Заводная девушка - Анна Маццола

занимаешься? – не выдержал Камиль.

Помпадур подняла руку, велев ему замолчать.

– Если не ошибаюсь, тебя зовут Мадлен? Так вот, Мадлен, я очень хорошо умею распознавать, когда люди мне лгут или что-то от меня утаивают. Так чем, по-твоему, занимаются они втроем?

Мадлен сглотнула.

– Мадам, клянусь, я ничего определенного сказать не могу! Но боюсь, это что-то… извращенное. Что-то идущее против природы.

– То есть ты думаешь, они создают человека.

Мадлен ясно увидела кусок материала, сохнущего на столе, и подробный рисунок человеческой руки.

– Возможно.

– В таком случае ты должна приложить все усилия и узнать. Необходимо понять их намерения. Меня весьма тревожит этот заказ.

– Да, мадам. Я приложу все силы.

Помпадур пристально посмотрела на Мадлен, словно та была книгой, которую маркиза хотела прочесть.

– А в переписке часовщика есть что-то, способное нам помочь? – спросила она, поворачиваясь к Берье.

Тот покачал головой:

– Маркиза, если бы обнаружилось что-то интересное, я бы немедленно поставил вас в известность.

С Помпадур он говорил совсем не так, как с Мадлен: мягко и почти раболепно. Наверное, с этой женщиной все говорили в такой манере, исключая короля.

– Что ты сумела разузнать о дочке часовщика? – спросил Камиль, буравя Мадлен взглядом.

Услышав вопрос, Берье покачал головой.

– Вообще-то, ничего.

Точнее, ничего, о чем Мадлен была готова рассказать здесь.

– В таком случае, Мадлен, события складываются для тебя не самым лучшим образом.

В висках у нее застучало. К горлу подступила тошнота. Она смотрела на землистый оттенок лица Камиля, белесые брови, тощую шею. До чего же Мадлен ненавидела этого человека за его гнусное задание и за то, как он обошелся с ее сестрой!

– Почему вы мне велите…

– Повеления, данные тебе, не обсуждаются! – резко оборвал ее Берье. – Ты попросту их выполняешь. Ты должна постоянно наблюдать за всем, что происходит в доме часовщика. И продолжать регулярно посылать отчеты обо всем заслуживающем внимания. Думаю, ты знаешь об участи «мух», которые не выполняют своих обязанностей.

Мадлен облизала губы. Да, она это знала. «Мух» попросту давили, а быстро или медленно – зависело от того, кто с ними расправлялся.

– Прошу вас, монсеньор, пусть мне заплатят обещанные деньги. Я не получила ни су.

Берье вскинул брови, словно просьба Мадлен его изумила:

– Ты смеешь просить денег, не выполнив задания, которое тебе дал мой подчиненный? Ты так и не узнала, чем занимается Рейнхарт, однако заикаешься о деньгах?

– На моем попечении мой племянник Эмиль. Я должна вернуться и помогать ему. А Камиль мне говорил…

– Тебе заплатят, когда выполнишь порученное задание. Можешь идти. – Берье указал на дверь. – Но помни: от нас никуда не спрячешься.

Мадлен механически сделала легкий реверанс, хотя на самом деле она жаждала плюнуть в его покрытое белилами лицо, жаждала расправиться с ним и многими подобными ему.

Покидая кабинет, она в последний раз взглянула на Помпадур. Та сидела подавшись вперед, а рука Берье почти касалась руки маркизы.

– Людовик совсем не виноват, – тихо говорила маркиза. – Он думает, что просто играет. Так всегда бывает, когда детям не дают игрушек.

* * *

Обратно Мадлен вернулась в одиннадцатом часу, совершенно продрогшая. Ее трясло, отчего она едва сумела вставить ключ во входную дверь луврских апартаментов. Все мысли, теснящиеся в мозгу, были направлены на то, как вырваться из полицейской хватки и получить обещанные деньги. Нужно вытаскивать Эмиля из разлагающей обстановки борделя и изыскивать способ самой выбираться из ловушки, в которую ее загнали. Мадлен чувствовала: она больше не может делать то, что вызывало у нее ненависть. Она не могла и не хотела предавать Веронику, единственную после Сюзетты, кто вызывал у нее нежные чувства. Мадлен настолько промерзла и была так поглощена раздумьями, что едва не налетела на повариху, неподвижно стоявшую в передней.

– Эдме! Ну ты меня и напугала.

– Где она?

– Кто?

– Мадемуазель Вероника. Где она? И куда ходила ты?

Последний вопрос не застал Мадлен врасплох.

– Я была у своих. Мне передали, что матери стало хуже.

– Вероника ходила с тобой?

– Нет. С какой стати ей туда идти?

– Дома ее нет. Ушла из своей комнаты, и никто не знает куда.

Все прежние страхи Мадлен отошли на задний план.

– Пару часов назад Вероника была дома. Я помогала ей переодеваться ко сну.

– Может, и помогала. А теперь ее комната пуста. Плаща и шляпы нет на месте. Доктор Рейнхарт заметил, что свет в ее комнате погас еще в десятом часу. Он потом постучался. Ответа не было. Тогда он вошел. Видит, покрывало на кровати откинуто, а свеча догорела и погасла.

– Где остальные?

– Доктор Рейнхарт отправился ее искать. Жозеф пошел с ним. Я осталась здесь на случай, если она вернется. Я, как слышу звуки, думаю, это она. Но ее нет.

– Вероника и раньше уходила одна, – сказала Мадлен, снимая шляпу.

– Сама знаю. Уходила, но не вечером. Нельзя ей одной ходить по Парижу, да еще в такое время. Дети вон пропадают.

– Эдме, пропадают дети простолюдинов. Те, кому по двенадцать-тринадцать лет. Никто не посмеет тронуть девушку из другого сословия.

Мадлен замолчала, сознавая глупость собственных слов. Она ведь не знала, чтó на самом деле творится в городе и кто рискует оказаться похищенным. В своем простом плаще Вероника вполне могла сойти за дочь свечника или пекаря. Ее могли принять за кого угодно.

– Мадлен, ты же знаешь, она выглядит моложе семнадцати лет. А в темноте… Cher Dieu[24], ну за каким чертом ее понесло на ночь глядя?!

Они пошли в гостиную, где молча сели, вслушиваясь в звуки города. Затем входная дверь апартаментов шумно распахнулась. На пороге стоял доктор Рейнхарт. Его плащ был покрыт блестящими капельками дождя.

– Ты, – устало бросил он Мадлен. – Где ты была? Что ты с ней сделала?

– Ничего, доктор Рейнхарт, – ответила Мадлен, тело которой сотрясалось от ударов сердца. – Я ходила проведать мать. Я думала, мадемуазель Вероника легла спать.

Рейнхарт подошел и навис над стулом, где сидела Мадлен. От него пахло ночным холодом.

– Она явно рассказывала тебе, что собирается уйти.

– Нет! Я помогала ей переодеться в ночную сорочку.

– Она была чем-то расстроена? Ты заметила что-нибудь подозрительное?

Мадлен молчала, обдумывая ответ.

– Я была с мадемуазель Вероникой недолго. Она собиралась ложиться спать, а не уходить. И расстроенной она не была. Притихшая – это да. Чем-то озабоченная.

Такой Вероника была не один день. Неужели он сам не замечал?

Доктор Рейнхарт продолжал смотреть на Мадлен. Глаза у него были очень большими, с неестественным блеском. На мгновение ей почудилось, будто он знает все: