Буйный Терек. Книга 1 - Хаджи-Мурат Мугуев

Шамиль приподнялся с места, Нур-Али тяжело дышал, и глаза его все сильнее наливались гневом и кровью, Гази-Магомед молча слушал аварца, и на его спокойном, невозмутимом лице не было и тени волнения.

— Я привозил от русских своим ханам золото, я привозил им приказы и письма, я и сейчас везу из Грозной от их главного генерала какое-то письмо. Вот оно, имам, — снимая с головы папаху и разрывая шов подкладки, сказал аварец и вынул смятый, слегка запачканный по краям конверт. — Возьми, имам, прочти и делай с ним и со мною, что найдешь нужным. Мне сейчас стыдно жить.

— Я говорил тебе, друг, что скоро и ты станешь нашим братом и шихом. И видишь, слова мои оправдались. Спасибо тебе, брат, в твоей груди бьется мужественное сердце! О аллах, радость заполняет меня, когда я вижу, как лучшие люди Дагестана приходят к нашему делу!

Шамиль, все еще настороженный и недоверчивый, взял у аварца конверт.

— Видишь, Шамиль, я был прав, когда день назад сказал тебе, что Абу-Бекир честный и настоящий мусульманин.

— Разве ты подозревал меня? — воскликнул аварец.

— Мы знали, брат, что ты едешь от русских, мы знали, что ты слуга ханши.

— И вы не тронули меня и даже позволили жить под одной крышей! — подавленный этими словами, произнес аварец.

— Да. Шамиль и Рамазан не хотели этого, но и я, и Hyp-Али верили тебе и надеялись, что слово аллаха и наша правда откроют тебе глаза.

— И вы не ошиблись, братья, — дрогнувшим голосом сказал Абу-Бекир.

— Садись, друг, и не вспоминай прошлого, а ты, Шамиль, прочти нам, что пишет ханше русский генерал.

Шамиль осторожно вскрыл конверт и стал читать письмо генерала Розена. В одном месте он улыбнулся и прервал чтение:

— Плохой переводчик у генерала. Арабское слово «муллахак» он путает с кумыкским словом «мульчахак». — Продолжая читать, он на ходу переводил с арабского на общепонятный всем лезгинам язык. Когда он закончил, Гази-Магомед сказал:

— Что ж, Шамиль, ничего нового в этом письме! Сними копию, а его верни Абу-Бекиру. Заклей так, чтобы ханше и ее сыну и в голову не пришло, что мы прочли письмо генерала.

Спустя час аварец уехал. Вечером отряд мюридов во главе с Гази-Магомедом оставил аул.

Глава 19

Спустя четыре дня после столь постыдного приключения подпоручик Петушков, все такой же хмурый, еще не успокоившийся и злой, был вызван к полковнику Чагину. Писаря, которым все эти дни Петушков не давал ни минуты покоя своими придирками и руганью, вздохнули, когда подпоручик ушел.

— Взял бы черт эту проклятую язву, чума подлая, — глядя ему вслед, сказал один из писарей.

— Ходит словно бешеный, житья от него совсем не стало. Одно слово — подлец! — вздохнул старший из писарей Антоныч.

— Ему, бают, в княжом доме по сусалам надавали, да не сам князь или кто из господ офицерей, а самые что ни на есть простые мужики, крепостные князя, — шепотом поделился новостью белобрысый писарек.

— Ну, ты помалкивай, мелешь, чего и сам не знаешь! — рассердился Антоныч.

— Да я, Иван Антоныч, повторяю, что другие говорят, — виновато сказал писарь.

— Все говорят, а ответишь за всех ты, — проворчал Антоныч, снова берясь за перо.

Предчувствуя недоброе, Петушков не сразу вошел к полковнику. Он несколько раз взволнованно оправил сюртук, пригладил свой кок, и оглянувшись по сторонам, быстро перекрестился, потом осторожно постучал в дверь. В комнате находились Чагин и Юрасовский. Полковник курил трубку и едва ответил на приветствие Петушкова. Юрасовский только повел глазами.

— Изволили требовать? — наклоняя корпус и голову, осведомился подпоручик.

— Да, — выпустив клуб дыма, сказал Чагин, поднимая глаза на Петушкова. Юрасовский молчал и пристально, словно впервые увидел, разглядывал подпоручика, а Петушков, чувствуя себя несчастным и жалким, продолжал стоять все в той же смиренной позе.

— Расскажите, подпоручик, как это вы с крепостными водку пили и в обнимку плясали, — вдруг сказал Чагин.

— Не пил… и не плясал, господин полковник, — пробормотал Петушков.

— И пил, и плясал, и чуть по физиономии не получил. — При каждом слове Юрасовский загибал по пальцу.

— Как честный офицер и дворянин говорю — неправда! — срывающимся голосом воскликнул подпоручик.

Но Чагин движением руки остановил его.

— Дрянной вы офицер, вот что должен сказать вам. И не лгите. Нам все известно: и как вы водку хлестали с мужиками Голицына, и как в слободке с маркитанткой и фурштадтскими солдатами отплясывали.

Кровь залила лицо Петушкова.

— Пьян был, извините, ничего не упомню.

— И пить надо умеючи, и веселиться с себе подобными, — наставительно заметил Чагин.

— А он и пил с себе подобными, — ехидно вставил Юрасовский.

Петушков поежился и промолчал.

— Ну так вот, нам следовало бы отдать вас за поношение офицерского мундира полковому суду чести и исключить из офицерского звания за бесчестье, кое вы нанесли армии и дворянам. — Чагин поднялся и, выбив свой чубук, продолжал: — Но, учитывая, что вы еще молоды и глупы, а мы с подполковником, — он трубкой указал на Юрасовского, — виноваты в том, что допустили вас до службы в адъютантах отряда и тем самым не доглядели, мы и решили, — Чагин снова уселся и немного помолчал, — предложить вам одно из двух: либо самому подать рапорт с просьбой об увольнении со службы, либо немедля перевестись от нас в ремонтную или провиантскую роту в Кизляр. Что вам, сударь, наиболее удобно, доложите нам, — попыхивая дымом, закончил полковник.

— Не могу… знать… Сие столь неожиданно и стремительно… — заговорил Петушков. — Позвольте до вечера обдумать.

— Нечего тут думать! — грубо и раздраженно сказал Юрасовский. — Я на месте полковника просто выгнал бы вас с обвинительным аттестатом вон со службы. Решайте немедля! — И он сердито сдвинул брови.

— В… провиантскую службу, — еле слышно пролепетал Петушков.

— Я горовил вам, Сергей Иванович, что он, — Юрасовский пренебрежительно кивнул на Петушкова, — не токмо что в провиантскую, но даже и в фурштадтскую команду согласится! Хорош офицер — из полка да в интенданты!

Чагин встал и официальным, сухим тоном приказал:

— Отправить подпоручика Петушкова в распоряжение майора Гусева для несения службы в Кизляре по провиантской части. И сделать это возможно скорей!

— Слушаюсь, — ответил Юрасовский. — Кого прикажете на его место в адъютанты?

— Как и было говорено, поручика Родзевича. Каково его состояние?

— Уже оправился от раны и через два-три дня может вступить в должность.

— Все отлично! Отдайте о сем в приказе, а вы, — обратился он к Петушкову, — подготовьте дела к сдаче и отправляйтесь к месту новой службы!

— Слушаюсь! — покорно ответил Петушков.

— Да благодарите бога, что полковник, — указал на Чагина Юрасовский, — не захотел позорить гарнизон и выносить сор из избы, а то быть бы вам, сударь, в серой шинели. Ступайте!

Петушков вышел. На душе его светлело. Сейчас он даже радовался такому исходу дела.

«Велика беда, провиантский, в стороне от боя, и жить в городе, да и доходы смогут быть немалые!» — рассуждал он, возвращаясь в штаб.

— У вас гости сидят, уж с полчаса как дожидаются, — встретил Небольсина Сеня, его однолеток и камердинер, сын его кормилицы Агафьи Тихоновны, с детских лет живший вместе с Небольсиным и бывший его наперсником и поверенным.

— Дормидонт? — тихо спросил поручик.

— Он и с ним Савка, вся родня тут, Александр Николаевич. В темноте запоздно пришли. Говорят, очень нужно.

— Спасибо, Сеня. Посиди у ворот. Если кто придет, говори всем, что я в крепости. Приду поздно.

— Слушаюсь, Александр Николаевич.

В комнате сидели двое, оба крепостные люди Голицына — Дормидонт, родной дядя Нюши, и ее двоюродный брат, сын Дормидонта, Савка.

— Что-нибудь случилось? — плотно закрывая дверь, взволнованно спросил Небольсин.

— Ничего худого, батюшка барин. Все как было, только слухи до нас дошли, будто уходить отселе станем. Так ли? Ну, всех это, конечно, обрадовало, только племянница всполошилась. В отчаянности она теперь, руки, говорит, на себя наложу, как уходить будем, — покачал головой Дормидонт.

— До крайности дошла Нюшка. Нет, говорит, больше сил, — горячо сказал Савва.

— Ты уж помалкивай! — сердито оборвал его Дормидонт. — На то мы и пришли сюда, барин, надо что-то сделать. Спасти девку надо.

— Выкрасть — один только сказ и есть, — снова вмешался Савва.

— А как выкрасть? — тихо спросил Небольсин.

— Это дело, барин, возможное. Выкрасть — пустяки, как вот потом укроешь ее? Не к кунакам же подаваться? — раздумчиво сказал Дормидонт.

— Только, ваше благородие Александр Николаевич, одно и есть — выкрасть, а упрятать тоже можно, — возбужденно сказал Савва. — Нам бы лишь за реку, за Терек, перейтить, а там, — он присвистнул, — легче легкого!