Имаго - Юрий Никитин

И тоже, подумал я, застрелил его кто-нибудь, живущий на другом конце города. Чтоб не пало подозрение на соседей.

Приходил участковый, снимал показания. Увы, мы могли сказать очень мало. Да, похоже, участковый вовсе не рвался выяснить, кто же в самом деле застрелил человека, который жалуется врагу на свою страну. Собаке собачья смерть, читалось в его глазах, однако добросовестно опросил всех, записал имена и фамилии, покивал, сказал озабоченно, что терактов меньше не становится, на смену одним арестованным боевикам из РНЕ приходят другие. Юсовцы почти не решаются выходить за территорию посольства, а если едут куда, то под охраной бронетранспортера… Заодно боевики стреляют и в англичан, французов, считая их всех одной нацией натовцев.

«Форд» уже наметился вылезти на тротуар, но здесь проезжая часть улицы в четыре полосы, я оставил его у бровки. К троллейбусной остановке подкатил расцвеченный рекламами вагон. Народ ломанулся к дверям, с транспортом теперь снова плохо, старые да немощные остались ждать следующего, и среди них я заметил издали женскую фигурку в светлом джинсовом костюме.

Она вышла мне навстречу, я сказал виновато:

– Извини…

– За что? – засмеялась она. – Или следуешь правилу: если женщина не права, то перед нею надо срочно извиниться?.. Просто не хотелось сидеть дома, вот и вышла на десять минут раньше.

– Ты не опоздала, а даже пришла раньше? – изумился я. – Женщина мечты любого мужчины!

Она погрозила пальцем.

– Рискуешь! Если найдешь женщину своей мечты – с остальными мечтами придется распрощаться.

– Согласен, – ответил я серьезно.

Ее губы показались мне до странности нежными и чувственными без всякой эротики. Я подержал ее лицо в обеих ладонях, глядя в чистые и лучистые глаза, но прохожие начали оглядываться с недоумением, что за странный жест? Вот если бы держал чуть ниже моего пояса, а брюки мои были расстегнуты, тогда бы понятно…

Улица приняла нас и медленно понесла в своих ладонях, тихо и плавно покачивая, так что огромные дома приподнимались и опускались, как морские волны. Впереди бульвар расцвечен огромными, как парашюты, зонтиками над вынесенными из помещения столиками летнего кафе. Прохожие на ходу покупали мороженое или соки, двигали дальше, только пары совсем разомлевших от жары сидели за столами и церемонно вкушали мороженое из серебристых запотевших вазочек.

Нас опередила толпа горластых кавказцев, хотя на самом деле эти смуглокожие могут быть кем угодно, теперь Москва стала гигантской помойкой общечеловеческих ценностей. Трое взрослых, с ними не меньше дюжины визжащей и орущей детворы.

Им купили сладости в пакетах, воздушную кукурузу, чупа-чупсы, еще какую-то хрень в ярких упаковках. Сразу во все стороны полетели бумажки, обертки. Один из кавказцев смачно отхаркался прямо на пол.

Мы с мороженым ютились за крайним столиком, я поморщился, сказал раздраженно:

– Знаешь, когда такое вижу, понимаю тех, кто призывает к чисткам.

– Этническим? – спросила она.

– Ну да, – подтвердил я с брезгливостью. – И начал бы все-таки с этих цыган… Пусть как угодно обзывают, но жить станет чище.

За соседним столом двое лохматых парней интеллигентно балдели или оттягивались, хрен разберет этих гомосеков. Один трудился над мороженым, другой тянул через соломину окрашенное пойло под названием «Солнечный». Тот, что с мороженым, бросил в нашу сторону оценивающий взгляд, а который с соломинкой сказал громко, победно, просто ликующе:

– Если вы позволите начать чистку с цыган, потом настанет очередь евреев, армян, а в конце концов придут и за вами!

Он победно смотрел на меня, но я холодно улыбнулся и повернулся к Тане:

– Ну как мороженое? Захватим еще по одному да сожрем прямо по дороге?..

Она бросила на лохматого защитника цыган взгляд искоса, улыбка чуть тронула ее красивые губы. Мы вернулись к стойке, я сделал заказ, Таня спросила вполголоса:

– Ты даже не соизволил ему ответить? Почему?

– Туп, – ответил я. – Ты посмотри на его морду. У него нет ни тени сомнения, что он изрек истину.

– А если в самом деле считает это истиной?

– А мозги человеку на что? – возразил я. – Это то же самое сказать, что нельзя сажать в тюрьму убийцу, ибо потом придет очередь сажать карманников, а потом придут сажать и уже мирных добропорядочных граждан. По его логике это так. Но ведь так нигде же не делается?.. Возьми это мороженое, здесь с орешками.

Она взяла мороженое в хрустящем вафельном стаканчике, я заметил, как она бросила взгляд украдкой в сторону защитника общечеловеческих ценностей. Он, сердитый и непонимающий, за что же ему даже не ответили, не стали спорить, у него наготове десяток вычитанных убийственных аргументов – уже рассерженно тянул через соломинку модное пойло.

– Но он в самом деле так думает, – проговорила она. – И не понимает, почему ты, по тебе видно – заядлый спорщик, не стал возражать.

– Возражать можно умному, – объяснил я. – Умному противнику. Но не придурку, что не в состоянии проследить за своей же мыслью. А метать бисер перед свиньей мне как-то в лом. Других дел хватает. И так, говорят, бисер подорожал – свиней с приходом юсовцев стало куда больше.

Она засмеялась, а у меня перехватило дыхание, настолько она красива, чиста, преисполнена нежности и света. Впереди за поворотом начало выступать здание, очень знакомое, сердце мое стукнуло, даже не знаю из-за чего: то ли вспомнило, как мне били морду, то ли как я с наслаждением всадил раскаленный комок металла в узкий лоб гигантопитека.

Мы прошли мимо шикарного магазина, у дверей охрана с автоматами наперевес, по ступенькам спускалась солидная дама. Ее поддерживал под локоть очень импозантный господин. Дама, красная от негодования, говорила с великим возмущением:

– Я не могу на них смотреть!.. Ходят совершенно голые!.. И это жена министра! Как можно?

Ее спутник промямлил:

– Дорогая… но она ж не совсем так уж и голая… Она ж в одежде…

Дама фыркнула:

– Ну и что? Но под одеждой все равно ведь голая?

Таня чмыхнула, отвернулась, пряча смех, закашлялась. Я чуть было не хихикнул следом, но подумал, что чопорная дама, как ни странно, права в своем возмущении… которое просто не смогла выразить правильно. Вон Таня в достаточно вольном платье, но не скажешь, что голая, а вон прошла по улице, виляя бедрами, девица в модном костюме, так и видишь ее голую с распущенными по подушке волосами, видишь ее грудь, видишь, как растут волосы на ее лобке, и даже видишь, что там интим-прическа от Измалкина, а когда поворачивается, то отчетливо зришь как форму ягодиц, так и как воочию видишь коричневое пятнышко приглашающе подкрашенного ануса…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});