Столичный доктор. Том V (СИ) - Вязовский Алексей

— Что читаете, Евгений Александрович? — рядом со мной в кресле у камина уселся Великий князь. Сергей Александрович, тоже в руках держал толстый журнал и мы показали одновременно другу другу печатные издания. Я сегодня выбрал для чтения" Московский телеграф', а Сергей Александрович «Русский вестник». Оно и понятно. Что еще может выбрать себе глава «русской партии»?

— Есть что-то интересное? — начал беседу князь.

— Да, вот извольте. Иеремия Бентам, философ и гуманист, завещал своё тело для использования в анатомическом театре. После его смерти друзья вместо извещения о похоронах получили приглашение на препарирование тела. Каждый гость мог привести с собой ещё двух человек. В результате препарирование Бентама стало главным событием сезона.

Хирург забальзамировал голову покойного по методу маори, который похож на приготовление говяжьего брискета. От тела остался только скелет, который одели в одежду Бентама, и усадили на стул. Голова была возвращена на место, а в руки вложена любимая трость.

Бальзамация головы привела к тому, что лицо ученого приобрело очень мрачный вид и потемнело. Была изготовлена восковая маска, к которой приделали волосы философа. Настоящую голову поместили в отдельный ящик и выставили в Университетском колледже Лондона, одним из основателей которого Бентам являлся. С тех пор его тело находится там.

— Не может быть!

Сергей Александрович взял у меня журнал, прочитал заметку.

— Куда катится Европа⁈ Перверты издеваются уже над самой смертью. Какой позор!

Тут мне пришлось прятать улыбку. Князь, конечно, был большим экспертом в первертах.

— Уверен, студенты уже начали устраивать шутки с этой головой. А вы что читаете, Сергей Александрович?

«Русский вестник» пел панегирик мудрой внешней политике царского правительства, которое фактически отжало у Китая территории, в связи с новой железной дорогой. И что-то на лице князя радости от такой «дипломатической победы» не было. Это выглядело странно.

— Можно завтра поздравлять Дурново? — поинтересовался я. — У нас как раз с утра совещание с ним.

Сергей Александрович оглянулся. Рядом никого не было, но князь все-таки понизил голос:

— Мои источники в Европе сообщают, что наше усиление в Маньчжурии очень обеспокоило кайзера. Активизировалось обсуждение аннексии Циндао.

— Китай слаб, — пожал плечами я. — Его и дальше будут рвать на части.

— Я боюсь, если Германия зайдет в Циндао, наши ястребы захотят Ляодунский полуостров в Корее. Порт-Артур весьма ценный приз. Да и залив Далянь тоже. Немцам можно, а нам нельзя?

— Так, так… — начал соображать я, потом забрал журнал у Сергея Александровича, быстро просмотрел статью. — Ляодунский полуостров по первоначальному мирному договору между Китаем и Японии должен был принадлежать последней?

— Именно так. Они, в том числе и за него воевали. Но англичане нажали на Токио и японцам пришлось от приза отказаться.

— Сергей Александрович! Если наши ястребы захотят и получат полуостров, это будет серьезное оскорбление для Японии. Такую потерю лица на островах могут и не простить.

Великий князь внимательно на меня посмотрел. Его немигающие глаза вгоняли в ступор любого, но не меня. Я спокойно ответил на взгляд, вернул журнал.

— Япония нам не соперник! — твердо произнес Сергей Александрович. — В прошлом году они испугались мобилизации всего одного нашего военного округа на Дальнем Востоке. А у нас их тринадцать!

— Я тоже читаю газеты. И тогда мы действовали в связке с союзниками по тройственному соглашению, у Японии гирей на ногах висела война с Китаем. А если этой гири не будет, а союзники станут нашими тайными врагами? Начнут снабжать микадо оружием, дадут ещё больше кредитов?

— Почему же они должны перестать быть благорасположены к нам⁇

Я кивнул на журнал:

— Полагаю, из-за наших успехов в Маньчжурии, из-за усиления Империи. В Китае сейчас бал правят англичане. А эти никогда не были нам верными союзниками. Как кто-то у них там сказал: у Британии постоянные только собственные интересы. Насчет немцев тоже есть сомнения. Потом, я так понимаю, зарубежный вояж Его величества прошел не так гладко, как ожидалось. Серьезной силы за ним европейские политики не увидели.

Эти, в общем-то, простые мысли заставили опять задуматься князя. Он даже раздраженно рыкнул на графа Беннигсена, пожелавшего присоединиться к нам.

— Что же… В таких рассуждениях есть свой резон, — Сергей Александрович резко встал. — Пожалуй, стоит обсудить нашу внешнюю политику с кем-то из дипломатов.

— Кажется, я видел министра Шишкина в бильярдной.

— Николая Павловича? Благодарю!

Давай, если я начну вещать о геополитике, получится сотрясение воздуха. А если то же самое высказывает председатель Госсовета и дядя государя по совместительству — совсем другой коленкор.

* * *

Скорее бы свадьба! Кроме всяких иных приятностей, это будет значить, что дорогой тестюшка, Грегор Гамачек, уедет на родину, в город Вюрцбург, Франкония. И займется там всем, чем ему захочется. Потому как я рискую потерять своего личного помощника в пучине борьбы с зеленым змием. Нельзя сказать, что они каждый вечер надираются до застенчивости, когда клиент за стену держится, дабы не упасть, но опасные симптомы замечаю. Буквально накануне Николай при упоминании очередной дегустации свадебного сета начал удовлетворенно потирать руки, что, как известно, есть откровенный признак первой стадии недуга. Я уже и по работе грузил его выше крыши, но эффект минимальный. Стоило виноделу за ужином завести разговор о бухлишке — и понеслось. Кстати, обеспокоен был только я. Остальные считали пару-тройку бокалов (сверх первого десятка, вестимо) если не нормой жизни, то уж точно не тем, ради чего стоит беспокоиться. Бабу бы парню завести, но где? У него сейчас расписание напоминает старинный стишок-пирожок:

я получил в аду листочек

с подробным распорядком дня

а там работа дом работа

работа дом работа дом.

Зато бюрократического опыта Николай набирается как губка. Иногда я начинаю подозревать, что в иных хитросплетениях взаимодействия разных министерств он лучше меня разбираться начал. Настолько быстро проскальзывают все наши служебные записки, меморандумы и прочие документы в секретариате Совета министров и иных ведомствах. Зато я буду спокоен, когда отправлюсь в какое-нибудь путешествие. Свадебное, к примеру.

И предложения по реформе системы здравоохранения Семашко предоставил. Я впечатлился. В принципе, вчерне в докладе всё было, к чему пришла советская медицина под его руководством: доступная помощь для всех, госучастие по максимуму, централизация распределения расходов, кадры за счет увеличения выпуска специалистов, переманивание научных работников. Профилактика! С большой буквы П. Мы дошли даже до собственного календаря прививок. В теории, конечно. Ибо на практике денег нам никто не давал. И царские посулы повисли в воздухе — министерство двора задерживало выплату транша. Как говорится, от обещал — никто не обнищал. А уже тем более Николай.

Проект Семашко, доработанный и улучшенный, отнес Склифосовскому. Тому тоже понравилось. От радости стихи читать начал. Хорошие, отличные даже. Две строчки всего, правда: «Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе».

— Давайте автора, — вынес вердикт министр.

— Вы уж его не очень сильно, Николай Васильевич. Парень старался.

— Не бойтесь, не съем.

Семашко зашел, слегка раскрасневшийся от волнения. Склифосовский полистал еще прожект, потом поднял голову и снял очки.

— Очень хорошо, Николай. Я рад, что вы в столь молодые годы так глубоко вскрыли проблемы. Вижу, что работа ваша в министерстве приносит плоды.

Реформатор расцвел от гордости, а я, следуя заветам Тириона Ланнистера, ждал, когда прозвучит «но».

— А где основная часть доклада, почему вы нам принесли только вводную? — ласково спросил министр.