я головой. — Зачем же тогда он поехал в горы?

— Может, хотел побыть один. Может, что-то себе доказать, — вздохнула она. — Он же в принципе одиночка. Но он не собирался сводить счёты с жизнью. Это точно. Он уже спускался, когда под ним обломилась кромка наста, он сорвался и полетел вниз. Так сказали спасатели. Это был несчастный случай. И он боролся за жизнь до последнего. С переломанными ногами. Три дня. Один. На холоде. В снегу, — она сглотнула и покачала головой.

— А как же перерезанный трос?

— Об этом я ничего не знаю.

— Но ведь ты говорила со спасателями?

— Да, но недолго. Они просто передали… — она замолчала, достала сумку. Открыла. Вытащила блокнот. Из него — что-то вроде развёрнутой этикетки, протянула. — Они думали, он написал это мне, поэтому мне и отдали.

«Бинт марлевый. Медицинский, стерильный. 7м х 14 см» — прочитала я.

У меня в руках была разорванная пергаментная упаковка от бинта.

— Э-э-э…

— Бинтом он стянул ногу. Ещё у него с собой был противошоковый набор, но всего один, поэтому надолго его не хватило. Был медицинский турникет — это что-то вроде манжеты или кровоостанавливающего жгута, его он использовал как крепление для шины. И он держался сколько мог, но, наверное, надежды уже не осталось, когда он написал это тебе.

Я догадалась перевернуть кусок шуршащей бумаги.

Дрожащими неровными буквами там было написано:

«Прости. Я дурак. Люблю тебя. Всегда любил. Твой Р, п и»

В горле встал ком. Но я его сглотнула.

— Почему ты думаешь, что он написал это мне?

— Что такое «п и»? — смотрела она на меня.

— Понятия не имею, — соврала я.

Она вздохнула.

— Тогда не знаю, кому он это написал. Если бы мне — я бы поняла. Это же Ротман, он всегда знает, что делает. А я не поняла. Увы, — сглотнула она.

И этим «увы» сказала так много: «Увы, меня он не любит. Увы, любит, но не меня. И увы, ничего не изменилось».

— Скажи, а сейчас ты что к нему чувствуешь? — спросила я.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Это сложно. Я его очень любила. И, наверное, до сих пор люблю. Но это так больно, что, если бы сейчас он меня позвал, даже не знаю, сделала бы я вид, что не услышала или побежала к нему, не раздумывая.

Её густые тёмные ресницы вздрогнули и