Истории будущего - Дэвид Кристиан

обучать, ими можно и нужно восхищаться, однако в целом, как ни крути, мышление о будущем по сей день находится на периферии господствующего образа мысли, как и во времена Цицерона.

Эта странная смесь уважения и пренебрежения очевидна в истории современной научной области исследований будущего299. Мысли о будущем занимали важное место в схемах планирования и научных учреждениях эпохи холодной войны. По обе стороны железного занавеса правительства, планировщики и ученые возлагали немалые надежды на исследования будущего, поскольку все разделяли приверженность «прогрессу» и верили, что наука способна сделать реальностью точные прогнозы, причем во все возрастающем числе областей знания и деятельности. В англоязычном мире Герберт Уэллс, один из пионеров современной научной фантастики, был одним из первых поборников исследований будущего300. В 1902 г. он уверенно утверждал, что «события 4000 года нашей эры не менее ясны и прописаны в истории, чем события 1600 года». Достижения современной науки означали для него, что «практическое познание будущего возможно и осуществимо», а потому вскоре можно ожидать попыток «систематически исследовать будущее»301. Советское правительство выказывало схожий оптимизм и предпринимало попытки составить рациональные планы на будущее своего общества и всей планеты. А правительства капиталистических стран тоже брались, одно за другим, за планирование лучшего будущего.

Войны начала двадцатого столетия придали военизированную нотку большинству официальных взглядов на будущее, ибо правительства готовились к грядущим схваткам. Ядерное оружие и ракеты-носители, средства его доставки, были плодами милитаризованного мышления о будущем. В середине 1960-х появление компьютеров породило новую волну оптимизма в отношении возможностей строгого научного моделирования будущего. В 1964 году американская корпорация RAND (ее название – аббревиатура от словосочетания «исследования и разработки», Research ANd Development) заявила, что совсем скоро общество научится решать социально-экономические и политические проблемы «не менее уверенно, как это происходит с задачами по физике и химии»302.

Пик оптимизма в отношении исследований будущего пришелся на 1970-е и 1980-е годы. К середине 1970-х годов в Северной Америке преподавались сотни курсов по вопросам будущего, а к 1980-м годам ежегодно публиковались сотни книг о будущем303. Деловой мир тоже, можно сказать, влюбился в изучение будущего. Консультант по менеджменту Питер Друкер возглавил направление систематического бизнес-планирования, а крупные компании нанимали «футуристов» для прогнозирования развития304. Некоторые ученые заговорили о необходимости новой «общей теории будущего», а немецко-американский теоретик Осип К. Флехтхайм в 1940-х годах ввел в употребление термин «футурология»305.

Впрочем, в те же 1980-е годы эти надежды начали таять. Как мы видели в главе 1, доверие к предсказательной силе науки ослабевало по мере того, как наука двадцатого столетия становилась все более вероятностной и менее детерминистской, а распад Советского Союза выявил пределы экономического и технологического планирования в человеческих обществах. На зарождающуюся область исследований будущего также бросала тень неоспоримая и тесная связь этих исследований с военными и политическими проектами. Новые формы исследований будущего впредь возникали вдали от правительств и финансируемых государством аналитических центров, уделяли меньше внимания предсказаниям, зато изучали общественные упования и опасения относительно будущего. В 1953 году в книге Фреда Полака «Образ будущего» утверждалось, что исследования будущего должны сосредоточиться не на будущем как таковом, а на текущих представлениях о возможном будущем. В 1960 году Бертран и Элен де Жувенель учредили организацию «Futuribles» [113], провозгласившую, что исследования будущего должны не предсказывать, а прояснять выбор, который мы делаем между альтернативными возможными вариантами будущего306. В 1968 году турецко-американский ученый Хасан Озбекхан и итальянский промышленник Аурелио Печчеи создали Римский клуб, декларируемая цель которого состояла в тщательном осмыслении будущего всего человечества. «Пределы роста» были первым докладом Римского клуба307. В 1973 г. при поддержке ЮНЕСКО возникла Всемирная федерация исследований будущего (WFSF), призванная обеспечить поле исследований будущего, способных отражать устремления человечества в целом. Это означало, что нужно изучать множество вариантов будущего, поэтому сегодня многие футурологи предпочитают характеризовать свои полевые исследования как исследования разных будущих308.

Разумеется, на практике область исследований будущего вряд ли в состоянии полностью отказаться от предсказаний в любой форме. Как утверждал Уэнделл Белл, даже те, кто отвергает само слово «предсказание», продолжают употреблять «различные эвфемизмы для той же самой идеи», будь то «предвидение», «прогноз» или «проекция»309. Эти уступки общему мнению показывают, что и современной области исследований будущего приходится искать золотую середину, предмет вожделений всех мыслителей будущего, приходится выбирать между слишком конкретными и чересчур общими представлениями о возможном будущем.

Исследования будущего не входят, увы, в программу обучения современных школ и университетов. Да, определенные типы мышления о будущем распространены повсеместно, однако научная область исследований будущего подвержена тому же интеллектуальному скептицизму, что и Цицерон, в свое время насмешничавший над прорицателями. Почему? Многие исследования в этой области, скажем, классическая двухтомная работа Уэнделла Белла, превосходны по содержанию, соблюдают научную строгость при несомненно творческом подходе к теме. Имеется также целая прослойка футурологов и прогнозистов, в основном консультантов отдельных предприятий, корпораций и государственных учреждений; они применяют большой набор вполне отточенных методов прогнозирования (сценарное планирование, ретроспективное прогнозирование и метод Дельфи [114], или согласование позиций экспертов310). Скептицизм в отношении будущего отражает, полагаю, двойственное восприятие самого предмета исследования: у нас нет веских доказательств неизбежности будущего, а факт его наступления можно подвергнуть сомнению. Без документов из будущего трудно понять, что такое тщательное и основанное на фактах изучение будущего. Нам не дано знать, какие альтернативные варианты будущего возможны в той или иной ситуации, а потому невозможно установить, был ли успешный прогноз точен – или просто удачно совпал. Неудивительно поэтому, что ореол метафизики, загадок и даже мошенничества до сих пор окутывает мышление о будущем и вызывает стойкий скептицизм у широкой публики. Отсутствие весомых доказательств объясняет, почему границы между научным мышлением о будущем и вымыслом настолько проницаемы. В самом деле, поистине поразительно, что некоторые наиболее любопытные современные представления о будущем встречаются не в научных исследованиях, а в фантастике311. Поскольку ключи к пониманию возможного будущего немногочисленны и постоянно норовят выпасть у нас из рук, творчество и воображение играют гораздо большую роль в мышлении о будущем, тогда как исторические исследования по определению ограничены необходимостью приводить доказательства. Вот еще одна причина скепсиса в отношении мышления о будущем как области научных исследований.

Но все же, вопреки всем препонам в строгом мышлении о возможном будущем, мы не должны бросать попытки предугадать будущее. У нас попросту нет выбора. Наши усилия здесь вовсе не бессмысленны. Ничто не говорит о важности тщательного и творческого мышления о будущем так убедительно, как нынешние споры о будущем человечества. Эту тему мы обсудим в следующей главе.

Часть четвертая

Воображая будущее

Человеческое, астрономическое, космологическое

Глава 8

Ближайшее будущее

Следующие сто лет

«Нашей Земле сорок пять миллионов веков.