Спасти шпиона - Данил Корецкий

Вот и сегодняшний поздний ужин с доцентом-обществоведом Носковым, перешедший ближе к десяти часам в чаепитие, походил со стороны на сюжет новогодней открытки: на улице снег валит, а в уютной кухоньке два благообразных старичка вкушают чай с вареньем, смешно обдувая горячие чашки. Прямо два Деда Мороза на посиделках… Хотя нет, Сперанский — тот больше на Санта-Клауса европейского похож: в вишневом свитере толстой вязки, джинсах, очках в тонкой золотой оправе, — он-то и старичком не выглядит: холеный, уверенный в себе дядька неопределенного возраста. Носков же в какой-то бесформенной кофте и растянутых брюках, щеки втянул, брови лохматые козырьком выгнул, а синий нос у него картошкой — это русский Дедка Мороз, он шуток не любит, на вид суровый, но кто знает его поближе, понимает — справедливый, о людях печется, каждому по заслугам воздать хочет.

О чем они беседуют, с улицы не слышно, однако создается полная уверенность, что речь идет о чем-то простом и задушевном, как чашка липового чаю. О чем же еще могут судачить Санта-Клаус с Дедом Морозом? На северной стене кухни светится экран телевизора, и там наверняка показывают, как страна готовится к Новому году, какие успехи достигнуты в регионах, чем отчитываются главы субъектов федерации, что думают учудить на предстоящем празднестве всякие «звезды», «полузвезды» и мелкие властители дум простого российского человека. Или «Карнавальную ночь» смотрят, или «Иронию судьбы», или старые новогодние мультфильмы… или…

Или что-то другое.

— …Мерзость какая, — пробормотал доцент Носков, косясь на экран из-под насупленных бровей.

— Ну, какая же это мерзость? — искренне удивился Иван Ильич Сперанский, подливая в горячий чай золотистого рому. — Про остров Лесбос небось читали? Греческая классика — Сафо и все такое… Думаете, там это приличней выглядело? Вряд ли… А эти — они, конечно, не греческие вакханки, но… Юные, ни капли жира, ни морщин, кожа нежная, правда, иногда с прыщиками… Стервы, понятно… Рыженькая, как бишь ее… Лена. Обратите внимание! Циничная тварь, конечно… Но рекомендую. Умеет взбодрить, аж до печенок достает…

— Не понимаю я вас, Иван Ильич… — Носков пришибленно наблюдал за происходящим на экране. — Пожилой, уважаемый человек, известный писатель, властитель дум, так сказать, работаете на органы. И чем увлекаетесь… Это же порнография! Нам ее нарочно ЦРУ подбрасывает, чтобы развратить народ…

Он вдруг застыл, поперхнулся чаем.

— Это что? Что они делают?!

— Да что вы орете? Что они такого делают? Обычный минет…

Сперанский раздраженно пожал плечами.

— Вы откуда свалились, Носков? Порнофильмы не смотрели? Может, вы девственник?

— Нет… Я!.. — Иван Семенович несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот. Не находя слов, он поднял худую кисть и показал пальцем в экран. — А кто там с ними… Тот полный мужчина? Он похож…

— Конечно, это я! Очнитесь, Профессор. Это кино снималось не в ЦРУ, а у меня в гостиной. Моя гостиная — узнаете? Ковер, диван. Картина Миро на стене… Оригинал, кстати. Узнали, наконец? Там две скрытые камеры. Я же вам показывал, кажется… Тьфу ты. Ну что вы, прямо как неандерталец, честное слово…

— То есть вы и не скрываете? — Носков понизил голос и медленно, с опаской даже, повернул голову к Сперанскому. — Но… Это же разврат! И им нет еще восемнадцати…

— Рыжей и шестнадцать не исполнилось, — отозвался Сперанский, с превосходством разглядывая гостя. — В январе день рождения. Обожает большие мягкие куклы — это вам на заметку.

Носков ответил ему диким взглядом, захлопнул рот, встал — широко, шумно, с грохотом отодвинув стул, бросил салфетку в блюдо с остатками жареного цыпленка.

— Вы ненормальный, Сперанский! — прохрипел обществовед севшим от возмущения голосом. — Это вам что, Америка? Кстати, почему у вас прозвище Американец?

— Здрас-с-с-те, — с чисто русскими интонациями сказал Иван Ильич. — Да потому, что я по происхождению американский гражданин, родился в штате Иллинойс!

— Тогда понятно, — Носков поджал губы. — А наши кураторы все это знают?

Сперанский досадливо поморщился.

— Ну что вы, как ребенок? Конечно, знают! Старые же меня и вербовали, а молодые — читали личное дело. Выпейте лучше рома. А хотите — коньяку. И хватит строить целку — я со своими увлечениями ангел по сравнению с вами!

Носков сел на свое место. Он часто и громко дышал, вытянув губы трубочкой, глаза беспокойно бегали, то и дело цепляясь за экран телевизора. Всем своим видом он выражал крайнюю степень отвращения и неприятия. Но это было притворство, камуфляж.

На самом деле Профессор прекрасно себя чувствовал. Столько накопал про коллегу! Даже не ожидал. Чего угодно ожидал: политических анекдотов, нарушений режима секретности, шпилек в адрес руководства ФСБ, — но только не готовых доказательств, не убийственных улик: Сперанский развращает малолетних! С этим в СССР всегда было строго, да и сейчас, несмотря на демократию, по головке не погладят…

Носков с трудом удержался, чтобы не потереть сухие ладошки. Молодец, Профессор, хороший материальчик накопал! Можно сказать — отличный материалец! Надо работать! Посидеть ночью, разложить все по полочкам, отписать грамотно, а утром Евсееву — из рук в руки!

Он же сам потом в ножки поклонится, Сперанский-то: спасибо, Иван Семеныч, спасибо, что вовремя указал мне верный путь, не бросил на произвол судьбы, а то бы загремел в тюрьму, как пить дать…

— Да-да, ангел! — Сперанский стоял посреди кухни в позе лектора, сложив руки на груди. Время от времени он приподнимал правую кисть и выписывал в воздухе какие-то абстрактные вензеля. — Я же не предаю своих близких. Я просто отдаю дань физиологии, я балую свой организм…

Носков скептически кивал. Теперь он позволил себе неотрывно смотреть в экран, потому что исследователю чужих пороков это просто необходимо. Но испытывал он не торжество удачливого естествоиспытателя, а острое, болезненно-сладкое чувство скопца, заглянувшего в самое чрево публичного дома. Он никогда не видел таких действий и таких ракурсов! И вдруг… Что это? Он ощутил давно забытое возбуждение! Аскет-марксист вздрогнул: внизу живота разлилось порочное тепло и что-то немного напряглось, запульсировало… Этого «чего-то» он не ощущал уже много лет и сейчас замер в приятной растерянности. Даже Иван Ильич показался гораздо симпатичнее!

— И не будьте ханжой, не лицемерьте! — продолжал Сперанский. — Ну, к чему тут можно придраться?

Писатель вперился в экран, где уже не разобрать было, сколько тел копошится на ковре посреди гостиной, и демонстративно пожал плечами, словно не понимая, что здесь могло так шокировать старого обществоведа.

— Жизнь проходит мимо, Носков, а вы, простите, дрочите под одеялом… Девчонки — суки, конечно, конченые, но нас их нутро не интересует, гляньте на оболочку — вишня, сок с мякотью, сплошные витамины! В вашем возрасте организму нужны витамины, а особенно гормоны, переживания, тестостероны всякие — во как нужны! Это же медицина — химия, физика, биология. Продление жизни!

Носков взял со стола недопитый бокал рому, пригубил. Вздрогнул, когда из телевизора донесся пьяный девичий визг.

— Но ведь есть какие-то ограничения… физиологического, так сказать… свойства… — произнес он уже не враждебным, а примирительным, почти дружеским тоном. — Возраст, понимаете, все такое…

— Вы уж простите за грубость, дорогой Иван Семенович, — перебил его Сперанский. — У вас не стоит, что ли?

Краска проступила сквозь желтые пергаментные щеки Профессора, он тяжело вздохнул.

— Ерунда! Сейчас столько препаратов, причем не химия, нет, натуральные вещества, например, кора африканского дерева! А главное, стоит или не стоит — это состояние души. Например, у меня стоит на все: на еду, на работу, на успех. На жизнь стоит. Ну и на девок, это само собой… У меня даже на этого подонка, на шпиона, которого мы помогаем вычислить, на него даже стоит! А я его, гада, вы уж мне поверьте, обязательно выведу на чистую воду, возьму за глотку и трахну! И получу удовольствие! И премиальные в придачу!.. Вам когда-нибудь платили, Профессор, за то, чтобы вы кого-то трахнули?

Сперанский уже не стоял, он мерил кухню широкими шагами, размахивая бутылкой светлого рома. Вспомнив в какой-то момент о ней, он остановился у стола, налил себе и Носкову.

— А вы, Иван Семенович?.. Посмотрите на себя, вы даже пьете, словно мастурбируете украдкой. И за работой я вас видел — вуайеризм чистой воды… Простите за прямоту, коллега, вы просто дохлая курица, поэтому и результаты у вас снижаются. Честно скажу — от вас толку ноль! Что вы делали у Ардона? Жрали. Что вы делали у Рыбаченко? Опять жрали. Я работал — вы жрали. И, главное, что жрали-то? Казенный рассольник! Ну, как вам не стыдно!..

Сперанский вдруг спохватился, достал из кармана давно уже пиликающий телефон, одновременно глянул на часы, потом пристально — на застывшего с бокалом в руке Носкова.