В Москве полночь - Вячеслав Сухнев

— Послушайте! — вышагнул вперед другой, до поры молчавший. — Мы же просим только о разговоре. А там — сами решите. Договорились?

— Оружие есть? — после некоторого размышления спросил Толмачев.

— Нет, можете обыскать…

— Ладно. Поднимайтесь, поговорим. Нет-нет, другим рейсом! Не люблю чужих в кабинке!

Войдя в квартиру, он первым делом достал из ящика с инструментом кусачки с изолированными ручками, выбежал на лестничную клетку и прислушался. Лифт, судя по всему, только начал подниматься, натужно поскрипывая. Толмачев долбанул по красной кнопке вызова, выдрал ее и сунул в гнездо кусачки. Раздался треск, мелькнула длинная синяя искра. Стрелка «занято» над дверью лифта погасла. Толмачев прислушался. Внизу глухо заколотили в стену кабины.

— Раз попалась птичка в сеть, — сказал Толмачев, возвращаясь в квартиру, — не уйдешь из клетки!

Позвонил оперативному дежурному по Управлению.

— Что теперь будет? — спросила Маша, тревожно вглядываясь в лицо Толмачева. — Я с тобой постоянно влипаю в неприятности. Очень неудобный клиент, очень…

— Все будет хорошо! — улыбнулся Толмачев. — Накрывай столик пока. В холодильнике пошуруй. Я недавно икру принес. Ну, лимончика там построгай, ветчинки…

— А ты?

— Гостей покараулю.

Он снова покопался в инструментах, нашел старую монтировку и сбежал по лестнице. Кабина застряла между восьмым и девятым этажами. Оттуда доносились вопли и мерные глухие удары.

— Напрасно колотитесь, — сказал Толмачев. — Весь дом перебудите. Сейчас за вами приедут в красивой машине. Потерпите — ночлег обеспечат вполне комфортный.

— Дурак ты, Толмачев! — гулко зарокотало в шахте. — Мы из отдела безопасности.

— Разберутся, — стукнул по двери монтировкой Толмачев. — То они из банка, то из безопасности. Раньше надо было легендироваться. А за дурака получите. Я долги всегда отдаю.

Через полчаса приехал дежурный наряд. Еще через полчаса притащили заспанного похмельного электрика, который, матерясь и зевая, освободил застрявших. Старший наряда подошел к Толмачеву и смущенно сказал:

— Извините, это, действительно, наши люди.

— Понятно, — покачался на носках Толмачев. — Проверочку устроили? А кто выговаривал мне насчет дурака? Ты?

И с поворотом корпуса врубил одному из «банкиров» в подбородок — тот лишь подошвами с лестницы мелькнул.

— Уймись, Толмачев! — спрятался второй за спины оперативников. — Погонами рискуешь!

— Можно от вас позвонить? — спросил старший наряда.

— Нельзя! — отрезал Толмачев. — Там девушка моется. Звони из автомата.

Повернулся и ушел к себе.

— Все нормально? — спросила Маша.

Она успела и столик накрыть, умница, и чуть вздремнуть в кресле.

— Нормально, — потер руки Толмачев. — У меня от волнения аппетит разгулялся. Будем пить и смеяться как дети… Пошли они все на обед крокодилу!

— Кто? — удивилась девушка.

— Все! Банкиры, политиканы, аналитики, хмыри, генералы, проповедники, президенты, сутенеры, лифтеры и провокаторы… Аминь!

Он налил в бокалы легкого светлого вина и сказал совершенно серьезно:

— Я поднимаю этот скромный бокал за любовь!

Затрезвонил телефон.

— Меня нет дома, — сказал Толмачев, накрывая телефон подушкой. — Я теперь государственный служащий… Хватит энтузиазма, господа присяжные!

35

Когда Седлецкий появился в подвале службы безопасности, майор Небаба, хозяин застенка, как раз готовился к беседе с первым клиентом, с тем парнем, который пришел на рандеву к памятнику Энгельсу.

— A-а, товарищ подполковник, милости прошу, — улыбнулся Небаба, показав два ряда металлических зубов. — Подбросили работенку старику?

— Извините, Иван Павлович, — Седлецкий присел в углу на белый табурет. — Нам работенку жизнь подбрасывает.

— Да уж, — глубокомысленно сказала Небаба.

…С майором Седлецкий познакомился два года назад в Шаоне, в одной их первых командировок. Небаба, тогда еще капитан, служил в окружной военной прокуратуре. В Шаону его привело одно неприятное дело: солдат из дивизиона ПВО в увольнении убил местного.

Поначалу дело показалось рутинным: перепуганный солдатик сразу во всем признался. Да, прихватил в город выкидной самодельный ножик: бо тут Капказ… Да, выпил в увольнении и повздорил на рынке с продавцом арбузов. Солдатику они показались зелеными, на баштане, мол, вырос, а продавец упрямо утверждал, что арбузы красные. А когда у продавца лопнуло терпение объясняться с дальтоником, он порекомендовал «пьяной морде» убираться в Сибирь и там жрать еловые шишки, раз не нравятся дары щедрой кавказской земли. Неизвестно, кто первым вынул нож, но солдат оказался проворнее.

Небаба почти закончил обвинительное заключение, но тут его вызвали «наверх» и прочистили мозги. Из витиеватой речи начальства капитан Небаба понял, что солдатик с ножом никак не годится на роль убийцы. А тут еще Народный фронт голову поднимает… К тому же дивизион недавно развернули… Если Небаба обвинит солдата в поножовщине со смертельным исходом, то это вызовет нежелательные последствия: Шаона потребует убрать подальше бравых солдатиков с ножами. Мало того, именно на этом случае будет спекулировать оппозиционный Народный фронт и обвинять правительство в потворстве русским бандитам. Тем более, что обстоятельства драки на рынке не совсем ясны. А свидетели… Ну, что ж, они готовы вспомнить, как по-настоящему было дело.

Седлецкий в этот момент изучал людей в дивизионе, где служил неуравновешенный солдатик. Честно говоря, ему тоже не хотелось нездорового шума и политиканской возни вокруг части, только что передислоцированной с китайского направления «в связи с понижением уровня противостояния», как сформулировали в приказе о передислокации. И поэтому Седлецкий неназойливо набился в гости к Небабе, представившись инспектором Минобороны по воспитательной работе, и зацепил драку на рынке, и влил в капитана столько старого коньяка, что тот сделался слезливым. Но и рыдая над своей незавидной будущностью, Небаба бил себя в грудь: закон или есть, или нет! И лучше он, капитан Небаба, пойдет поломойкой, а закон обижать не даст никому. Потому ты до сих пор и капитан, хоть лысина на затылок полезла, думал тогда с сожалением Седлецкий, забрасывая уснувшего капитана на гостиничную койку.

В общем, от дела Небабу отстранили, загнали служить в город Кировск, который немедленно, видно, из чувства протеста против перевода Небабы, вернул себе исконное название — Гянджа. Тут Небабе очень основательно пообломали рога, ибо начались такие события, из которых капитан вышел стойким государственником и славянофилом.

Снова они встретились случайно уже в Москве, где Небаба томился в ожидании очередного перевода и приискивал на столичных рынках унты, будучи твердо уверенным, что дожидаться пенсии ему придется за Полярным кругом. Седлецкий, оценивший раньше принципиальность и стойкость Небабы, теперь констатировал его возросшее державное самосознание. Он и поспособствовал переводу капитана в Управление, где тот быстро стал майором и старшим дознавателем службы безопасности.

Итак, майор Небаба готовился к приему клиента.

— Поприсутствую, Иван Павлович? — спросил Седлецкий.

— Сам Бог велел, — подмигнул майор, уже знающий об участии Седлецкого в перестрелке на Кропоткинской.

Небаба нажал кнопку вызова. Ввели молодого человека в расписной майке.

— Садись, голубчик, — сказал майор и показал на табурет перед своим девственно чистым столом, на котором только и было, что сиротливый лист бумаги и обычная школьная ручка.

Акт подготовки к допросу Небаба считал важной частью психологической обработки допрашиваемого. Вообразите себе бетонный подвал, обшитый шумогасящими плитами. Лампы в сетчатых намордниках. В одном углу — странный комбайн из зубоврачебного кресла, телевизора и кузнечного штампа. Этот агрегат Небаба сам собрал в свободное от допросов время. Кстати, телевизор работал, когда в бункере не было посторонних. Чудовище стояло наискосок от допрашиваемого, не мозоля глаза, но и не выходя из поля зрения. Мало кто на табуретке перед Небабой не косил глазами, пытаясь понять, какую опасность представляет эта куча железяк, тем более, что майор время от времени прерывал задушевный разговор и подкручивал на молчащем телевизоре блестящие ручки.

Но еще до начала допроса Небаба давал клиенту возможность созреть. Он ходил, мурлыча песни советских композиторов, из угла в угол, маленький, совершенно лысый, с железными зубами, и не обращая внимания на клиента, долго мыл руки над крохотной раковиной. Иногда с руладами, как соловей, полоскал горло. И лишь нагулявшись по бункеру, напевшись и доведя руки до белизны творога, хозяин подвала вдруг словно просыпался и с удивлением обнаруживал в бункере постороннего.