Новый Белкин (сборник) - Наталья Иванова

Я сказал, что, как бы там ни было, моя страна уже сделала свой выбор, и пошел «необратимый процесс». Гораздо интереснее в данной ситуации услышать мнение мистера Суна как представителя нации, начавшей перемены, но не отказавшейся от коммунизма. Мистер Сюй посмотрел на мистера Суна. Но, как оказалось, в Китае тоже умеют играть в переводного дурачка, потому что Сун, как будто неожиданно вспомнив, сказал:

– Кстати, дед мистера Сье Эргая был одним из основателей Общества советско-китайской дружбы. Я не говорил вам об этом? Его дед встречался с председателем Мао.

Продал, змей. Для диссидента Сюя это должно быть просто потрясающей удачей – взгляды на перестройку внука самого что ни на есть коммунистического дедушки. Это войдет в книгу.

Меня спасла женщина. Меня спасло то, что в дверь позвонила удивительная женщина, которую звали Монгэ Цэцэк.

Монгэ Цэцэк по-монгольски значит – серебряный цветок.

Уральский сказочник заставил Данилу-мастера вытесывать цветок каменный, среднеазиатское воображение сотворило желтый цветок – Гюльсары, или, может быть, в этом случае просто сыграло свою роль красивое звучание слова, ставшего женским именем. На Алтае и в Туве ограничились просто именем Чечек – цветок. Вообще-то сравнение женщины с цветком или цветка с женщиной довольно банально, сколько их было – всяких Розалий, Флоринд, Маргарит. Но мое воображение было натренировано бесконечными полетами на облаках пара из труб электростанции. И оно было потрясено картиной серебряного цветка. Цветка, покрытого инеем, схваченного утренним заморозком, когда из самого сердца пустыни Гоби начинают дуть осенние ветры. Это – сказочный белый цветок, лепестки которого застыли в своей хрупкости.

Все-таки парижская жизнь кого угодно сделает джентльменом, даже китайца. Сюй отложил свой блокнот до лучших времен и вел себя comme il faut. По крайней мере, слез со своего любимого конька, отложил беседу со мной на потом и обратил все свое внимание на гостью.

Да, что ни говори, было на что обратить внимание. Серебряные лепестки, благородное чернение.

Я никогда до этого не встречал монголок. Монголов – да, видел. У отца был один аспирант из Монголии, он сажал меня на колени, я оказывался в крепком и уютном незнакомом запахе аспиранта и слушал, как он мне что-то поет. Я слабо его помню, но никакого сравнения с серебром он не выдерживал, можно скорее придумать что-то золотое на конской упряжи, потертое в далеких походах, покрытое навсегда конским потом, пахнущее бараньим салом, залоснившееся и гладкое. Но серебро, серебро – это совсем-совсем другое.

Серебряный цветок, повторяю, – это бодрящий осенний ветер на выжженных холмах, чистый от утреннего холода горизонт, лед на каменистом дне ручьев, лепестки, дрожащие от мягкого топота табуна коней. Никаких лунноликих красавиц, златокудрых дев, смуглых дикарок. Никаких зеленых, желтых, голубых, карих, серых глаз. Никакой чепухи – только черное чернение и серебряные, схваченные морозом лепестки.

Это невозможно ни с чем спутать. Широкие пояса и тяжелые подвески с нашитыми дореволюционными рублями звенят по-особенному, – звук мягкий и легкий. Монеты шевелятся при каждом движении, трутся и ударяются друг о друга. Сидя у очага, отвернув лицо от пламени, она бросает на тебя незаметный, мгновенный взгляд, но монеты выдают. Серебряный взгляд, серебряный вздох. Монгэ – это еще и деньги, монеты.

Монгэ Цэцэк – это когда совершенно невозможно стоять на этой кухне в старой шерстяной безрукавке и пожелтевших джинсах, когда с ужасом вспоминаешь, что давно не мыл голову, что даже те несчастные десять баксов, которые ты получил от Ивана месяц назад, ты отдал жене. Зачем?

Старик уже заканчивает длинную улыбчивую фразу по-китайски и указывает на Суна – Сун Ганду, – уже Сун кивнул головой, и сейчас они будут объяснять ей присутствие в этой квартире длинного, бедно одетого русского мистера, – а это, мол, наш помощник китайца. Она может даже спросить, сколько в месяц стоит Суну его помощник.

Сун перешел на английский:

– Это мой хороший друг Сье Эргай. Мы вместе работаем. Он также учится в университете на китайском отделении.

– Как интересно! Здравствуйте! Ни хао!

– Ни хао, ни хао! Жэньши ни во хэн гаосин! – Да, я действительно очень рад познакомиться с ней.

– Вы прекрасно говорите по-китайски. – Ладошка, серебряные лепестки.

– Что вы, мой китайский совсем никуда не годится.

Со всеми необходимыми фразами, вроде бы, справился. И Сун не подвел, дружище! Мужик!

– Я не успел предупредить моего друга о приходе гостьи, и мы не подготовились. Честно говоря, мы собирались чуть-чуть даже выпить. Ха-ха-ха. Когда мы в этой квартире, то мы – холостяки, так что прошу извинить за наш вид.

Она сказала, чтобы я называл ее по-китайски – Мэй, так ей привычнее, монгольское имя все равно никто правильно не выговаривает. И все расселись вокруг стола.

Я провожал ее от Суна. Она жила в общежитии МГУ, в «морковке», так что ехали мы довольно долго, да еще от метро шли пешком, я был рад этому. Сначала подождали автобуса, немного замерзли, а потом она сказала: «Пошли пешком».

Где могут учиться такие женщины? Конечно, она училась на журналистике, конечно, уже заканчивала пятый курс и скоро уезжала из Москвы. А впрочем, какая разница – будет она жить в Москве или не будет. Почему я не встретил ее лет на пять пораньше? Нет, конечно, пять лет назад у меня было бы не больше шансов, чем сейчас. Их было бы ровно столько же, вернее, их точно так же не было бы нисколько, но это было бы вовремя. Такая встреча была бы вовремя.

Я бы не стал, может быть, жениться после этого на первой девушке, обратившей на меня внимание. Я бы, может быть, продолжал искать ее или такую же, сравнивать, ждать, и моя жизнь продолжалась бы по-другому. А то теперь даже идти вот так вот по темному снегу вдоль университетского забора и болтать о всякой чепухе грустно немного.

Она родилась и выросла в Пекине, в Монголии даже никогда и не была. Ее родители дружили с мистером Сюем, поэтому он к ней и обратился, чтобы она его поводила по Москве, по заснеженному городу.

– Что ты делал в Сибири?

– Работал. Хотелось там побывать, посмотреть. Вообще-то я с детства мечтаю в Монголию попасть. Я даже рядом был, границу видел, а так и не побывал.

– Ты зарабатывал там?

– Да нет, много денег не платили. Просто ездил, смотрел. Романтики, как говорится, захотелось по молодости. – Я когда об этом говорю людям, то всегда первый немного усмехаюсь так – хе-хе. Чтобы понятно было, что сам серьезно такие вещи не воспринимаю. А то, если не похехекать самому, тогда собеседник может первым начать. А слушать это от других всегда обидней. – Хе-хе. А в китайском есть слово «романтика»?

– Есть, конечно. Ло-ман... ло-ман-чжу-и. Романтизм. Я таких людей ненавижу.

– За что? – Мы уже поворачиваем направо, уже скоро закончится наша совместная прогулка, и мы расстанемся.

– Они все ненормальные. – Она даже остановилась. Повернулась ко мне и, возмущенно глядя мне в глаза, подняла руку к своему плечу, коснулась пальцами пальто. – У нас был такой писатель – он убил свою жену.

Половину из ее рассказа я не понял, повествование было слишком эмоциональным и от этого сбивчивым, но, в общем, – любовный треугольник, и этот писатель в почтенном возрасте убивает свою почтенную жену, полюбив какую-то малолетку. Что к чему – не разобрать, но как выразительно она об этом рассказывала! А может быть, я плохо разобрался, потому что смотрел на ее лицо и не очень сильно вникал.

– А еще был тоже такой человек. Он ездил на запад и писал в журнал статьи и книги, фотографировал там, он был известный. Ты знаешь, у нас на западе есть пустыни. Очень большие. Там нечего есть, там мало воды. И он туда все время ездил. Ему говорили – ты можешь умереть в этих пустынях. Но он был упрямый и все равно поехал опять. – Снова укоризненный взгляд мне в глаза. – И он умер там.

Если бы этот человек видел, как Монгэ Цэцэк возмущена его идиотскими поездками, то он бы, я уверен, отказался от них и спокойно писал бы занимательные книжки в своем рабочем кабинете в городе. Она до самой проходной шла молча, переживая выходки романтиков. У двери остановилась уже с улыбкой:

– До свидания, спасибо.

Я еще посмотрел сквозь решетку ворот, как она идет, помахал рукой ее спине. Как замечательно блестел снег под фонарями. Она была очень красивая, и впереди ее ждало все самое что ни на есть интересное, радостное, жизнь была такая праздничная, а какие-то люди убивают жен или убиваются сами из-за каких-то своих идей. И я чувствовал, как это, должно быть, оскорбительно выглядит со стороны, когда всякие недоумки не знают, что делать со своими и чужими жизнями.

Я все ждал, думал, может, обернется. А потом она уже отошла слишком далеко, и я не мог разглядеть, оборачивалась или нет.

Я стал стирать носки каждый вечер. Перечитал книгу об экспедиции Козлова в Монголию и Тибет. Широкие пояса и подвески с нашитыми на них серебряными монетами там не упоминались, ну и что? Какая разница, носили их монголки или нет. Главное, что я согласен был работать у Суна, даже если бы он мне и вовсе не платил денег. К тому же он хорошо меня кормил.