Судный год - Григорий Маркович Марк

кроме одного, бедно одетые негры и пара женщин, которые пришли за них болеть, страдать с ними. Публика. Назначенные судом (бесплатные? как сыр в мышеловке? захлопнется и оттяпает несколько лет жизни?) защитники вместе с полицейским по другую сторону барьера, по другую сторону баррикад. Эти ведут себя очень непринужденно. (Их судьбы здесь сегодня решаться не будут.) Одна из защитниц, высокая, с правильными чертами лица, в бело-коричневом пончо на острых плечах, сидит, повернувшись к публике, на столе между двух стоящих помпроков. Болтая ногами, рассказывает смешную историю. Отслоившиеся тени судейских свалены кучей в углу под знаменем штата. Место судьи пусто.

Водянистый студень в глазницах у полицейского начинает медленно колыхаться. Что-то осмысленное появляется в физиономии. Поскрипывая портупеей, неохотно приводит свое большое тело в вертикальное положение. С трудом удерживает его. По залу прокатывается волнение.

– Всем встать! Досточтимый судья Джонс будет проводить слушание в этом зале! – чеканно выкрикивает он. – Да хранит Бог наш великий штат Массачусетс!

Явление досточтимого судьи Джонса (судья 3) публике. Досточтимый вбегает семенящей походкой. Огромный нахохлившийся коршун со сложенными крыльями и колючими глазками. Вот-вот расправит мантию и с угрожающим криком начнет кружить над залом, выискивая себе новую жертву. (Это не фигура речи, все гораздо менее романтично: тут реальная расплывшаяся в воздухе фигура судьи, усаживающегося сейчас в свое кресло. И над ним в стене «На Тебя, Господи, уповаем мы».)

Ответчик усаживается на краешек скамьи возле двери и чувствует тепло сидевшего здесь до него. Душа, как обычно во время этих бесконечных заседаний, ни в чем не участвует.

Невнятные полузадохшиеся фразы, которыми обмениваются подсудимые и их сопровождающие, сливаются в приглушенный шепот, понемногу вытягивающийся в тугой конус за барьер. И вершиной конуса становится глянцевитый череп воссудившегося Джонса.

Прокурор, невзрачный человек в мешковатом синем костюме, сидит слева от Досточтимого, прямо под звездно-полосатым. Казенные адвокаты (все, кроме той, что в пончо, блеклые молодые мужчины англо-саксонско-протестантского вида, в темных пиджаках, белых рубашках и галстуках и с безукоризненно ровными зубами), выстроившись в очередь, отдают прокурору свои бумажки и тихонько с ним шепчутся. Он задумчиво кивает. Наверное, предлагают сделки с обвинением, чтобы дело не дошло до суда. Как объясняет Адвокат, дела в суде обычно кончаются сделками. Это лишь в СССР принципиальный гражданский суд никогда не шел на сделки с ответчиками. Тут сделка не считается чем-то постыдным. Потом казенные знаками подзывают подопечных и идут с ними шептаться в коридор, обсуждать условия сделок.

– Ненавижу тебя, сволочь! У-урод! – шелушащимся сценическим шепотом неожиданно произносит рядом с Ответчиком корпулентная женщина своему соседу. Секс-бомба многократного действия. (По эту сторону барьера говорят и даже кричат только шепотом.)

Она отодвигается и без всякого выражения глядит на меня. Жесткие курчавые волосы торчат во все стороны. Постепенно что-то двусмысленное появляется во взгляде. Пара грудей над широкими бедрами беззвучно дергается, будто они под током и рубильник заклинило. Женщины с такими телами не должны носить джинсы. Юбка смягчила бы немного… Природа готовила ее к деторождению, а не к бесконечным часам в мертвых судейских залах. Слабый запах вина и пота вместе с застарелым запахом несчастья стоит у меня даже не в ноздрях, а уже в глубине пищевода. Теперь она посматривает на соседа. Начинает играть глазами в хорошо знакомую им обоим игру. Похоже, играют они на деньги. Он кивает, протягивает ей купюру, она придвигается и берет его за руку. Кладет себе на джинсы между ног. Подрагивает между двумя их запрокинутыми шеями неровный кусок серо-зеленой стены. (В юбке это было бы гораздо сложнее и заметнее.) Расстегивает молнию, откидывается назад, не отрываясь глядит на меня и довольно громко причмокивает. Нашлепки румянца вспыхивают на пухлых щеках. Прикрывает ладонью руку соседа, которая сейчас дрожит в джинсах. Плавные тазобедренные движения ускоряются. Как видно, само сознание, что они это делают в суде и что я на нее смотрю, очень сильно возбуждает.

Здесь все преувеличено и обнажено до предела. Любое самое примитивное действие приобретает совсем другой, гораздо более трагический смысл. Ведь через несколько минут кого-то из них могут отправить в тюрьму…

Я отворачиваюсь. Сцена продолжается (но в замедленном темпе, крупным планом) у меня в голове. Сдавленное мычание-стон возвращает к действительности.

Досточтимый роется скрюченными пальцами в бумагах. Сексуальная сцена, только что произошедшая прямо перед его глазами, никакого впечатления на него не произвела. Хотя, может, и не заметил… Отработанным быстрым движением в стороны обеих рук расправляет крылья мантии и нависает над залом. С угрозой поигрывает искалеченными отражениями в огромных очках. Наклоняется к своему микрофону. Поводя хищным носом, обнюхивает его и объявляет фамилию Ответчика.

Я призываю себя к спокойствию и, путаясь в ногах, подхожу к барьеру. Защитник тут же делает стойку и становится рядом. Досточтимый долго и внимательно рассматривает нас. Наконец оценивающий взгляд, словно под тяжестью приговора, который предстоит вынести, опускается в бумаги.

– Молчите, – предупреждает скороговоркой Защитник. Улыбается сразу всеми своими тридцатью двумя ликующими острыми зубами. Края прозрачных, странно завитых ушей становятся пунцово-красными. Может быть, и для него этот процесс все же что-то значит?

Расставив ноги и уверенно сбычившись в сторону Его Чести судьи, Защитник излагает историю болезни Истицы. Черный микрофон покачивается перед губами, как зачарованная музыкой, но все еще опасная кобра. Еще секунду – и она приподнимется, появится раздвоенный язык. Но саблезубый заклинатель знает свое дело… Плавные, тщательно закругленные фразы, точно воздушные шарики, в которых отражается плавно изогнутый образ Истицы, плывут к Его Чести, с легким треском лопаются в воздухе… Останавливается. Заметно, что ему нравится, как он говорит, и хочется продлить свою речь. Умело выдерживает паузу для нарастания сочувствия. Смотрит на Досточтимого, проверяя, нужно ли продолжать. Двумя пальцами берет ядовитую головку микрофона. Будто гипнотизируя ее, опять говорит, говорит. Все время при этом подчеркивая свою плоскую, утрированную почтительность к Его Чести…

С каждым словом личность Защитника разрастается в моем воображении. Теперь он кажется кем-то гораздо большим, чем просто один из адвокатов в муниципальном суде Бостона. Но мне никак не удается понять его действительную роль в этом судейском действе.

Краешек солнца на мгновение оплавляет барьер, разделяющий судящих и судимых, разделяющий порядок и хаос. Превращает его в ручеек расплавленной стали. Истица сидит неподвижно. Сдвоенный взгляд сведенных от напряжения глаз направлен в упор на Адвоката. Два маленьких, излучающих тьму прожектора ползают по его лицу, не обращая внимания на то, что он произносит, и не замечая Ответчика. Разведка перед боем.

Говоривший сказал, и то, что сказано, понемногу тускнеет, теряет