Волчонок - Генри Олди

«Первая весточка за все время изгнания, — мысленно добавил Тумидус, пока главврач клиники «Пальмовая ветвь» внимательно читал сообщение. — Поговорить не захотел, клоун. Решил написать…»

Он выучил письмо отца наизусть:

«Марка выгнали из училища. Говорят, дисциплина. Я не верю. Валерия плачет. Юлий замкнулся, на контакт не идет. Сына видеть не хочет. Понимаю, что тебе не до того. Мне просто не с кем поделиться. Если что, связывайся с Паком. Запрос на меня могут блокировать. Я — гражданин Помпилии, со всеми вытекающими. Твой Луций.»

— Твой Луций, — вслух повторил Мваунгве. — По-моему, это значит больше всего остального. Если бы ваш отец написал «твой папа», это прозвучало бы… Это вообще не прозвучало бы. Марк — ваш племянник?

— Да.

— Вы виделись после вашей опалы?

— Нет.

— Вы верите, что парня выгнали из-за нарушений дисциплины?

— Нет.

— Родство с вами могло повлиять на его исключение?

— Нет. Я не знаю, за что его выгнали, но не за то, что он — мой племянник.

— Вы в силах ему помочь?

— Нет. Любое мое вмешательство только усугубит ситуацию.

— И ваш отец это прекрасно понимает, — ласково подвел итог Мваунгве. Его вопросы были точны, как скальпель, и беспощадны, как приговор трибунала. — Вряд ли он ждет от вас помощи в судьбе внука. Он растерян, огорчен; он не знает, что делать. Напишите ему несколько общих слов. Поддержите, скажите, что все образуется. Что карьера военного — не единственный путь…

Профессор осекся. Живое, подвижное лицо его выразило самое искреннее сожаление:

— Простите меня, полковник. Я сморозил глупость, обидную для вас. Уверен, ваш сенат еще опомнится. Вам вернут все с лихвой. Статус, чин, награды. Это вопрос времени…

Тумидус остановил его жестом:

— Хватит, профессор. Каждое ваше слово лишь ухудшает впечатление от первой глупости. Видите, рядом с вами я тоже делаюсь светилом психиатрии. Вернемся к моему болтливому Лоа. Вы действительно в силах загнать мой дух в двигун аэромоба?

Мваунгве кивнул.

— И мой дух поднимет машину в воздух?

— Ваш? В космос, на орбиту!

— Да, это повод для гордости. А что станет с моим телом?

— Вы затронули сложную тему, полковник. Вы ведь тоже не сумеете показать мне на пальцах механику действия помпилианского клейма? Если ваш дух поместить в двигун, его энергия станет питать машину. Ваше тело в это время останется жить. Оно даже сможет выполнять простейшую работу. Скажем, рубить тростник и плести циновки. Когда дух иссякнет, выработает ресурс, тело умрет. Ваши рабы умирают аналогичным путем. Вы удовлетворены?

— Если пересадить мой дух в клона или голема, мы получим Тумидуса-дубль?

— Ни в коем случае. Вы совершаете ошибку, характерную для не-вудунов. Вы путаете Лоа и сознание, дух и личность. В принципе ваш дух — в сочетании с практиками расы Вудун — способен оживить голема. Это все, что он может. Голем не станет вторым полковником Тумидусом. Ваша личность умрет вместе с вашим телом. Мы не в силах пересадить ее на другую почву. Замечу, что раса Вудун не использует энергию Лоа живых людей в качестве топлива для машин. Только Лоа мертвецов. Труп в духе не нуждается, а катер на воздушной подушке — вполне! У вас есть еще вопросы, полковник?

— Да. Если переселить мой Лоа…

— Помилуйте! Я меньше всего покушаюсь на ваш драгоценный Лоа!

— Хорошо. Если переселить Лоа абстрактного помпилианца в тело варвара или, скажем, техноложца…

— Вынужден вас разочаровать. Ваше клеймо — физиология, итог долгой эволюции. Одной пересадкой Лоа тут не отделаешься. Нужна химия, неизвестная современной науке — или тысяча лет селекции. И то я не возьмусь предсказать результат. Стоп, полковник! Минуточку… На что это вы намекаете?

Мваунгве резко встал и скривился от боли. Полковник его помял от души. Психиатр был рад возможности спрятаться за болью. Он засопел, потягиваясь, скручиваясь, делая наклоны и прогибы. Чувствовалось, что он недоволен предательским взрывом эмоций. Тумидус, напротив, с нескрываемым удовольствием наблюдал за гориллой, разминающей косточки. Он был рад, что поддел оппонента на крючок.

— Вы незаменимы, полковник, — наконец сказал Мваунгве. — Не знаю, как в масштабах Ойкумены, а в колланте помпилианца никем не заменишь. Ваше клеймо… При обычных обстоятельствах оно связывает вас с вашими рабами, формируя сложный симбиоз. В большом теле оно связывает коллантариев. Замечу, без подавления личной свободы каждого участника коллективного антиса. Это похоже на…

— Корсет, — с насмешкой подсказал Тумидус.

— Корсет? — профессор провел ладонями вдоль своей могучей талии, втянул живот: так он представлял корсет. — Нет, на корсет это ни капли не похоже.

— Еще как похоже! Вы просто не в курсе, профессор, что такое — корсет. Славный, крепко скроенный, хорошо подогнанный корсет. Вы когда-нибудь носили корсет?

— Я? Никогда.

— Ах, как жаль! А вот я, к вашему сведению, нашивал…

Тумидус наслаждался двусмысленностью ситуации.

— Значит, я незаменим? Такие, как я, незаменимы? Спасибо, вы порадовали меня. Услуга за услугу: я дам вам добрый совет. Смените тренера, профессор. Наймите помпилианца — помца, как вы зовете нас за нашей спиной. Старого декуриона, штурмовика в отставке. Тертого, битого, грубого, как солдатский ремень. Когда я в следующий раз попадусь вам в лапы, вы, возможно, сумеете меня чем-нибудь удивить.

Рассмеявшись, он отошел к бамбуку. Тронул ладонью ближайший ствол, взмахнул рукой, сбив стрекозу на лету. За спиной Тумидуса журчал фонтан: тройка дельфинов, скрученных в замысловатую фигуру — то ли венчик цветка, то ли деформированный кукиш.

— Полковник?

Тумидус молчал.

Нет, мысленно поправился Нода Мваунгве, мастер интерпретировать чужое молчание. Не полковник. Гай Октавиан Тумидус, гвардии легат ВКС Помпилии, малый триумфатор и кавалер ордена Цепи.

Бывших легатов не существует.

— Мальчик, — сказал Тумидус. Слушая его, психиатр ни на секунду не усомнился, что речь идет о далеком племяннике. — Он пошел в армию из-за меня. Знаете, профессор, я никогда не считал себя родственным человеком…

Глава седьмая.

О воинской обязанности и воинской службе

I

С «телегой» Марку не повезло. В рейсовом аэробусе «Пушта-Тангамак-Сколарис», как сказал бы дед Луций, сегодня был аншлаг. Из увольнения, от девочек и выпивки, к утренней поверке возвращалось десятка три курсантов, а может, больше. Все они не спешили влезть в салон: топтались на стоянке, переговаривались шепотом и косились на угрюмого Марка, забившегося в глухой угол между турникетом и кассой-автоматом. Стоило кому-то встретиться взглядом с бывшим товарищем, как бедняга краснел, бледнел и выяснял, что ужасно хочет курить. Угроза пилота, крикнувшего, что сейчас улетит — «без вас, олухов!» — не сдвинула курсантов с места. Лишь когда Марк первым влез в брюхо аэробуса и сел на заднее сиденье к окну, парни хлынули следом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});