Почти смешная история и другие истории для кино, театра - Эмиль Брагинский

— Понимаете, Ириша, — робко начала Зоя Павловна, вся эта официальная обстановка ее угнетала: панели светлого дерева, сверкающий пульт со множеством разноцветных кнопок, стулья, обитые кожей под тон панелей. — Сегодня я хотела забрать сумочку, а он завез меня на стадион, а сам…

— Минуточку! — Ириша опять сняла трубку… — Приемная Коробкова… Кто спрашивает?… Соединяю… — и в микрофон: — Николай Корнилович, вас Потапенко… — и к Зое Павловне: — Стадион, что дальше?

— Дальше он сказал, что не вмешивается в дела детей, и я с горя опять забыла сумочку…

— Блестяще! — оценила Ириша. — Минуточку! — сказала Ириша и в который раз сняла трубку, — Приемная… Нет, в буфет не пойду… Занята…

— Это такой стыд, — жаловалась Зоя Павловна, — вроде я нарочно…

— Это не стыд, это удача! — возразила Ириша.

— Хороша удача, когда я, пока ждала на стадионе, переложила в сумку всю зарплату!

— Минуточку… — Ириша взялась за трубку. — Приемная Коробкова… Ах, это вы, Иван Савельевич, вы хитрый Митрий… Но ваше письмо завизировано… — и снова Зое Павловне: — Вы правильно позабыли эту умную сумочку, и не спорьте!

На пульте зажегся синий сигнал.

— Меня вызывает Николай Корнилович. — И тут же отозвалась на звонок: — Приемная Коробкова…

— Как ты здесь работаешь? — не выдержала Зоя Павловна. — У меня уже голова кругом идет!

— Сегодня еще спокойный день! — и в трубку Ириша сказала: — Нет, он уехал… Нет, вряд ли вернется. — И к Зое Павловне: — И только не вздумайте этому типу звонить! Чтоб вас разыскать, он, хочешь не хочешь, должен поговорить с невесткой, иначе где ему раздобыть ваши координаты? Вы чувствуете, как все складывается?

— Но если он не захочет разыскивать?

На пульте снова вспыхнул синий сигнал. Ириша поднялась.

— Судья, пусть даже футбольный, не станет прикарманивать дамскую сумочку!

В приемную стремительно ворвался элегантный, но совершенно лысый мужчина и положил Ирише на стол пестрый журнал:

— Специально для вашей приятности из самого Парижу журналишко мод!

— Иван Савельевич, вы неподражаемы! — Ириша одарила его благодарной улыбкой и отдала какую-то бумагу.

— Ириша, — серьезно обратился к ней Иван Савельевич, пряча полученную бумагу, — был бы я холостяшкой, я бы на вас женился!

— А вот этого не нужно! — так же серьезно ответила Ириша и, направляясь к начальственному кабинету, оборотилась к Зое Павловне: — Вы на правильном пути!

— Но зато без денег… — закончила Зоя Павловна.

— Стоп! — закричала из зала Зоя Павловна и легко взбежала на сцену. — Васенька, вот сейчас вы бессильно опустили руки…

— Случайно опустил!

— А вы это зафиксируйте, играйте безвольного, слабенького… — Зоя Павловна побежала обратно в зал.

— Страшное сердцебиение… нога онемела… — начал Ломов.

— Руки, руки! — подсказала из зала режиссер. — Пальцы растопырьте!..

— Я растопырил… — выполнил распоряжение артист. — В боку дергает…

— Я теперь припоминаю — Воловьи Лужки в самом деле ваши… — уступала Ломову Наталья Степановна.

— Страшно сердце бьется…

— Васенька, хорошо! — Зое Павловне начинало нравиться. — Только вы еще больше умирайте!

Ломов покорно умирал:

— На обоих глазах живчики бегают…

— Ваши, ваши Лужки… — Наталья Степановна присела на стул, но неудачно. Только что сшитое, весьма симпатичное платье треснуло и поползло, открывая голое плечо.

В зале, сзади Зои Павловны, кто-то знакомо хмыкнул. Наталья Степановна искренне огорчилась: — Надо же, новое платье! Вот халтурщики!

— Ну!.. — послышалось сзади, и Зоя Павловна поняла, что в зале Герман Сергеевич и что он реагирует на происходящее.

— Вы что же, товарищ режиссер… — Как положено начальству, директор появилась в зале в самый неподходящий момент. — Собираетесь оставить в спектакле вею эту порнографию с голой актрисой?

— Это поползло по шву! — устало объяснила Зоя Павловна.

— Если по шву, я спокойна! — дарственно кивнуло руководство и головой показало на Германа Сергеевича. — Почему это в зале посторонние? Спектакль еще не принят!

— Товарищ из Министерства культуры! — нашлась Зоя Павловна.

— Из министерства, ну? — и Герман Сергеевич строго поглядел на директора.

Во та не растерялась:

— Не остроумно! Я инстанции за версту чую! — И выплыла из зала.

— Зашейте платье! Перерыв! — объявила Зоя Павловна.

Герман Сергеевич не смотрел на Зою Павловну, он глядел на сцену, где Ломов, ловко орудуя иглой, зашивал платье на плече партнерши.

— Был дома разговор! — сообщил при этом Герман Сергеевич Зое Павловне, и та сразу вспомнила, что предсказывала Ириша!

— Конечно, иначе бы вы не знали, как меня найти. Но она ни в какую?

— Да!

— Что — да?

— Ни в какую, да!

— И она накинулась на вас, что вы посмели со мной познакомиться?

— Нет, — покачал головой Герман Сергеевич, — я сказал, что я из Министерства культуры!

Зоя Павловна не засмеялась, только лишь первый раз взглянула на Германа Сергеевича с любопытством.

— Значит, вы на моей стороне?

— Нет. Но я за честность.

— Если по-честному, она должна давать мне внука?

Герман Сергеевич кивнул.

— Почему стоим? — вдруг закричала Зоя Павловна. — Почему не работаем? Начали, явление шестое, где про собак…

— Зоя Павловна… — попробовал обратиться к ней Герман Сергеевич, но та оборвала его:

— Не сейчас!

— Поймите, что ваш Откатай подуздоват! — начал Ломов.

— Неправда! — возразила Наталья Степановна.

— Подуздоват!

— Вашего Угадая подстрелить пора, а вы сравниваете его с Откатаем!

— Стоп! Стоп! — рассердилась Зоя Павловна, и Герман Сергеевич не понял почему. — Наташа, вы пропускаете главное — азарт, страсть!

И Зоя Павловна помчалась на сцену.

— Вася, попробуем со мной!

Теперь репетировали тот же отрывок, но в роли Натальи Степановны выступала сама Зоя Павловна. И оттого ли, что настроение было отчаянное, или от озорства, которое вдруг ее охватило, — озорство и тот самый азарт, и упрямство, — заиграла Зоя Павловна замечательно, и стала моложе, и красивее, и сцена пошла совсем по-иному, так что исполнительница, которую подменили, не обиделась, а вовсе захлопала и закричала:

— Зоя Павловна, браво!

А Герман Сергеевич тоже с изумлением смотрел на Зою Павловну, будто впервые видел.

Зоя Павловна перехватила этот взгляд, легко спустилась со сцены в зал и гордо, по-молодому спросила:

— Какая я актриса?

— Ну? — с искренним восхищением оценил Герман Сергеевич и продолжил: — Люкс!

Зоя Павловна удовлетворенно заметила:

— То-то! — и добавила: — Хотя актрисой никогда не была. Я институт кончала сто лет назад как режиссер народного театра.

И после короткой паузы Герман Сергеевич неожиданно для самого себя пообещал:

— Я еще раз с ней переговорю, попробую…

— Вот оно, влияние искусства! — улыбнулась ему Зоя Павловна и скомандовала: — Товарищи, начали! Наташенька, еще лучше, чем я, на чистом энтузиазме, поехали!

— Зоя Павловна… — начал было Герман Сергеевич.

— Потом! — оборвала его Зоя Павловна.

— Потом не могу… Сумочку-то наконец возьмите!

Зоя Павловна небрежно кинула сумочку на режиссерский столик, не поблагодарила, ей было не до того. — Наташенька, ярче, сочнее!

Герман Сергеевич осторожно покинул зал. То ли он действительно торопился, то ли смотреть на другую актрису было ему неинтересно.

В воскресный день погода испортилась. На улице шел нудный дождь, но Зоя Павловна все равно с утра заступила на дежурство. Опять высматривала внука из лестничного окна дома напротив. Опять появился со спаниелем рыхлый обрюзгший мужчина.

— Что-то вы сюда зачастили. Может, вам стул принести?

— Стоя лучше видно! — честно ответила Зоя Павловна.

— За мужем надзор? — пошутил хозяин собаки. — На воровку вы не похожи. Хотя воровки бывают интеллигентные тоже…

— Тихо! — скомандовала Зоя Павловна, потому что из подъезда вышла Лиля, таща за собой никуда не спешащего мальчика. А на улице его, естественно, интересовала каждая лужа.

Мужчина сзади Зои Павловны привстал на цыпочки и тоже поглядел.

— Дети! — он вздохнул понимающе. — Банальная семейная грызня. Дети — цветы зла и раздоров!..

Зоя Павловна обернулась, посмотрела на него с ненавистью, а он как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице.

Дождь зарядил нескончаемый, как говорится, без конца и края. На стадион пришли лишь самые отчаянные болельщики.

Выбегая на поле и неся в руках пятнистый футбольный мяч, Герман Сергеевич с надеждой взглянул на небо — надежды не было.