Йот Эр. Том 1 - Андрей Колганов

– Девчонки, вот, возьмите пирожное «Сокол» с трехслойным кофейным кремом…

Видя, что при слове «кофейный» лица подружек поскучнели, она принялась с еще большим пылом нахваливать:

– Да вы не смотрите, что он кофейный! Я уже лопала – пальчики оближешь! Или тогда… ну, хотя бы пончики с начинкой из розовых лепестков. Я уверена – вы таких и не пробовали!

Вскоре обе школьницы с немалой скоростью поглощали все названные Ниной яства, и еще кое-что сверх того. Стоило это все дороговато, деньгами их родители особо не баловали, и редкой возможностью, предоставленной их подружкой, полакомиться пирожными, да еще восседая в настоящем кафе, они пренебрегать не стали. Эх, жаль только, что для визита в подобное заведение не удалось приодеться как следует. Чулки только нитяные, а нейлоновые со швом – недостижимая мечта. Конечно, на толкучках можно было купить почти все… но цены кусались, и очень больно. Поэтому некоторые польские модницы, не имевшие денег на покупку модных чулок, летом просто красили ноги настойкой йода, а линию шва изображали тушью. Вот и Томка с Люсей (да и другие школьницы) тоже переняли этот прием, несмотря на попытки учителей вести борьбу с пагубным поветрием.

Не упускала Нина возможность пригласить в кафе и своих товарищей по дельнице, многие из которых тоже были большими любителями кофе и пирожных.

Со временем девочка стала все чаще приходить в интернат и покидать его стены по мере необходимости. Некоторым из школьников это не понравилось – ну, как же, они тут сидят в четырех стенах, выходят только под строгим контролем, а она себе шастает, как ей вздумается, да еще все время якшается с поляками! Недолго думая они решили объявить ей бойкот. Впрочем, затея эта имела мало успеха: Нина узнала о самом факте бойкота только спустя много времени после того, как он сам собой угас – потому что она его просто-напросто не заметила.

9. В Москву и обратно

В конце апреля 1946 года в Варшаве очередной раз появился отец и сообщил:

– Собирайся, сегодня едем в Москву.

Собирать в дорогу Нине было особенно нечего, а вот отцу со сборами помочь пришлось. Надо было решить сложную задачу – перенести немалое число советских и польских орденов и медалей, которыми был награжден генерал, с польского мундира на советский. При этом надо было учесть, что на советском мундире их размещение и последовательность расположения отличаются от тех, которые соответствовали польскому мундиру. Так что девочка откалывала-отвинчивала, а затем, наоборот, прикалывала-привинчивала награды, а отец подсказывал, какие из них куда прикреплять.

Зачем вообще ей надо ехать в Москву, Яков своей дочери так и не объяснил. Впрочем, о цели своей командировки он тоже не распространялся. Между тем дела обстояли серьезно. По линии Наркомата обороны (точнее, военной контрразведки) предстояло обсудить окончательные детали начинающейся операции по прочесыванию лесов на территории Краковского военного округа, командующим войсками которого Речницкий стал еще в феврале. Оперативная группа «Жешув», возглавлявшаяся его начальником штаба, хорошо знакомым еще по боям в Варшаве генералом Яном Роткевичем, должна была со дня на день приступить к охоте за бандами УПА и вооруженными отрядами польского подполья. Несмотря на разъединявшую эти две группы противников новой власти ненависть, проявлявшуюся в массовых убийствах мирного населения «не той» национальности, они готовы были позабыть друг другу эти «мелкие грешки», чтобы объединиться на общей антисоветской и антикоммунистической платформе. Тревожным звоночком стала первая их совместная акция – разгром отделения милиции в одном из мелких провинциальных городков.

Да и по линии второго своего начальства Якову было о чем доложить. Игра, которой они ожидали еще в 1944 году, похоже, начиналась. Среди множества офицеров и генералов Войска Польского, вернувшихся в страну из соединений польских вооруженных сил за границей, было немало противников происходящих в стране перемен. Одни были недовольны растущим влиянием Москвы, наличием множества советников из СССР в армии и органах безопасности, другие – земельной реформой, национализацией банков и крупных предприятий, а большинство – и тем и другим вместе. И дело было не только в настроениях. Кое-кто из этих офицеров был готов и действовать.

Речницкий очень хорошо запомнил льстивые речи генерала Людвика Мотта из штаба сухопутных войск:

– Пан Речницки, все мы – патриоты нашей Родины, Польши. Я знаю, что вы долгое время прожили в СССР. Но чем вам заплатили за служение той власти, за которую вы доблестно сражались? Арестом и изгнанием из армии! И только когда началась большая война, о вас вспомнили и сунули в эту мясорубку.

– Что было, то прошло, – ответил ему тогда Яков. – Но сейчас я генерал, и у меня нет причин считать, что моими заслугами пренебрегают.

– То так, то так, – не стал спорить Людвик. – Однако неужели вам, поляку, не дороги ваши польские корни? Вы происходите, пусть и по женской линии, из очень знатного рода. Больше того, вы единственный оставшийся в живых родственник данной ветви графов Потоцких. Увы, все потомки по мужской линии покинули этот мир, не оставив наследников. Вам уготовано достойное место в рядах родовитой шляхты. И, поверьте, ваши военные таланты также заслуживают более высокой оценки. Нам так нужны свои, проверенные, польские офицерские кадры, которые служат Родине, а не подчиняются приказам из-за рубежа.

– Вы имеете в виду Лондон? – чуть насмешливо поинтересовался Речницкий.

– Ах, да что Лондон, пан Якуб! – переходя на немного фамильярный тон, воскликнул генерал Мотт. – Решать должны не политиканы, бросившие страну в страшном 1939 году и прятавшиеся под крылышком у Черчилля, и не эта пустышка Миколайчик, а мы, – те, кто проливал кровь за Польшу и теперь служит ей здесь, на нашей многострадальной земле. Нас много, мы можем и должны заявить о себе достаточно весомо, чтобы с нашим мнением считались все наши союзники. Я надеюсь, пан Якуб, что для вас, настоящего поляка, не является чуждым наш священный девиз – Хонор, Буг, Ойчызна![16] – патетически закончил Людвик Мотт, переставив в традиционном девизе бога на второе место, а честь на первое. Что же до Отчизны, то она всегда пребывала на третьем месте. Стоит заметить, что слово «honor» для шляхетных панов означало одновременно и честь, и высокое самомнение, причем, похоже, они вовсе не различали эти два понятия.

А аналогичные подходы со стороны других родовитых шляхтичей, служивших в Войске Польском, изо всех старавшихся дать ему понять, что принимают за ровню себе? А постоянная назойливая любезность дипломатов из британского посольства? А интерес, который проявили к нему члены британской военной миссии во время визита в Югославию? Очень было похоже на то, что вскоре последуют более откровенные разговоры и более конкретные предложения. И тогда нужно точно знать, какой линии поведения придерживаться.

В Москве Нина с отцом остановились в гостинице ЦДСА. А дальше начались скучные отчеты, когда надо раз за разом пересказывать все одно и то же; инструктаж, как со стороны непосредственного руководства, так и со стороны контрразведчиков, которые твердили о бдительности и настоятельно советовали сразу же сообщать, если кто за кем-нибудь что-нибудь подозрительное приметил… Не осталась без последствий, к удивлению Нины, и схватка с налетчиками в Новый год в штабе Варшавского военного округа – ее наградили личным оружием. Не именным: у маленького никелированного пистолетика щечки рукояти были выполнены из сиреневого перламутра и на одной из них тонкой, едва заметной вязью было выгравировано «За труд и доблесть».

Пистолет был как игрушечка, да, в сущности, ею и являлся. На его корпусе легко читалась надпись «LILIPUT 4.25». Выстрел из такого оружия, как правило, был немногим более опасен, чем выстрел из пневматической винтовки. Конечно, выстрел в упор, если он попадал в глаз, или, например, в крупный кровеносный сосуд на шее, мог причинить крупные неприятности и даже привести при случае к летальному исходу. Однако командование позаботилось о боевой эффективности этого несерьезного оружия и снабдило свою сотрудницу специальными боеприпасами, вызывающими при попадании почти мгновенную смерть.

– Тебе будут регулярно передавать из Москвы боеприпасы к этому пистолету. Главное, не забывай заменять патроны в магазине свежими, и тогда они тебя не подведут – напутствовали Нину на прощание.

Девочка сразу стала называть свое наградное оружие «пушкой», чем вызвала неудовольствие генерала:

– Брось ты этот уголовный жаргон! И где только успела нахвататься?

Известно, где: все там же, в Ташкенте. Но перечить отцу по столь мелкому поводу Нина не стала, присвоив своему пистолету солидное имя «браунинг», хотя он таковым вовсе и не являлся.