Полгода — и вся жизнь - Элизабет Хауэр

— Ты никогда не рассказывала мне об этом.

Я вспомнила, как я была удивлена и обеспокоена, узнав, что Камилла была у мамы, когда с ней случилась беда.

— Я думала, это обидит тебя, — защищалась все еще любимая мною свекровь, которая занимала верхнюю строчку в моем списке надежд. — Ты знаешь, мне было одиноко после отъезда Юргена. Матиас в интернате, ты вечно в бюро. Не было никого, кто мог бы позаботиться обо мне. Тут появилась Камилла. Она ходила со мной гулять, сопровождала меня на концерты, в театры, покупала продукты, ходила со мной к врачу, приглашала к себе, в свой прекрасный дом.

— Ах да, — сказала я.

— Она решала все проблемы, столь обременительные для старой женщины. Мне не надо было ни о чем беспокоиться, все происходило само собой, автоматически. Это было большим облегчением для меня.

— Ну да, — сказала я.

— И еще из-за Юргена. Я бы никогда не смогла сама устроить переговоры между Веной и Барбадосом, а они были так нужны мне. А она со всем справилась. Она очень дельный человек. Даже Юрген убедился в этом.

— Ну да, — сказала я.

Мама выпрямилась:

— Рената, попытайся, пожалуйста, понять меня.

Как часто я это слышала. От всех людей, которых любила. «Попытайся, пожалуйста, меня понять». Так говорил отец, размышляя о несчастьях, которые он принес другим людям. Так говорил Юрген, покидая меня. Так сказал мой сын, когда сообщал, что хочет оставить меня. Так говорил Грегор, когда обижал меня. Так, наконец, сказала и мама, перестав играть со мной в прятки. Но кто из них попытался хоть раз понять меня? Кто? Я не находила ответа. Только моя мать и Камилла никогда не нуждались в моем понимании. Им всегда было безразлично, понимаю я их или нет. Моя мать умерла. А я поставила себе цель понять Камиллу. В какой же страшной драме я собиралась играть главную роль?

— Ты рассказала Камилле обо мне?

Эти слова вывели маму из себя. Она перешла в наступление.

— А что было скрывать? — сказала она наставительным тоном. — Твои вечные переезды? В твоей жизни, насколько я знаю, не было никаких событий, пока ты наконец не встретила этого Грегора, который, кажется, тоже не очень-то интересная личность? Твою борьбу за Матиаса, которая протекает с переменным успехом? Почему бы мне, Рената, и не поговорить об этом со своей подругой? В конце концов, это совершенно естественная потребность довериться кому-нибудь.

— Значит, ты просто доверялась ей. Или все-таки Камилла выспрашивала у тебя обо всем?

— Это что, допрос? У меня нет причин оправдываться. Конечно, Камилла тоже о чем-то спрашивала. Ведь вы же долгое время дружили, и я не видела в этом ничего сверхестественного. Поэтому я отвечала на ее вопросы, насколько это было возможно.

— Понимаю, — сказала я. — Наконец мне многое стало ясно, и это даже к лучшему. Только объясни мне все же, зачем ты рассказала об анонимном письме, в котором шла речь о замыслах Юргена в отношении Матиаса? Это ведь тоже как-то связано с Камиллой?

— Рената, — сказала мама, подняла костыль с пола, положила его на колени и обхватила его обеими руками, — я сказала неправду. Этого письма не существовало вовсе. Камилла попросила меня рассказать тебе о таком письме. Она думала, что это предупреждение как-то облегчит для тебя предстоящий разговор с Юргеном.

— Мама, а ты помнишь, что ты тогда говорила мне?

Она крепче сжала костыль и покачала головой.

— Ты сказала: «Рената, я всегда буду на твоей стороне».

Воины на алебастровых часах подняли свои мечи. Один ударил четыре, другой — девять раз по серебряному колокольчику, который тут же зазвенел в ответ на эту атаку. Я видела по маме, что она очень устала, что разговор слишком тяжел для нее и что больше она ничего не хочет слушать.

Свет на лестнице не горел. Я вспомнила, что это случалось и раньше, крепко оперлась на перила и стала медленно спускаться. Стекла высоких окон старого дома, в котором жила мама, имели дымчатый, матовый оттенок и почти не пропускали свет с улицы. Я сосчитала ступеньки первого пролета лестницы и уже была на площадке следующего этажа, когда внизу кто-то открыл входную дверь ключом. Я знала, что в девять часов вечера ее запирают. Следовательно, мне нужно было попросить вошедшего выпустить меня. Я остановилась и стала прислушиваться к шагам, которые быстро приближались ко мне. Я знала эту походку.

В старых домах остались еще старинные приспособления в виде чугунных сеток, на которые раньше ставили мешки с углем или деревянные бочки. Здесь тоже было такое устройство, я знала об этом. Наконец мне удалось нащупать его. Правда, теперь сетка уже не откидывалась, но мои руки вцепились в холодный металл, и мне стало легче. Шаги все приближались, не останавливаясь ни на минуту. Мне хотелось сделаться маленькой, незаметной, хотя я и понимала, что это бессмысленно. Я попробовала задержать дыхание. Вряд ли мне удастся спрятаться и на этот раз. Пусть будет что будет, решила я. Когда нас разделяли лишь несколько ступенек и чувство ее непосредственной близости полностью овладело мной, она тоже поняла, что здесь кто-то есть и замедлила шаги. Стоя на небольшом расстоянии от меня, она, видимо по очертаниям моей фигуры, узнала меня.

— Рената? — нерешительно спросила она.

— Камилла, — сказала я, и в этом ответе прозвучала надежда.

Я отпустила решетку и сделала шаг ей навстречу. Теперь я видела всю ее. Нас разделяло прошлое. Оно словно парализовало нас, мешало говорить. Холод прожитых десятилетий плотно сомкнулся вокруг нас на этой лестничной площадке и больше уже не отпускал нас. Мы не могли видеть глаза друг друга. От этого нам стало легче.

— Я прихожу, а ты уходишь, — сказала наконец Камилла.

— Спустись, пожалуйста, со мной, — сказала я. — До двери. У меня нет ключа.

— У меня есть, — ответила Камилла. — Я открою.

Мы молча спустились по лестнице. Камилла шла впереди, и я с трудом поспевала за ней. Она открыла дверь и прошла со мной несколько шагов. Улица была залита светом. Наконец-то я могла разглядеть ее. Это оказалось не так страшно, как я думала.

* * *

Грегор потерял работу.

После моей болезни он не появлялся, а я не звонила ему. Связь между нами прервалась. Я все больше убеждалась, что не нуждаюсь в его присутствии и что мое намерение порвать с ним легко осуществимо. У меня остались кое-какие вещи Грегора, я сложила их вместе и убрала подальше, чтобы они не попадались мне на глаза. В глубине души я надеялась, что он больше не объявится. Но вскоре после моей встречи с Камиллой он появился опять.

На нем был самый элегантный из его костюмов, но он явно злоупотребил туалетной водой и где-то пролил на костюм сливянку. Это сочетание запахов не способствовало более радушному приему с моей стороны. Он, кажется, и не ожидал, что я встречу его с энтузиазмом. Он медленно вошел, медленно сел и неторопливо начал разговор, тщательно стараясь не упоминать о моей болезни. Он как бы невзначай сказал, что, как он видит, у меня опять все в порядке. Дальше он не стал развивать эту тему. Потом он многословно и с большим апломбом рассказал о своих последних закупках, которые якобы принесли его фирме большую прибыль. Когда я из вежливости хотела похвалить его, он неожиданно вскочил и закричал: