Киммерийская крепость - Вадим Давыдов

– И что вы им ответили? – осторожно поинтересовался Гурьев после паузы.

Завадская опять зябко поёжилась:

– Я сказала – я подумаю.

– Вы или я?

– Давайте вместе, – согласилась Завадская. – Я, признаюсь, была бы премного вам обязана, если бы вы приняли это предложение.

– Да?

– Что с Вами? – не дождавшись ответа, Завадская вздохнула и пожаловалась: – Ах, ну, я разве не понимаю – вам не до классного руководства?!

– Но?

– Трудный класс, – посетовала Завадская. – За предыдущий год сменилось два классных воспитателя. Неровный класс. И чтобы десятый «Б» чего-то сам захотел, да ещё весь сразу, – я такого не припомню просто.

– Вы хотите сказать, что у меня нет выбора? – Гурьев вдруг улыбнулся отчаянно.

– Боюсь, что так, Яков Кириллыч.

– А другие делегации вас не посещали?

– Не сомневайтесь. Посетят.

– Это радует, – Гурьев усмехнулся и чуть наклонил голову набок. – Мне действительно необходимо заниматься своими делами. Это очень важно, поверьте. Но если вы считаете, что детям необходимо иметь классным воспитателем непременно меня, то – куда же я денусь?

А в общем-то, в основном, из-за Даши, конечно, подумал он. Потому что…

– Значит, согласны?!

– A la guerre, comme a la guerre[42].

– Только Вы не идите у них на поводу, – Завадская погрозила Гурьеву пальцем. – На шею сядут!

– Ох, не пугайте, – усмехнулся Гурьев. – Уж как прорежется. Только давайте договоримся.

– Всё, что угодно, Яков Кириллыч, – Завадская молитвенно прижала руки к груди.

Гурьев засмеялся.

– Ясно. Несколько вопросов.

– Пожалуйста.

– Каким образом вам удалось заполучить такое сокровище, как Шульгин?

– Вы иронизируете или серьёзно? – Завадская поджала губы.

– Я абсолютно серьёзен, – кивнул Гурьев.

– Конечно, образование у Дениса Андреевича хромает, – вздохнула заведующая. – Но он детей обожает, и ребята платят ему взаимностью. Я верю, что это очень важно. Причём контакт у него со всеми – и с младшими, и со старшими. Разумеется, он не педагог и вряд ли представляет себе, что это такое, но зато у него такое стихийное чувство доброты и справедливости, что я его ни на кого не променяю. Даже на Вас, – Завадская торжествующе посмотрела на Гурьева.

– Ого, – усмехнулся Гурьев. – А ведь я могу расценить это, как бунт на корабле. Не боитесь?

– Вы… Вы что себе позволяете?!

– Я шучу, Анна Ивановна, – Гурьев наклонил голову набок. – И очень рад, что вы так Дениса понимаете. Мне он тоже нравится. А это, я думаю, не случайно.

– Вы уже с ним стакнулись, – с явной ревностью в голосе проворчала Завадская.

– А как же иначе. Не только стакнулись, как вы выразились, но и остаканили полную конгруэнтность жизненных позиций при всём разнообразии тактических подходов. Вот только непонятно, как они с Маслаковым уживаются.

– Они и не уживаются, – пригорюнилась Завадская. – В прошлом учебном году мне дважды едва удалось предотвратить рукоприкладство. И не вижу ничего смешного! Ничего, абсолютно!

– Я тоже, – согласился Гурьев. – Обещаю провести разъяснительную работу.

– Да уж будьте так любезны!

– А с каких это пор школьный учитель, пусть даже и парторг – член бюро горкома?

– Трофим Лукич – заслуженный партиец, на партийной работе с двадцать четвёртого года… Что?

– Ничего, – очаровательно улыбнулся Гурьев. – И?

– И школа у нас не совсем обычная. У нас учились и учатся дети городских руководителей, поэтому и внимание к нам повышенное.

– И давно?

– Довольно давно.

– Ну, ясно. Ему-то в радость. А вас не утомляет?

– Нет, – нахмурилась Завадская. – Яков Кириллович, я вас попросила бы.

– Да-да, конечно.

– Я надеюсь, вы понимаете.

– Я понимаю даже гораздо больше, – Гурьев стёр улыбку с лица с такой скоростью, что Завадская вздрогнула. – Увы. А ещё я очень много знаю. Так что вы не бойтесь, дражайшая Анна Ивановна. Я прикрою, если что. Поскольку имеются и возможности, и полномочия.

– Вот как.

– Да. А пока, с вашего позволения, откланяюсь, – и Гурьев поднялся.

Сталиноморск. 5 сентября 1940

Проконтролировав копающихся в крепости археологов, Гурьев отправился на работу. Зайдя на урок в 10 «Б», – история, улыбнулся Широковой изо всех сил, отчего бедняжка едва удержалась на ногах, повернулся к классу и, грозно насупившись, велел остаться на классный час. И вышел, слыша за спиной радостный шум, который успел уже полюбить.

Не то чтобы он волновался. Просто Гурьев положительно не ведал, с какого угла приступать к задаче, и потому решил начать, как Бог на душу положит:

– Ну, архаровцы, – он обвёл своих подопечных грозным взглядом, – признавайтесь, чья это идея – заполучить меня классным папой?

Ребята загалдели, засмеялись. Гурьев поднял руки:

– Вот что, дети мои. Раз вы такие умные, то план внеклассной работы будете сами составлять. Вы всё-таки в школе десятый год, а я – четвёртый день. Так что – вам и карты в руки.

Тут уже гвалт поднялся совершенно невообразимый. Гурьев сел за учительский стол и с отсутствующим видом уставился в окно, боковым зрением наблюдая за учениками. Кажется, начало им понравилось.

– Яков Кириллыч, Вы серьёзно?!

– Во здорово!..

– А можно…

– Да подожди ты! Дай сказать…

– Яков Кириллыч, Яков Кириллыч! А мы, значит, можем всё, что хотим, делать!?

Гурьев задумчиво поскрёб большим пальцем ямочку на подбородке:

– В пределах разумного. Я не уверен, что предложение покидать стулья из окна найдёт в моём лице широкую поддержку. Кроме того, я категорически не одобрю идею забросать прохожих водяными бомбочками. Ну, а в остальном – пожалуйста.

Ответом ему был громовой хохот. Когда он смолк, кто-то из мальчишек сказал:

– А мы в походе сто лет уже не были! Яков Кириллыч, давайте сходим, а?

– Куда?

– А в Старую крепость. Можно?

Почему нет, подумал Гурьев. Хороший повод для истории. И кивнул.

– Ур-р-ра-а-а-а-а!!!

– Значит, первым пунктом внеклассной работы у нас поход. Когда?

– А в воскресенье!

– Следующее!

– Нет. Не годится. Я могу двадцать первого, а потом буду смертельно занят. Годится двадцать первое?

– Годится!!!

– Добро. Быстро сели все на места, сейчас распишем, что взять с собой и кто что понесёт. Ну, тише, я кому сказал?!

Когда обязанности распределились, Гурьев встал у доски:

– Все свободны, кроме Чердынцевой.

Класс, радостно заулыбавшись, загрохотал было крышками парт, но замер, услышав голос нового классного воспитателя – спокойный голос, модуляции которого, кажется, искажали пространство:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});