О чем молчат мужчины… когда ты рядом - Армандо Перес

– Ева! – Он в изумлении останавливается на пороге.

– Альберто!

Я чувствую, как ее рука цепенеет в моей руке.

Пуговицы. Лестница.

– Тебе нужен врач, – говорю я быстро. – Вы не врач?

– Что?!

Кажется, у него плоховато с реакцией, у этого Альберто.

– Она упала с лестницы и стонала от боли, когда я вошел в магазин, – объясняю я. – Наверное, что-то с лодыжкой.

– Это правда. – Проявляя недюжинный артистический талант, Ева тянет руку к лодыжке. – Ничего страшного, слегка оступилась. Врач мне не нужен.

– Тебе больно? – спрашивает Альберто.

Какое счастье, что он не пожарный, думаю я, такой способен стоять с выключенным гидрантом в руке, спрашивая, на самом ли деле дом горит.

– Нет-нет, уже почти не болит. – Она тычет меня локтем в живот и шипит: – Ты не мог бы меня отпустить?

Она откидывается назад, и мои руки узнают все, что мне хочется узнать: она желает меня не меньше, чем я ее. То есть отчаянно.

Она права. В конце концов, кто-то из нас троих должен двигаться, а то мы похожи на живые рождественские фигурки, застывшие в дурацких позах у выхода из магазина. Я бережно выпускаю ее руку из своей.

– Осторожнее наступай на ногу, – напоминаю я ей, другой рукой незаметно подтягиваю «молнию» ее джинсов. – Внимательнее с лодыжкой.

В эту минуту размораживается и Альберто: он отрывает руку от дверной ручки, захлопывает дверь и идет к нам.

– А вы кто такой, простите? – интересуется он, пока Ева с гримаской боли массирует лодыжку правой ноги.

– Это Луис, – опережает она меня, прежде чем я успеваю открыть рот, и бросает на меня предупреждающий взгляд. – Я тебе о нем рассказывала, помнишь? Он… он друг Мануэлы.

Впервые мне кажется, что она испытывает неловкость. У нее напряженный и неестественный голос, даже когда она обращается к Альберто, словно она играет роль. Роль самой себя.

Напрягая память, Альберто хмурит брови:

– Ты мне о нем рассказывала? Не припоминаю. Во всяком случае, очень приятно, – говорит он, протягивая мне руку. – Я Альберто, жених Евы.

Мне кажется, он несколько педалирует слово жених, а может, мне только так кажется. Его пожатие твердое, мужественное.

– Очень приятно, Луис.

Я внимательно разглядываю его, и теперь, когда он в шаге от меня, я вижу, что он довольно привлекателен и хорошо сложен, брюнет, коротко стрижен, в дорогом костюме. Но в лице я не могу уловить ни одной черты, которая делала бы его особенным, придавала бы ему индивидуальности. Встреть я его тысячу раз в толпе, тысячу раз не узнал бы.

– Луис зашел купить подарок для Мануэлы, – объясняет Ева. – Если не ошибаюсь, Луис, ты имеешь в виду эту брошь? – В подтверждение своих слов она достает с витрины одно из украшений, разбросанных среди пластинок. – Вот она.

Протягивает ее мне на раскрытой ладони, и у меня глаза лезут на лоб.

Это та самая брошь с куском ужасного зеленого бутылочного стекла в центре, которая действительно бросилась мне в глаза в тот первый раз, когда я оказался перед ее магазином. Вблизи серебряная филигрань с изящными листочками выглядит замечательно, как живая. А вот камень, напротив, смотрится еще большей стекляшкой.

– Сейчас я ее заверну, – говорит она и направляется к прилавку, прихрамывая на левую ногу.

– Секунду назад это была правая нога, – шепчу я ей.

Она бросает злой взгляд на меня и с беспокойством смотрит на Альберто. Но он не кажется мне человеком, замечающим такие мелочи.

– Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь, Ева? – спрашивает он. Не бог весть как оригинально, но заботливо. – Может, все-таки вызвать неотложку?

– Мне – нет. Разве что Луису, он у нас ипохондрик, впадает в панику от малейшего укола булавки. А сейчас еще чувствует себя виноватым, и правильно, потому что это из-за него я упала.

– Как то есть из-за него? – Он испепеляет меня взглядом: – Ты что, толкнул лестницу?

– Нет, я напугал ее своим появлением. Эта девушка, видимо, пугается любого шороха, – говорю я мстительно.

– Это точно, она пуглива, совсем как ребенок, – подтверждает он снисходительным тоном доброго дядюшки. – Кстати, почему столько пуговиц на полу?

– Коробка опрокинулась, – сухо отвечает Ева. – Послушай, Луис, если хочешь, приходи забрать брошь завтра. Раз ты не уверен, понравится ли…

Ей явно не терпится поскорее избавиться от меня. По-видимому, ей доставляет мало радости видеть меня рядом со своим женихом. Поэтому выпускает шипы. Впервые мне кажется, что она испытывает неловкость. У нее напряженный и неестественный голос, даже когда она обращается к Альберто, словно она играет роль. Роль самой себя. Но я вовсе не собираюсь уходить, я хочу узнать и такую Еву тоже. Эту ее темную сторону. И еще: хотя не признался бы в этом самому себе, я не хочу оставлять ее с этим типом наедине. Я предпочел бы увести ее прямо у него из-под носа. «Мы больше не нуждаемся в тебе, дружок», – сказал бы я ему.

– Нет-нет, я уверен, ей понравится, так что я возьму сейчас, – отвечаю я.

Она зверем смотрит на меня.

– Но мне потребуется время, чтобы упаковать ее, – цедит она сквозь зубы. – Ты, наверное, не захочешь ждать.

– Ева, что с тобой?! – восклицает Альберто. – Впервые кто-то хочет купить что-то в твоем магазине! Разве можно так обращаться с клиентами?

Он с неожиданной сердечностью хлопает меня по плечу, и я понимаю, что в роли клиента я наконец обретаю смысл в его глазах. Do tu dos[23].

Это та самая брошь с куском ужасного зеленого бутылочного стекла в центре, которая действительно бросилась мне в глаза в тот первый раз, когда я оказался перед ее магазином.

Вежливость в обмен на вероятную выгоду.

– Прости ее, видишь, она немного расстроена.

– Еще бы, – усмехаюсь я, обалдевая от его патернализма.

– Знаешь, что мы сделаем? Мы пока пойдем и выпьем пивка в пабе по соседству, – следует неожиданное предложение. – А она тем временем упакует подарок, все равно потребуется какое-то время, к тому же осушит это море пуговиц. Ева, а ты, когда закончишь, присоединишься к нам, согласна?

У меня впечатление, что она сейчас хлопнется в обморок. Но она собирается с духом.

– Хорошо, – отвечает она, отводя глаза.

Ее голос слегка дрожит, и я на мгновение ощущаю укол вины. Но это моментально проходит. Это не я, а она лжет жениху, борясь с последствиями своих поступков. Могла бы быть искренней и иметь при себе нас обоих.

Могла бы?

– Тогда мы пошли! – Альберто распахивает передо мной дверь магазина.

Всего в паре шагов от него классический бар, декорированный деревом, гербами и предметами утвари старого Милана. Мы усаживаемся у стойки, как два вооруженных грабителя в перерыве между налетами.