По дорожкам битого стекла - Крис Вормвуд

— Где ты, чёрт возьми?

— Я свалила, придурок.

— Ах, да, ладно, извини, — ответил он и положил трубку.

Спустя несколько лет мы встретились с ним в Нью-Йорке. Мы болтали как старые друзья. С ним была Кэт. Он был с ней другим. Взрослым, заботливым. Я видела, как он смотрит на неё, как на женщину, которую действительно любит. Мне стало не по себе от этой встречи. Я думала, что он по жизни мудак, а он просто не проявлял ко мне любви или хотя бы уважения.

Макс Тот.

Мне очень скоро стало скучно, и я решил взяться за съёмки клипа на песню «Splatter lullaby» («Splatter» тут в значении литературного жанра — сплаттерпанк). Это была дикая колыбельная в стиле детской песенки, повествующая о жутких и аморальных вещах с особым цинизмом. Мы с Германом сами придумали сценарий и даже нарисовали раскадровку. Такие вещи мы не могли доверять посторонним. Нам уже давно хотелось снять клип в Новом Орлеане со всей его мистической атмосферой, Французским кварталом, барами и кладбищем. Герман сыграл роль самого Барона Самеди, который водил меня среди тёмного мира, духов и призраков, всё это чудесным образом переплеталось с обыденной жизнью города. По нашей задумке демоны среди нас и в нас самих, они и есть мы. Дани, Джек и Майк сыграли там разноплановую нечисть. Мы никогда не были стопроцентными мистиками, скорее символистами. Вполне возможно, что нас могли понимать неправильно, причисляя к лику очередных сказочников.

Этот клип до сих пор остаётся моим самым любимым за всю историю группы. Адовость Германа превзошла все границы. Он сделал себе сплит языка (продольный разрез, превращающий его в змеиное жало). Он научился шевелить двумя половинками по отдельности.

Я шатался по городу и встретил там чёрнокожую женщину, увешанную талисманами вуду. Она гадала на куриных костях. Обычно маги и колдуны не вызывали у меня доверия, но сейчас я плавал в какой-то неопределённости, поэтому очень хотелось, чтобы кто-то пролил свет на мою жизнь. Я попросил её предсказать мне судьбу, но она покачала головой и сказала: «У таких, как ты, не бывает судьбы». Я сам не знал, как трактовать её ответ, и вскоре забыл про это.

* * *

Мы отправились в мировое турне. Целый безумный год я не был дома и, честно говоря, вообще забыл, это чувство. Мог ли я называть домом свою лондонскую квартиру? Я всё так же воспринимал её как большой гостиничный номер. Я научился чувствовать себя уютно в самолёте, в автобусе, поезде. Мне понравилось каждый день просыпаться в новом городе и, глядя в окно, видеть новый пейзаж. У меня в голове до сих пор не укладывалось, что столько людей в мире хотят видеть меня. Временами в душе я ощущал себя всё тем же бродягой. Я всё так же неприкаянно колешу по свету; не беда, что с большим комфортом и на большие расстояния.

Мне понравился концерт в Санкт-Петербурге. Только подумать, я побывал в стольких местах, но впервые оказался в культурной столице. Это очень красивый и многогранный город. Он похож на картонную декорацию Европы, за которой мы видим его подлинную душу, заглянув в первую же грязную подворотню. Я бы мог там жить, если бы не климат. В целом, это такая северная Одесса.

Приезд в Москву впервые за пять лет стал для меня самым трудным испытанием. Я много думал о том, как буду смотреть в лицо городу, который бросил. Я стал здесь чужим. Даже проезжая мимо знакомых мест, я узнавал их не сразу. Всё изменилось, хотя дело было скорее в моём восприятии. Я не хотел видеться ни с кем из старых знакомых. Я просто знал, что нам нечего будет сказать друг другу. Мы стали другими. Герман постоянно стебался, что ему хочется увидеть всех тех, кто когда-то играл в «Opium Crow», и рассказать им о том, сколько они потеряли. Мне не хотелось вообще ничего.

Дани привез с собой Сьюзен, чтобы показать ей дикую Россию. Он постоянно говорил несчастной англичанке про медведей и матрёшек, и что русские даже метал играют на балалайках (что отчасти являлось правдой).

Вообще, в тот момент мне показалось, что любить Россию можно, но делать это лучше с безопасного расстояния.

Элис

Моя встреча с Максом была внезапной. Я не следила за новостями группы и их гастрольным графиком. Честно говоря, я и думать о них забыла. Тусовочная память она как каталог с множеством лиц и имён. Ты помнишь их всех, но если долго не видишь, то дела переходят в архив. Мы лет шесть не виделись. А для меня это большой срок, особенно, когда в жизни всё меняется с удивительной быстротой.

Мой художественный магазин в центре только открылся. Я вся была позлащена делами. Мне было забавно превращаться из вчерашней девочки-хиппи в бизнес-вумен. Андеграунд андеграундом, а искусство требует денег.

В тот день я уже закрывала кассу и готовилась ехать домой, как вдруг повеяло холодом. Макс стоял в дверях и молча смотрел на меня. Я сразу его узнала, пусть он и изменился внешне. Его черты стали острее. В глазах читалась заметная усталость. Вот к чему я была не готова в такой момент, так это к призракам прошлого.

— Привет! — выдал он, заметно нервничая.

Трезвым он совершенно не умел разговаривать с людьми. И даже спустя годы так и не смог избавиться от этой привычки. Сразу было ясно, что находиться в ясном уме для него несвойственно и страшно.

— Какими судьбами? — спросила я.

— У меня завтра концерт, — ответил он.

— Ну да. Не попрёшься же ты из Лондона ради меня в эту дыру.

— Давно бы попёрся, если бы ты позвала.

Он продолжал нести какую-то пургу, не замечая моего тона.

— Странно, что ты не забыл русский язык за это время.

— Нестранно, что я не забыл тебя. А язык… ну я на нём ругаюсь, так что помню всё отлично.

— Как Герман? — спросила вдруг я.

— Нормально. Потащился к своей мамаше на Рублёвку.

Мы ещё немного помялись, не зная, что сказать друг другу.

— Поехали со мной, куда-нибудь поужинаем? — предложил он вдруг. — Где у вас тут приличные люди жрут? В чебуречной «СССР» или во «Втором дыхании»?

— Я не могу. Мне домой надо. Меня муж ждёт, — сказала я.

Я думала его отпугнёт это, но он сказал:

— Мужа ты видишь каждый день, а меня не видела шесть лет.

Он схватил меня за руку и потащил к выходу.

— Ладно-ладно, — пойду, но ненадолго. — И только ради того, чтобы тебя увидели со мной, а не какой-то страшной шлюхой.

— Спасибо, что заботишься о моей репутации. Меня не так давно девушка бросила, вот я весь такой свободный и завидный жених.

Мы сели в машину. Макс попросил водителя покатать его по центру. Вечерело. Зажигались огни.

— Что скажешь обо мне теперь? — спросила я вдруг.

— Я рад, что ты не разжирела.

Я рассмеялась. Да, я по-прежнему неплохо выглядела, хоть мне было уже двадцать девять. Я вообще не понимала, что он во мне нашёл. Я выглядела совершенно не так, как все его тёлки. Никогда не красилась и грудь у меня едва доходила до второго размера.

— Что скажешь теперь обо мне? — спросил он, повторяя мою идиотскую фразу.

— Не пытайся произвести на впечатление своими звёздными понтами, тачкой, шампанским. Я уже давно не бедствую.

— Дело не в этом. Я правда скучал по тебе и Москве. Это как две составляющие того времени. Этот город подарил мне меня. Когда-нибудь в моей биографии напишут: «Макс Тот не жил в Лондоне, он там умер, а в Москве он воскресал каждое утро. Спасибо водке «Столичная» и палёному «Джеку»».

Он отпил шампанское прямо из гола. Пена окатила его с ног до головы. Он оставался в своём репертуаре.

— Как там твоя популярность процветает? — спросила я.

— Знаешь, я чувствую себя порой мёртвым. Ну у меня вдруг образовалось столько друзей словно я уже умер. Какие-то люди из Москвы говорят, что были моими друзьями, делятся совместными фотками столетней давности. Это же теперь раритет. Какие-то девки хвастаются, что встречались со мной, а даже не помню их в лицо, хотя знаю, что почти ни с кем не заводил отношений. Смешно всё это. В Лондоне потише. Порой складывается шикарное впечатление, что я нафиг никому не нужен кроме интернета.

Мы зашли в ресторан, который в этот будний вечер был почти пуст. Макс поспешил скрыться в самом дальнем углу зала, где бы нас никто не смог увидеть.

— Ты, как всегда, будешь пить виски? — спросила я.

— Нет, в последнее время я полюбил водку.

— Тоска по родине?

— Скорее по себе прежнему. Родина не вызывает у меня каких-то особых чувств. Я не слишком привязан к месту. Скажу только одно: ты можешь бежать, куда угодно, но твоя Россия найдёт тебя везде. И ты всегда будешь носить её с собой, подобно печати. Люди, которые не знают, откуда я, всё время спрашивают: «Что у тебя с лицом? У тебя что-то случилось». Я знаю, что моя проблема в том, что я ещё не научился улыбаться всем и вся. И эта печать подозрительности и грусти она будет с нами всегда. Все выходцы из бывших союзных республик узнают друг друга по ней.