Белоснежка и семь апостолов - Ольга Кноблох

Не праздновать тебе мести за друга.

И мне не радоваться…

Прыгнул в машину Замалтдинов, лицо серьезное, напряженное. Из всех сил старался не цвести и не блистать белозубой улыбкой. У него тоже был повод для маленького счастья. Нужен! Позвали! Оценили!.. Простили!!!

Радость его поубавилась, когда я сообщил, что мы едем черт-те куда участвовать в несанкционированной операции с возможным летальным исходом. Так что орденов и повышения не дадут, не облизывайся.

Замалтдинов пожал плечами и махнул рукой.

Без минуты пять позвонил Артем. Он какими-то правдами и неправдами выиграл полчаса.

Ему известно, что всего на месте нас ждут тринадцать человек, вооружены все, с ними заложница. Заложница, подчеркнул он, не знает, что она заложница. С ней кто-то из знакомых, ей сказали, что ночной переезд и ожидание в странном и неуютном месте — часть плана, что друзья скоро придут и тогда все будет в порядке. Беспроигрышный ход. Эти ребята даже не представляют, насколько им повезло, что девушка уверена в благополучном исходе встречи. Иначе… вспомнились разгромленная машина и Медведев с покалеченной ногой.

Ее охраняют двое, еще пятеро — личная свита Лауреата. Один дежурит на въезде, четверо сидят в засаде.

От нас требуется надвинуть капюшоны до самого подбородка и помалкивать. Мы должны сойти за Суфлера и Клоуна (это был еще один сюрприз; я не знал, что они в городе). Продюсер с Лицедеем пойдут вперед, вступят в переговоры, попробуют уломать их отдать Белоснежку подобру-поздорову. Собственно, мое дело — нейтрализовать как можно большее количество бандитов до того момента, когда начнется пальба. Если дойдет до пальбы — спускать с цепи Замалтдинова. Пускай напьется кровушки.

Белоснежку беречь, прикрывать всеми способами.

— Ей досталось вчера, — хмуро сказал Артем. — Хватит с нее свинца.

Чертова Поддубная, в который раз вспылил я. Появись только на работе, чертова снайперша, и поймешь, что вчерашний гнев начальника — это была нежная серенада, а фуга и реквием впереди…

Мы подобрали его и Лицедея на пустынной дороге, километра за полтора до места.

Объекты первый и пятый молча забрались на заднее сиденье. Замалтдинов заерзал. Занервничал и Лицедей. Стрелял глазами то в Артема, то в меня и Марата. Наконец решился: шумно вздохнул и сказал без акцента:

— Здравствуйте. Меня зовут Чжао Бай.

— Кузнецов, — ответил я машинально. — Андрей Гаврилович. А это мой коллега Марат Эльдарович Замалтдинов.

Марат кивнул. Лицедей тоже. А Горинец хмыкнул:

— Еще скажите «очень приятно».

Он полез во внутренний карман куртки и вынул оттуда комок туалетной бумаги.

— Вот, посмотрите оба. Тут наш телепат план нацарапал… Венди сейчас в одной из машин, но к моменту нашего приезда будет в доме. Это все, что у нас есть.

Силен Суфлер, присвистнул я. С какого же расстояния он считал расположение врагов? Да… Медведев, конечно, крут, но такому можно только позавидовать.

На бумаге черным маркером были криво обозначены два расположенных рядом строения, забор и ворота. Крестики стояли у ворот, под стенами и внутри правого здания. Между двумя крестиками была подпись: «Эти на крыше!!!» Один — на правой, другой — на левой.

— А где остальные твои ребята? — спросил я Артема.

— Мальчишек я отослал. Им там делать нечего.

Его извилины просигналили: сказано не все, а только то, что тебе можно слышать, капитан Кузнецов. Ладно, Горинец, имеешь право.

— Давай, заводи, — скомандовал он. — Время.

Мы двинулись и некоторое время ехали в тишине.

Потом Артем прошипел мне в спину:

— Ты убил Дэна. За что?

Замалтдинова дернуло. Он бросил на меня быстрый взгляд, в котором читался испуг лишнего свидетеля, и сразу же отвернулся к окну.

Я долго, несколько секунд не мог собраться с мыслями и ответить. Потому что услышанное было шоком и для меня. Антипов, объект номер девять, не должен был умереть. Это было не по плану… Я рассчитывал вывести его из строя, выбить почву у Артема из-под ног — но не так, не насмерть. Впрочем, теперь взвешивать все сделанное на весах фактов и искать собственный просчет не было ни смысла, ни времени. До этого я докопаюсь после. Если удастся. Что сделано, то сделано.

Я ответил, не сводя глаз с дороги:

— Я отрезал тебя от ресурсов. Без помощи бандитов вас легче ловить.

— Ты мог сделать это другими способами. Не убивать.

— Цыбульский тоже мог не убивать.

— Я не знаю, почему он это сделал. Но думаю, у него была веская причина.

— Ни хрена у него не было, Артем. Он псих.

— Но ты-то не псих, а? Или все-таки?..

Пот потек между лопаток. Нестерпимо хотелось глянуть в зеркало и увидеть его лицо. Он сверлил взглядом мой затылок и мог бы в эту минуту впрыснуть мне в самый мозжечок все что угодно: серную кислоту, уксус, дихлофос…

— За дорогой смотри, — сказал Горинец в полный голос.

Отлегло.

Местность вокруг делалась все мрачнее. Одни заброшенные дома. Людей нет, наверное, на километры. А вот бродячих собак тут прорва. Несколько раз фары выхватывали из темноты тощих лохматых псов, бежавших вдоль дороги. Не спится им. Полнолуние, что ли?.. Не разглядеть за тучами.

И фонарей здесь нет.

И дорога дрянная.

— Эй, — вдруг поймал меня за рукав Замалтдинов. — Что это с ним?

Марат, вывернув шею, с опаской смотрел назад.

В зеркале я увидел, что Артем как-то странно свесил голову на плечо и словно бы отключился. Пришлось тормозить.

— Не трогайте его, — предупредил Лицедей. — Сейчас это кончится.

Я и не собирался трогать. Артем явно был… не то чтобы без сознания, но в другом сознании. Похожую картину мозга я видел у спящих. Вспомнился термин «REM-фаза». Зрачки бегали под полуприкрытыми веками, как у любого, кто смотрит сон. И все-таки он не спал.

Скребануло: не нюхнул ли чего?.. Или таблеточкой какой закинулся?..

Это продолжалось секунд десять, и вдруг Артем с силой выдохнул, и мне показалось даже, что у него начинается приступ кашля; но это был смех. Его разбирало все сильнее, и вот Горинец уже задрыгал ногами и замотал головой, бессильный остановиться и посвятить нас в причину своей радости. Лицедей участливо заглянул ему в искаженное болезненным весельем лицо. Артем только поболтал в воздухе указательным пальцем — «спокойно, я сейчас, минуточку…» — и вновь скорчился.

— Ох, — прохрипел он наконец, обессилев от хохота, — ох, люди, что я вам скажу… Вы не представляете…

Глаза у него сделались неуместно веселые и буйные, он улыбнулся половиной лица:

— Выше нос, все не так плохо. У нас будет союзник.

В темноте завыла собака. А потом еще одна.

Венди

…Господи, как же мне плохо.

Лучше бы рука болела по-прежнему, чем это…

Я долго давилась слезами, но потом зарыдала в голос — все равно никому нет дела, а мне, может быть, полегчает.

Ну почему, почему, почему все так несправедливо? Почему невозможно всем быть счастливыми? Чем виноват Артур, мой добрый, отважный, единственный рыцарь? Чем виновата я?.. И не лучше ли было солгать, поддаться, позволить — ведь хотела же, признайся сама себе наконец: хотела.

Отто — далеко. Отто — никогда. А Артур — он рядом по первому зову.

Ведь можно было…

Нет, нельзя.

Я вытерла рукавом лицо. На часах полтретьего. Самое время подумать, как я все объясню Артему и ребятам, когда они вернутся. Артем скажет: «Так и знал, что этим кончится». А чего он ждал? Гномов семеро, Белоснежка одна. Молодые, одинокие — каждый по-своему, — третий год вместе, рано или поздно кто-нибудь… Это мог быть Влад. Или Чжао. Или сам Артем, в конце концов.

Я покосилась на раскрытое окно. Закрыть?..

А вдруг он вернется? Как Питер Пэн? А окно будет закрыто, и он поймет, что его здесь больше не ждут? Опять подступили слезы. Господи, как же мне жалко и себя, и его, и Отто, и всех…

Позвонили в дверь. Секретным сигнальным звонком — я его помнила с лета. Динь-динь (коротко), диинь-диинь (долго).

Первая мысль: «Артур!». Вторая: «Артур — в дверь?!» Третья: «Парни вернулись». Четвертая: «Рано им возвращаться». И только потом я встала сбоку от глазка, зажмурилась и посмотрела сквозь дверь в подъезд.

Там стоял человек, мужчина, очертания фигуры знакомые (длинные руки с непомерно большими кулаками), но узнать лицо было невозможно: железная дверь была слишком плотной, чтобы я могла различить детали. Только на ногах у него я разглядела ботинки с металлическими носками, в кармане куртки — пистолет, а на поясе — нож.

— Кто здесь? — спросила я громко.

— Макс, — ответила фигура за порогом.

Слава богу, свои.

Я повернула замок.

Макс не торопился переступать порог. Стоял, смотрел на меня одновременно и с радостью, и с жалостью, и с виной, и с чем-то еще… как недавно Елена Леонидовна. Маленькие глаза цвета мушиных крылышек часто моргали. Здороваться он не стал.