Тайны русской дипломатии - Борис Сопельняк

И вот тут-то, откуда ни возьмись, появился наш герой — не самый удачливый отпрыск разорившихся русских дворян Борис Скосырев. Не имея ни денег, ни работы, он обретался на юге Франции. А так как у него не было и постоянной крыши над головой, все свободное время Борис проводил в библиотеках Марселя и Тулузы. Начитавшись репортажей об «Андоррской революции», Борис начал публично сетовать на то, что причина неудач у свободолюбивых горцев в том, что у них нет вожака, нет должной организации, нет программы дальнейших действий.

Его слушателями были бывшие врангелевские офицеры, которым море по колено и которые от нищеты и безысходности готовы были вступить в любую организацию и составить любую программу. Бог весть, как им это пришло в голову, но, посовещавшись, они решили пробраться в Андорру, захватить там власть и на престол, именно на престол, посадить Бориса Скосырева. Самое странное, эта нелепейшая авантюра удалась им на сто процентов! И что еще больше удивительно, андоррцы с восторгом встретили Бориса, а когда в 1934-м он провозгласил себя сперва князем, а потом и королем, люди ликовали! Правда, Борис предпочитал, чтобы его на русский манер называли царем.

Надо сказать, что царем он оказался прогрессивным. Андорру он объявил демократической республикой, находящейся под скипетром просвещенного монарха, всеобщее избирательное право — это норма. Бесплатное образование — тоже норма. Природные ресурсы, а это железная руда, уголь, медь, свинец и серный колчедан, — национальное достояние, покушаться на которое не смеет ни одна транснациональная компания. Частная собственность на землю запрещена, она принадлежит либо государству, либо местным общинам, которые имеют право сдавать землю в аренду отдельным гражданам, но ни в коем случае не продавать. Он отправлял возмущенные послания в Мадрид, Париж и даже в Лигу Наций, требуя официально признать Андорру независимой и себя как короля.

Когда началась гражданская война в Испании, Андорра стала своеобразным ключом к Мадриду. Официально царь Борис не поддерживал ни франкистов, ни республиканцев, при этом закрывая глаза на то, что именно через Андорру шли караваны с оружием, техникой и продовольствием для республиканского правительства Испании. Шли этими тропами и так называемые советники из Советского Союза, а за ними интербригадовцы из многих стран Европы и даже из США. В то же время Борис не пустил на свою территорию ни одного международного наблюдателя из так называемого Комитета по невмешательству в испанские дела, базировавшегося в Лондоне.

Это вызвало неистовое возмущение премьер-министра Великобритании Чемберлена. «Скосырев — агент если не Москвы, то уж республиканцев или Пассионарии во всяком случае!» — заявил он.

Прямых контактов между Яковом Сурицем и Борисом Скосыревым не зафиксировано, но то, что сотрудники советского полпредства в Париже встречались с руководителем Андорры неоднократно, это не вызывает никаких сомнений. Особенно достойно проявил себя Борис после установления военно-морской блокады портов республиканской Испании, когда к берегам республики не мог подойти ни один советский пароход. Путь оставался только один — через Андорру. За три года войны Советский Союз поставил в Испанию 648 самолетов, 407 танков и бронемашин, 1186 орудий, более 20 тысяч пулеметов, 500 тысяч винтовок, не говоря уже о боеприпасах, медикаментах, продовольствии и запасных частях. А 3 тысячи летчиков, танкистов и артиллеристов, которые сражались в составе республиканской армии, — они ведь тоже в Испанию попали не по воздуху, а в основном через Андорру.

И совершенно неоценимую помощь оказал Борис республиканцам, когда 30 марта их разгромленные части, а с ними и беженцы оказались прижатыми к испано-андоррской границе. Франко ликовал! Он был уверен, что Скосырев их на свою территорию не пустит, а это значит, что все республиканские руководители, которых он объявил вне закона, окажутся в его руках. Но царь Борис открыл границу и разрешил республиканцам пройти через его территорию во Францию. При этом он приказал своим подданным оказывать беженцам всемерную помощь.

Франко разразился угрозами и поклялся расправиться с «русским царем». Этого нельзя было допустить! Судя по всему, представители советского полпредства смогли убедить руководителей Франции в том, что захват Андорры — беспрецедентное усиление позиций Испании на южных рубежах страны, не говоря уже о наглом нарушении старинных договоренностей и наполеоновского указа о независимости Андорры. Франция тут же сделала недвусмысленное заявление — и Франко от Андорры отступился.

И все же судьба Бориса Скосырева была предопределена. В 1940-м, когда две трети французской территории оккупировали немцы, а на юге создали прогерманский регион во главе с Петэном, существование «красной Андорры» было признано нецелесообразным, так как Борис Скосырев не скрывал своих симпатий к де Голлю и неприязни к Франко. Согласовав свои действия, Петэн и Франко отрядили в Андорру головорезов, которые осенью 1941-го арестовали царя Бориса и бросили в печально известный французский концлагерь Берне. О пребывании Бориса в концлагере, к сожалению, ничего не известно. Установить удалось лишь одно: весной 1944-го, то есть незадолго до освобождения Франции от оккупантов, просвещенного монарха Андорры, русского дворянина Бориса Скосырева не стало. А вот своей он умер смертью или ему помогли, дознаться так и не удалось.

Что же касается судьбы человека, с которым жизненный путь Бориса пересекся, если так можно выразиться, по касательной, то тому повезло больше. После возвращения из Франции Яков Суриц работал в центральном аппарате Наркоминдела, а сразу после окончания войны его направили послом в Бразилию. В 1948-м его отправили в отставку, и через четыре года он тихо ушел в мир иной.

БОРИС ШТЕЙН

Что касается этого дипломата, то довольно долго ему крупно везло. В коридорах Наркоминдела гремели громы и сверкали молнии, большие кабинеты освобождались чуть ли не каждый день, а Борис Штейн рано утром приходил на работу и поздним вечером благополучно возвращался домой. Да и в элитном доме, где он жил, по ночам не трещали тревожные звонки и не громыхали чекистские сапоги. И хотя по образованию он был историком, так сложилось, что прошлым он почти не интересовался, зато настоящее довольно долго было радужным. Судите сами, в 1920-м он становится сотрудником Наркоминдела и вскоре принимает участие в Генуэзской и Гаагской конференциях. Потом — Женева, где Штейн выступает в роли генерального секретаря советской делегации. Его старательность и исполнительность были замечены, и в 1932-м Штейна назначают полпредом в Финляндии. Затем — аналогичная должность в Италии и работа в Лиге Наций.

Война застала Штейна в глубоком тылу — он работал преподавателем в Ташкентском университете. По возвращении в Москву его ждал ответственный пост в центральном аппарате только что реформированного Министерства иностранных дел. К этому времени Борис Штейн защитил докторскую диссертацию, стал профессором Высшей дипломатической школы, так что жаловаться ему было не на что. К тому же и «соседи» из МГБ стали наведываться гораздо реже.

Но гром все-таки грянул! Причем ударил он с совершенно неожиданной стороны: в 1952-м его арестовали в связи с так называемым «делом врачей» и развернувшейся антисемитской кампанией. Евреев тогда пострадало немало, и не только врачей и дипломатов. Ведь по прямому указанию Сталина была арестована даже жена Молотова Полина Жемчужина, которой приписали участие в заговоре сионистов и связях с послом Израиля в СССР Голдой Мейер.

К счастью, эта кампания довольно быстро захлебнулась, и буквально через год Борис Штейн вернулся в свой кабинет. В качестве извинения ему вручили орден Трудового Красного Знамени. На этом история с арестом была забыта, как были забыты и те чудовищные откровения, которые по адресу Штейна еще до войны прозвучали из уст Михаила Кольцова. 

ИВАН МАЙСКИЙ

Судьба этого человека настолько причудлива, замысловата и неординарна, что впору писать о нем не очерки, а приключенческие романы. Во-первых, он никакой не Майский, а Ляховецкий и не Иван, а Ян. Во-вторых, против его вступления в партию большевиков публично возражал сам Ленин, но, учитывая то, что с меньшевиками тот скандально порвал, большинством голосов в большевики Майского приняли.

Хотя, казалось бы, зачем ему это нужно? Ведь родился он в семье известного на всю Вологодскую губернию врача, не голодал, не холодал, окончил Мюнхенский университет, довольно долго жил и работал в Англии. Какие меньшевики? Какие большевики? Но еврей-выкрест Ян Ляховецкий стал Иваном Майским и посвятил себя свержению ненавистного царского режима.

Ну, свергли. И что дальше? А дальше оказалось, что грамотных людей у большевиков раз-два и обчелся — и Майского пригласили в Наркоминдел. Сперва он был полпредом в Финляндии, а с 1932 по 1943 — в Великобритании. Там-то и застала его война. Неожиданностью нападение Гитлера на Советский Союз для Майского не было, ведь почти все разведданные проходили через него, и они не просто говорили, а кричали, что войны не миновать. На этот случай наша дипломатия предусматривала заключение с Англией формального военного союза. В принципе, он был готов, но без одобрения Москвы приступать к его подписанию нельзя. Когда первые немецкие бомбы упали на Киев, Минск и Одессу, подписать англо-советский союз стало жизненно необходимо, но Москва молчала.