Спасти шпиона - Данил Корецкий

Сперанский вдруг спохватился, достал из кармана давно уже пиликающий телефон, одновременно глянул на часы, потом пристально — на застывшего с бокалом в руке Носкова.

И добавил, выставив значительно палец:

— Я вас научу жизнь любить, Иван Семенович! Никуда вы у меня не денетесь!.. Алло! Вас слушают!

Разговаривая по телефону, Сперанский вышел в коридор, его голос постепенно затихал, удаляясь в гостиную, спальню или еще дальше. Профессор остался один. Он заглянул в бокал, хмыкнул. Выпил одним длинным глотком. Поднял глаза. Моргнул. И, уже не таясь, стал наблюдать за происходящим на экране. Мелькнувшее было возбуждение давно исчезло, но он чувствовал, что оно может вернуться…

Все это было настолько непривычно… Морщинистое лицо разгладилось, рот приоткрылся, над верхней губой выступили капельки пота, словно он сидел в парилке; постепенно начала трястись голова — мелко-мелко, кажется, она стала слишком тяжелой для его тощей шеи…

Из передней вдруг донесся шум, словно роняли какие-то то ли коробки, то ли сумки, громко и весело хлопнула дверь, раздался звонкий смех. В следующую секунду на пороге кухни возник сияющий Сперанский в сопровождении трех девушек, нет, девочек — лет четырнадцати-пятнадцати. Две были в выношенных пальтишках, а третья — плотная и коренастая в коротенькой, явно не по сезону, куртке. Все трое подталкивали друг друга и возбужденно хихикали.

— А вот и девчонки! — радостно проорал Сперанский, сразу помолодевший лет на двадцать. — Гусарр-ры, встать, смирно!!.. Оп-па!

Носков едва не упал со стула. К такому повороту событий он оказался совсем не готов! Сперанский, развратный гад, что же такое он делает? Должен был предупредить хотя бы… Если бы не выпитые вино и ром, Профессор бы просто выскочил в прихожую, схватил пальто, шляпу и убежал. А может, мелькнувшее на миг возбуждение удерживало его подобно якорю…

— Иван Семенович, что застыл, не видишь: у нас гости! — голосом профессионального конферансье торжественно объявил Иван Ильич. — Узнаете Леночку? А Катю? А это их подруга, она у меня впервые… Как тебя зовут? Надя? А чего такая хмурая? Не хмурая, говоришь? Ну и полный порядок… А я Ваня, и это Ваня… Ба, оказывается, мы тезки, ха-ха-ха… Да вы раздевайтесь, раздевайтесь!

Гостьи, не церемонясь, сбросили на стулья верхнюю одежду, тут же стянули сапоги, на кухне запахло мокрыми ногами. Лена и Катя оказались без юбок, в одних колготках с грубо зашитыми стрелками. Носков стрелками не интересовался: надев очки, он рассмотрел, что под колготками не было белья. Сквозь потертую лайкру откровенно просвечивали голые ягодицы и бритые лобки.

— А шампанское будет? А мартини? — Рыжая Лена наклонилась и обняла обществоведа за плечи. Он попытался отстраниться, но рыжая не отпустила.

— Ну, что ты как не родной? — Мягкие влажные губы прижались к холодной пергаментной щеке. Отчетливо послышался запах дешевого алкоголя…

«Как же они ехали по городу, без одежды? — недоумевал Профессор, чувствуя, как его затягивает какой-то нелепый и бесстыжий круговорот, закручивающийся в квартире известного литератора. — И холодно, и видно все, особенно в метро, на эскалаторе… Не могли же они раздеться в подъезде, перед тем как войти?..»

Этим вопросом, а особенно поиском ответа на него он пытался удержаться на краю стремительной воронки времени, чтобы сохранить шанс выскочить из такого заманчивого и вместе с тем пугающего водоворота.

— А я виски хочу! — кричала Катя, которая сидела на коленях у Сперанского и целовала его взасос. Кофточку она успела снять, а теперь толстые пальцы писателя нетерпеливо расстегивали ее бюстгальтер. — Надя, ты пила виски?

— Я все пила! — презрительно скривила губы коренастая.

Она не раздевалась, ни к кому не лезла, только внимательно осматривалась по сторонам, и Носков безошибочно определил, что она здесь старшая.

— Берите в баре, девочки! Что хотите: виски, ликер, коньяк! — Сперанский был наверху блаженства. — Не жмись, Профессор, расслабься, они сами все сделают!

«Вот что такое богема!» — то ли с осуждением, то ли с восторгом подумал обществовед и, махнув рукой, перестал тормозить время, с головой нырнув в бурный вихрь удовольствий.

Как-то незаметно все оказались в гостиной. Носков, уже без сорочки, майки и носков, зато с бокалом коньяка, сидел на ковре, в дурацкой позе человека, только что свалившегося с третьей полки плацкартного вагона. Будто соревнуясь в громкости, гремели телевизор и музыкальный центр, сильно пахло потом, голые Лена и Катя с хохотом стягивали его мятые брюки, из-под которых постепенно выползали сизые полушерстяные кальсоны. Надя куда-то исчезла, а Сперанский, тоже совершенно голый, развалившись на диване, хохотал, хлопал в ладоши и показывал напарнику большой палец.

Профессор, зная, что на коленях кальсоны протерлись до дыр, стеснялся и пытался помешать раздеванию, но очень скованно, потому что вначале не решался дотронуться до девочек, которые, оказывается, имели удивительно развитые для их возраста формы. Потом все же решился и дотронулся — на удивление, ему понравилось…

Катя, знаками, предложила выпить на брудершафт, забрала у него бокал и вручила свой. «До дна!» — не услышал, а прочел он по пухлым губам, отметив, что девочка похожа на хомяка и учится, самое большее, классе в восьмом, хотя наверняка не знает, в каком году был второй съезд РСДРП… Потом пухлые губы приблизились к его рту, и поцелуй, тоже на удивление, оказался очень приятным. Сегодня вообще выдался удивительный вечер: случайно сорвалась встреча с Катрановым, Сперанский случайно пригласил его в гости, случайно пришли девчонки, случайно он не убежал, а остался… Сплошные удивления!

«Время искать и удивляться», — сквозь туман вспомнил доцент Носков телепередачу советской поры. Впрочем, то, что предначертала ему судьба, он уже нашел, и удивляться тут было особенно нечему…

* * *

Окна кухни ярко освещены. Но на свежем снегу — опять намело, будто и не чистил, — никаких следов: ни человеческих, ни автомобильных. Сергей напрягся было, но тут же вспомнил, что сам забыл выключить свет. Сорвался — вылетел, как ошпаренный! А сейчас еще хуже: руки дрожат, зубы мелко постукивают, приходится намертво сжимать челюсти, — идет «отходняк» после стресса. Сеанс связи — это сильнейший стресс: в такие моменты стоишь, как голый, именно сейчас тебя могут поймать за руку…

Он загнал машину в гараж. Вышел через внутреннюю дверь в подвал. Когда рука легла на выключатель, вспомнился давний сон, сердце ёкнуло: вдруг не включится? Включился. Он прошел через подвал, попутно отметив, что окна изнутри покрылись легкой испариной: где-то все-таки просачивается влага. Прошел через мастерскую и спортзал. Вышел в прихожую. Прислушался. Тишина не понравилась своими оттенками. Достал из тайника за обшивкой заряженное ружье, снял ботинки и в носках, стараясь не шуметь, обошел дом. Никого и ничего. Крикнул, выставив стволы: «Есть кто? А ну, выходи!» Тишина. Причем нормального оттенка. Никого нет. Один он.

«Погоди, а Света? До сих пор не приехала, что ли? Ну и переговоры у них пошли…»

Половина двенадцатого.

Телефон жены не отвечал. Спать не хотелось. По крови гулял даже не адреналин, а какой-то мутный его заменитель, ядовитый и мерзкий. Сергей не знал, чем перебить этот вкус. Он посидел перед телевизором, потом решил, что надо выпить чего-нибудь крепкого. Но только не здесь.

Он поднялся наверх, толкнул дверь. Верхний свет включать не хотелось, включил подсветку. Обитая шотландкой огромная комната с дорогими утесами и редкими горными хребтами аудиоаппаратуры, увешанная старыми постерами с изображением давно умерших кумиров, — остров его молодости, его любимая комната, выступила из темноты мягко и вкрадчиво, как профессиональный убийца. Тьфу-тьфу-тьфу…

Мигунов застыл на минуту, не убирая руку от выключателя, словно вспомнил что-то важное. Потом направился к бару. Нет, сперва зарядил в «вертушку» виниловый диск Пресли, раритетную сорокапятку «All Shook Up», декабрьский тираж пятьдесят седьмого года. Это сравнительно недавнее приобретение, недавнее и недешевое, а вот ту пластинку, что он купил с рук у какого-то иностранца в семьдесят втором, отдав скопленные за год то ли сорок, то ли пятьдесят рублей, жуткая сумма по тем временам, — ту пластинку разбил маленький Родька. Жалко. До сих пор жалко. Раритет — это, конечно, хорошо, и аппарат у него сейчас, который курсанту Мигунову даже не снился, — Элвис здесь как живой, дышит, слышно, как связки сокращаются… Но уже не то.

Сергей налил себе полный стакан виски и выпил залпом тут же, у стойки. Налил еще. Прошелся по комнате со стаканом в руке, вихляя бедрами и подпевая Элвису «yeah, ye-e-yeah». Облил брюки. Остановился. Нет, не то. Танцевать ему не хотелось. Выпил опять. Усмехнулся — классика: нервный срыв требует расслабления, а лучше алкоголя для этого ничего в мире не придумано. Любой, даже начинающий контрразведчик знает: кто напивается без видимой причины время от времени — тот шпион! Правда, в России много и не-шпионов, которые беспричинно напиваются. Так что здесь этот признак мало пригоден…