Киммерийская крепость - Вадим Давыдов

– Ну, в общем. Семья у Беклемишева здесь жила, в Сурожске. Очень Мишка с его сыном дружил, годки они были. Вот Беклемишев и ходатайствовал, чтобы Мишку в гардемарины взяли. Ну, знаешь, германская уже шла вовсю, так что не особо там, видать, в Петрограде кочевряжились. Снова тут в двадцать втором появился, вскорости, как беляков в море скинули. Со своей Анечкой. В чём душа-то держалась, прости Господи! Но такая красоточка, – закачаешься.

– Она тоже местная? – запустил крючок Гурьев.

– Нет. Из этих она. Из бывших.

– Из каких таких бывших? – Гурьев приподнял брови.

– Кириллыч, – Шульгин мотнул головой, усмехнулся, почесал за ухом, – ни дать ни взять, огромный добродушный медведище. – Не напроверялся ещё?

– Поехали дальше, – согласно кивнул Гурьев и улыбнулся.

Бывших, подумал он, сатанея. Бывших. Бывших так давно и канувших столь бесповоротно, что кажется, и не бывших вовсе. Бывших. А мы – настоящие?!

Шульгин посмотрел на него, вздохнул:

– Ну, понятное дело, никто про это не заикался, но дураков-то нет! Где уж он её откопал, не знаю, а только она от него ни на шаг не отходила. Как он в море выйдет, так она на набережной каждый вечер, смотрит, смотрит… Чумовая девка. Дашка – в неё. Такая любовь, командир. Аж завидно.

– Ясно, – Гурьев кивнул так, словно ему и в самом деле всё было ясно. – Столько лет прошло. Чего не женится он?

– Сравнивает, – вздохнул Шульгин. – Михаил – что надо мужик. И моряк от Бога. Поэтому и с начальством не ладит. А с бабами – дело такое, – сам знаешь.

– Знаю. Что за шпана это к девочке прицепилась, какие мысли?

– Нету пока мыслей, командир. Я уж и так, и сяк прикидывал.

– Это плохо. Я здесь чужой пока, не в милицию же мне идти и спрашивать, кто, где и почему. А выяснить надо, потому что – интуиция, я тебе говорил.

Муруоку бы сюда, дерзко возмечтал Гурьев. Утопия, однако.

– По-моему, мельтешишь ты, Кириллыч. Да что там за шпана-то? Вон, три дня – и ничего. Может, пронесёт?

– Нет, боцман. Не пронесёт. Просто у тебя подобного опыта нет, а у меня есть. А из-за чего Чердынцев не ладит с начальством? Боевая и политическая подготовка у него должна быть на должном уровне.

– Боевая – это да. А вот политическая, – Шульгин покачал головой. – С политикой у него отношения сложные, Кириллыч. И язык без костей. Только что команда у него, как один человек, и эту, как её, – карьеру, во, – он не рвётся делать, поэтому и больших врагов у него среди друзей не имеется…

– Это ты интересно загибаешь, – наклонил голову набок Гурьев, – врагов среди друзей.

– Да оно ж всегда так, – приподнял плечи Шульгин. – Ну, и потом, Михаил – хуже меня ещё пионер.

– Это как?!

– А так. Вечно порядок наводит. Как на боевое дежурство – так обязательно какая-нибудь история. То турки ему в визирах встанут, то контрабандисты, то рыбаков спасёт. Как липнет к нему, понимаешь, Кириллыч?

Ох, понимаю, подумал Гурьев. Ещё как понимаю.

– Примерно. Ну, ясно. Таких беспокойных не любит начальство, это точно. Называется это у них – неровный кадр.

– Во. В яблочко. Только и выезжает на том, что «Неистовый» – как игрушечка всегда, на стрельбах первый и за походы – высшие баллы. И за дочку переживает, – непонятно к чему добавил Шульгин.

Я тоже переживаю, подумал Гурьев.

– Ну, с Чердынцевым более или менее ясно. Про Маслакова тоже уже наслышан. Но из всего этого не вытанцовывается никакой детектив, боцман. Улавливаешь?

– Вот. И у меня – не это.

– Давай про ночную жизнь мне расскажи.

– Чего?!?

– Боцман, ты же в портово-курортном городе живёшь. Болгары рядом, румыны, Турция – в хорошую погоду в оптику разглядывать можно. Что за жизнь кипит? Чулочки фильдеперсовые, женские штучки всякие, бельишко-тряпочки?

– Ну, не без этого, – покивал Шульгин. – Контрабандисты имеются. Как же без этого-то?! Не так, понятно, как при НЭПе, но совсем не вывелись. Только я к этим делам никакого касательства не имею. Вот поспрашивать кое-кого могу, это да. Если б знать, что спрашивать.

– А ты просто поговори с людьми. Так, за жизнь. Ничего не спрашивай особенно. В разговорах про жизнь всё самое интересное и проговаривается, Денис. А представительские расходы я тебе оплачу.

– Какие расходы?!

– Пред-ста-ви-тель-ски-е, Денис, – вкрадчиво, по слогам, пропел Гурьев. – Ты со мной работаешь?

– Ну.

– Не «ну». Работаешь?

– Работаю.

– Вот и привыкай. У нас не лавочка какая дешёвая, а система. Поэтому у нас всё системно. И серьёзно, – Гурьев достал из внутреннего кармана кожаное портмоне и вытащил оттуда десять банкнот по пять червонцев каждая. – В первом приближении должно тебе хватить, а потом увидим, как прорежется.

– Ё… Бл… Кириллыч! Это ж зарплата!

– Я тебе сказал, что у меня нет проблем с деньгами. Ты не поверил, а зря.

– Опять проверяешь? – прищурился Шульгин.

– Если и так, то самую малость. Больше доверяю. Справишься?

– А то, – Денис убрал деньги со стола.

– Это радует. И сделай мне, будь ласков, комплект ключей от спортзала. Мне тренироваться надо, форму держать.

– Ну, это мы запросто. А звание у тебя какое, Кириллыч?

– Верховный правитель Юга России, – усмехнулся Гурьев. – Устраивает?

Денис явно не воспринял это заявление, как шутку:

– Во, – Шульгин звучно поскрёб всей пятернёй в затылке. – Ну, придётся, значит, и Чердынцеву построиться. Офуеть с тебя можно, Кириллыч.

– Какой догадливый, – с неудовольствием проворчал Гурьев. – Когда не надо.

– Слышь, Кириллыч?

– Что?

– Я, конечно, поспрашиваю людей-то. А тебе надо с нашим ребе поговорить.

– С кем? – улыбнулся Гурьев. – Ребе? Кто это?

– Ты не лыбься, не лыбься, – нахмурился Денис. – С ребе. Раввин, или как там правильно… Поп еврейский, одним словом. Реб Ицхок – это, скажу я тебе, голова!

– А ты откуда знаешь? – продолжая улыбаться, Гурьев опять наклонил голову набок. Раввин не поп, но в первом приближении неплохо, неплохо, подумал он. К счастью, Шульгин пока не докумекал, что этот жест означает.

– Я тут всю жизнь прожил, вот и знаю. Реб Ицхока все у нас знают. Даже эти… Из органов которые. Из нутряных.

– Да-а, – вздохнул Гурьев. – Это радует. И что?

– Его все знают, и он всех знает, Кириллыч. Ребе – мужик что надо. У нас раньше евреев богато было – колония целая, это потом подразбежался народец… В пятом году тут «архангелы» погром устроить хотели. Так реб Ицхок вместе с нашим благочинным встали поперёк улицы… Благочинный в ризе парадной да с посохом, за ним диакон и служки с иконой Николы Угодника, евреи со свитками своими за ребе. А потом рабочие с Ширяевской верфи подтянулись. Ну, те уж вовсе серьёзные ребята были, с винтарями да наганами. Вот и не погромили.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});