Барабаны осени. Книга 2. Загадки прошлого - Диана Гэблдон

Захлебнувшись словами, я замолчала.

Джейми долго смотрел на меня.

– То есть ты двадцать лет прожила с мужчиной, который так и не простил тебе проступка, в котором не было твоей вины? Ведь это я тебя заставил… Ох, саксоночка, что же я наделал…

Полувздох-полувсхлип вырвался у меня из груди.

– Ты сказал, что можешь вырвать мне сердце одним словом… так вот, ты чертовски прав!

– Прости, – прошептал он, хватая меня и тесно прижимая к себе.

– За то, что я тебя любила? Не извиняйся, – пробормотала я, уткнувшись носом ему в рубашку. – Не смей.

Он не ответил, только щекой прильнул к моим волосам. Было тихо, я слышала, как бьется его сердце и гудит ветер в деревьях. Я замерзла, слезы стыли на щеках.

Наконец я выпуталась из его объятий и отступила.

– Лучше бы нам вернуться. Уже совсем поздно.

– Да, наверное.

Я приняла протянутую руку, и мы молча свернули к краю обрыва над ручьем. Зима близилась, на скалах уже блестел серебряный иней, однако ручей замерзать не спешил. Его журчание заполняло тишину, которая казалась уже не столь напряженной.

– Что ж, – сказал Джейми, когда мы миновали загон для свиней, – надеюсь, Роджер Уэйкфилд окажется лучше нас двоих – меня и Фрэнка. А если нет, я на нем живого места не оставлю, – подмигнул он.

Неожиданно для самой себя я рассмеялась.

– Уверена, это поможет делу.

Джейми фыркнул. Достигнув подножья холма, мы молча повернули к дому. У самых дверей я остановилась.

– Джейми… Ты веришь, что я тебя люблю?

Он долго глядел на меня, прежде чем ответить. Луна высветила его лицо, углубив все черты, словно их высекли из камня.

– Ну, саксоночка… Если ты решила сказать, что не любишь – знай, ты выбрала не лучшее время.

Я слабо хихикнула.

– Нет, вовсе нет. Но… – Горло сдавило, и я поспешно сглотнула. – Я… я ведь не часто об этом говорю. Может, потому, что так воспитана. Я росла с дядей, а он хоть и заботился обо мне… Я понятия не имею, как ведут себя женатые люди…

Джейми вдруг легонько коснулся моих губ.

– В общем… Если я не говорю о своих чувствах – откуда ты о них знаешь?

– Я знаю о твоей любви, потому что ты здесь, со мной, саксоночка. Ты ведь на это намекаешь? Что он отправился вслед за ней, этот Роджер, значит, он и впрямь ее любит.

– Так не поступают из одной лишь дружбы…

Джейми кивнул, однако я, запинаясь, продолжила, желая, чтобы он осознал всю значимость поступка Роджера.

– Я тебе не рассказывала о переходе, потому что… ну, я не знаю, как вообще его описать. Но… Некоторые остаются там, в кругу камней.

Джейми застыл.

– Ты о чем, саксоночка?

– Я… я слышала их. Их крики.

Меня трясло: и от холода, и от воспоминаний. Джейми притянул меня к себе. Осенний ветер тряс ивы у ручья, и они сухо шелестели, словно дребезжа старыми костями. Джейми держал меня, пока дрожь не утихла.

– Холодно, саксоночка. Пойдем домой.

Он повернулся было к двери.

– Джейми?

– Да?

– Мне… мне надо тебе об этом говорить?

Он глядел на меня сверху вниз. Луна озаряла его голову нимбом.

– Не надо, – тихо сказал он. – Но если у тебя вдруг возникнет такое желание, возражать не стану. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Только не слишком часто – не хотелось бы утратить новизну ощущений.

В его голосе слышалась улыбка, и я не смогла не улыбнуться в ответ, пусть даже он меня не видел.

– Если изредка – это ведь не так уж страшно?

– Ага.

Я шагнула к нему и положила руки на плечи.

– Я люблю тебя.

Он долго-долго глядел на меня.

– Я рад этому, Клэр. – Пальцы нежно скользнули по моей щеке. – Очень рад. Пойдем в постель, я тебя согрею.

Глава 48

В яслях

Крошечный загон для животных прятался в пещере под каменистым выступом, вход в которую преграждал частокол из необтесанных кедровых бревен, зарытых в землю на два фута и способных удержать самого наглого медведя. Сквозь открытую верхнюю половину двери лился свет, и розоватый дым рябью поднимался вдоль скалистой стены утеса.

– А зачем делать дверь из двух частей? – удивилась в свое время Брианна. – Лишняя работа…

– Животные должны видеть, что происходит снаружи, – пояснил ей тогда отец, надевая кожаный ремешок на деревянное крепление. Он взял молоток и встал на колени возле недоделанных ворот, чтобы закрепить петлю. – Так им уютнее.

Брианна не знала, уютно ли животным в загоне, но ей самой это место нравилось. Здесь было прохладно и сумрачно, пахло свежей соломой и травяным пометом. Удивительно тихий днем, когда его обитатели паслись на лугу, ночью или в плохую погоду загон превращался в надежное убежище. Однажды после заката Брианна проходила мимо и видела, как туманные облачка пара от звериного дыхания пробиваются в щели между древесиной и камнем – словно дышала сама земля, убаюканная осенью.

Сегодня было холодно, яркие звезды булавками висели в ясном небе. От дома до конюшни было всего пять минут ходу, но Брианна даже под плащом успела продрогнуть. Внутри в дальнем углу пылала маленькая жаровня, освещая пещеру не хуже фонаря у дверей.

Отец сидел, завернувшись в плед, на охапке соломы рядом с пятнистой стельной коровой. Та изредка мычала; ее белая морда выглядела чрезвычайно сосредоточенной.

Услышав шаги, Джейми вскинул голову и потянулся за кинжалом на поясе.

– Это я.

Брианна вышла на свет, и Джейми расслабился.

– Мама еще не вернулась?

Он знал, что Брианна пришла одна, и все же смотрел ей за спину, словно ожидая увидеть, как из темноты материализуется Клэр.

Брианна покачала головой. Клэр, захватив с собой Лиззи, ушла принимать роды на одну из ферм с той стороны ручья. Если не успеют до темноты, на ночь они останутся у Лахланов.

– Нет. Она просила принести тебе ужин, если задержится.

Встав на колени, Брианна принялась выкладывать содержимое маленькой корзины: ломти свежего хлеба с сыром и томатами, пирог из сушеных яблок и две глиняные бутыли: одну с овощным бульоном, вторую с сидром.

– Вот это здорово, lassie. – Джейми, улыбнувшись, взял одну из бутылей. – А ты-то сама поела?

– О да, – заверила Брианна, все же не сдержав плотоядного взгляда на пирог: недомогание, свойственное ранней беременности, ушло, сменившись чувством постоянного голода.

Джейми, заметив это, достал нож и разрезал пирог на две части, бо́льшую из которых предложил дочери.

Они принялись дружно жевать, сидя рядышком на соломе. Тишину нарушало только тихое фырканье и сопение обитателей стойла. В дальнем углу был огорожен загон для огромной свиньи с выводком поросят. Брианна смутно различала во мраке их розовые тельца, уже сейчас удивительно похожие на колбаски.

Оставшееся пространство было поделено на три части. В одной расположилась рыжая корова Магдалена, лениво вылизывающая месячного теленка, примостившегося у нее под боком. Вторая, пока что пустая, предназначалась для пятнистой коровы и ее потомства. В третьем стояла кобыла Иэна с круглыми боками – в ее чреве тоже рос малыш.

– Да здесь прямо-таки родильное отделение.

Брианна, стряхивая с одежды крошки, кивнула в сторону Магдалены. Джейми с улыбкой вскинул брови – он всегда так делал, если не понимал, о чем речь. Пришлось пояснить:

– Это специальное помещение в больнице, где находятся новорожденные. Мама иногда брала меня на работу и позволяла заглядывать в детскую палату.

В памяти вдруг всплыл запах больничных коридоров, едкий от дезинфицирующих средств и мастики. Младенцы, завернутые в розовые и голубые одеяльца, лежали в колыбельках, пухлые, как поросята. Брианна всегда внимательно разглядывала ряды кроваток, выбирая, кого из них она забрала бы домой.

Розовый или голубой?.. Впервые она задумалась, какие одежды доведется носить тому, кто зреет у нее внутри. Отчего-то ей совершено не хотелось воспринимать это существо как мальчика или девочку, и она поспешила отогнать неприятную мысль.

– Младенцев держат за стеклянной стенкой, чтобы к ним не попали микробы.

Брианна покосилась на Магдалену, которая невозмутимо чавкала жвачкой, роняя зеленоватую струйку слюны прямо на голову теленка.

– Микробы… – задумчиво протянул Джейми. – Да, я о них слышал. Опасные мелкие твари, да?

– Еще какие опасные.

Недаром мать, собирая медицинский саквояж для визита к Лахланам, аккуратно наполнила большую стеклянную бутыль чистым спиртом из бочонка в кладовой. В памяти невольно всплыло давнее воспоминание: как мать рассказывала о жизни в прошлом Роджеру Уэйкфиду.

«В ту эпоху роды были самым опасным испытанием для женщины, – говорила Клэр, сосредоточенно хмуря брови. – Инфекции, разрыв плаценты, неправильное положение плода, выкидыши, кровотечения, родильная горячка… Смерть при родах была частым явлением».

Пальцы Брианны застыли, несмотря на трещащие в жаровне сосновые ветви, и волчий аппетит внезапно ее покинул. Девушка положила оставшийся кусок пирога на салфетку и с трудом сглотнула, чувствуя, что сухое тесто застряло в горле.