О чем молчат мужчины… когда ты рядом - Армандо Перес

– Он оказался женат, верно? – спрашиваю я мягко, видя, что у нее нет сил продолжать.

Она кивает утвердительно, но не произносит ни слова, не может. Я сам додумываю остальное: наверняка дети, может быть, уже подростки; красивый дом; жизнь в окружении сливок общества миланских интеллектуалов; и ни малейшего желания внезапно обнаружить путающуюся под ногами жертву флорентийской интрижки. Я рисую себе сцену их встречи в некоем безымянном баре, подальше от элегантного квартала, где он живет, фальшивые оправдания, горстка красивых и таких же лживых, ничего не значащих слов.

В моей голове словно прокручивается скверный, старый, банальный фильм, и это причиняет мне почти физическое страдание, и я чувствую себя виноватым в том, что включил проектор.

– Ты так и не вернулась во Флоренцию?

– Иногда езжу навещать своих. Нечасто. Они не простили мне то, что я бросила университет. По их мнению, я совершила ошибку, уехав в Милан. Они до сих пор не знают, почему я так поступила. Эта тайна стоит между нами стеной, которую мы никак не можем разрушить. Во всем виновата я одна… – Она замолкает, и я вижу, каких усилий ей стоит не впасть в отчаяние. – Нет, неверно. Это была вина нас обоих. Я должна была быть… быть более благоразумной. – Она снова поднимает глаза на меня и улыбается сквозь слезы: – Я думала, что я изменилась. Поумнела. А сейчас вижу, что ошиблась.

Я крепко прижимаю ее к себе и, пережидая, когда она выплачется в мое плечо, думаю, что раз уж она была честна со мной, то и я должен ответить ей тем же и рассказать ей кое-что о себе. Я должен рассказать ей о Чечилии.

Но я этого не делаю.

Глава 21

Словно издеваясь надо мной, вдохновение сделало мне ручкой. Тупо уставившись на кусок красного дерева, лежащий передо мной на верстаке, я чувствую себя так, словно меряюсь силами с самим собой.

«Стало быть, в голове ни одной толковой идеи насчет скульптуры?» – кажется, спрашиваю я сам себя.

«Почему нет? Есть. Есть даже предварительный набросок. Но я никак не могу осмелиться прикоснуться резцом к дереву», – ворчу я, и занесенная над ним рука с инструментом в сотый раз замирает, не зная, с чего начать.

Так, может быть, не настолько хороша идея?

Может быть, она даже наихудшая из всех. Я опускаю руку и кладу резец на стол. Но не уверен, что могу с ней расстаться.

После той вечерней поездки в среду по Милану все изменилось. Сегодня только пятница, а я не знаю, как мне пережить время до следующей встречи с Евой. Я испытываю хорошо мне известную потребность увидеть ее немедленно, меня поднимает и несет невероятная волна тяги к ней. В другой ситуации я позвонил или отправился бы к ней.

После той вечерней поездки в среду по Милану все изменилось. Сегодня только пятница, а я не знаю, как мне пережить время до следующей встречи с Евой.

Я не стратег. Если я хочу женщину, я ей об этом говорю прямо. И я не тот, кто может спокойно потерпеть три дня без этого. Но она сказала: мы увидимся в следующую среду, и исчезла. А я, может, впервые в своей жизни не могу решить, что мне делать.

А теперь я даже не знаю, появится ли она здесь в среду. Может быть, она решила, что зашла слишком далеко, а на Да Винчи ей наплевать. Она уже поняла, что я никогда не выброшу его на улицу. Хотя бы по той причине, что Лео в жутком состоянии. Как говорится, такова судьба: бочка полна вина, а жена – пьяница. Или, точнее, муж.

И я сижу здесь, не в состоянии делать что-либо, кроме как вести бесполезный разговор с самим собой. Или с куском дерева.

К черту! Я сметаю инструменты на пол, пинаю верстак и выбегаю из мастерской.

Я смотрю на ее рассыпавшиеся по голубой майке локоны, и они мне кажутся длиннее, чем когда я видел ее в последний раз. Со спины она напоминает мне ангела Рафаэля.

Мне везет, она одна. Взобравшись на лесенку за прилавком спиной к двери, она старается пристроить какую-то коробку на самую высокую полку. Стоя на цыпочках на последней из трех ступенек, она с трудом сохраняет равновесие. Я смотрю на ее рассыпавшиеся по голубой майке локоны, и они мне кажутся длиннее, чем когда я видел ее в последний раз. Со спины она напоминает мне ангела Рафаэля.

Ангел Рафаэля с прелестной попкой.

– Руки вверх, это ограбление! – рычу я.

Она вздрагивает, и коробка, которую она держала, выскальзывает из ее рук, открываясь в полете. Дождь разноцветных пуговиц из открывшейся коробки осыпает ее, когда она, теряя равновесие, с криком валится спиной назад. Прямиком в мои руки.

– Луис, ну ты и!.. – восклицает она прежде, чем оглядывается, явно узнав меня по касанию, запаху, ощущению моей кожи. – Совсем с ума сошел!

– Нет. Я решил прийти сюда, чтобы украсть самый драгоценный товар из этого магазина. – Я крепко прижимаю ее спину к моей груди и ловлю рукой ее запястья: – Пошли отсюда.

– Уйти из магазина в половине второго? Ты что, поддал, что ли?

Я чувствую, как сильно забилось ее сердце.

– Ах так?! Ты намерена бунтовать? – шепчу я ей в ухо.

– Конечно, намерена! – отвечает она возмущенно. – Ты сумасшедший! В любую минуту может прийти…

– Молчать! – командую я, сжимая ее запястья так, что она вскрикивает, и языком трогаю самое чувствительное местечко у нее за ухом. – Знаешь, что я делаю с барышнями, которые бунтуют?

Она задерживает дыхание. Ответом мне служит дрожь, пробегающая по ее телу.

– Я срываю с них всю одежду и голышом ставлю на четвереньки прямо на пуговицы и шлепаю по попке.

Я еще крепче прижимаюсь к ней, давая ей почувствовать мою нарастающую эрекцию.

– А когда кожа на попе краснеет от моих шлепков, а барышня постанывает от боли, я начинаю ее ласкать… – Перехватив ее запястья одной рукой, другой я расстегиваю «молнию» на ее джинсах и забираюсь к ней в трусики. Чувствую, как от моего прикосновения она становится влажной. Будь на ней вместо этих проклятых джинсов юбка, я задрал бы ее вверх и взял бы Еву прямо перед витриной, на виду всей улицы. И если кому-то захотелось бы войти и присоединиться к нам, добро пожаловать.

– Ну так что, ты идешь со мной?

– Луис, я не могу…

Она откидывается назад, и мои руки узнают все, что мне хочется узнать: она желает меня не меньше, чем я ее. То есть отчаянно.

– Все, уходим. И берегись, я даже представить себе не могу, что я сделаю с тобой, как только мы придем домой. А если по пути окажется открытый подъезд, я тебя трахну в первом же попавшемся.

У меня это было бы не впервые. Меня всегда одолевала охота трахаться в подъезде.

Я отпускаю ее, беру за руку и поворачиваюсь, чтобы увести из магазина. Но успеваю сделать всего один шаг к двери, как входит покупатель. Или, по крайней мере, я думаю, что это покупатель. Впрочем, я тут же узнаю его. Это ее жених.