Охотник на ведьм (ЛП) - Блайт Гиффорд

— Я должен идти. Пока… — Пока кто-нибудь не зашел. Пока можно попрощаться наедине, без свидетелей.

Она кивнула. Он надел чулки и бриджи, подобрал с пола сапоги, потом молча помог ей одеться.

— Я найду ее, — сказал он.

Ее тело, подразумевал он.

Она хотела спросить, когда они увидятся снова. Что случится потом. Предстанет ли она перед Комиссией или ее сожгут в Кирктоне на костре.

Но нашла в себе силы вымолвить только одно:

— Спасибо.

— Я люблю тебя.

С комом в горле, не в состоянии говорить, она кивнула и бросилась в его объятья, отказываясь говорить «прощай», надеясь, что Господь смилуется над ними и позволит им встретиться в загробной жизни.

***

Будить дом Александр не стал, но, поскольку солнце уже взошло, один из заспанных лакеев графа согласился выехать вместе с ним на поиски. Туман медленно таял. Было уже позднее утро, когда они увидели на дне глубокого оврага неподвижное тело. Оступилась во тьме? Или прыгнула сама, уверовав, что сможет взлететь?

Приподнявшись в седле, лакей заглянул на край крутого обрыва.

— Надо сжечь ее, — сказал он, однако спешиваться не торопился.

Александр посмотрел вниз на разбившееся, но наконец-то пребывающее в покое тело.

— Пусть она останется там, куда ее привел Господь, — проговорил он, отводя лошадь.

— Вы хотели сказать, куда ее привел Дьявол? Что ж, пускай. Все равно она уже горит в огне преисподней.

На обратном пути Александр помолился за упокой ее души, и в ответ Господь послал ему одну идею. Спасти Джанет Рейд он не сумел, но ее смерть может спасти жизни им всем.

***

Всю обратную дорогу до башни Александр пытался подобрать самые бережные, самые мягкие слова для того, чтобы сказать Маргрет о гибели ее матери. Но вышло так, что говорить ему не пришлось.

Едва она встретилась с ним взглядом, надежда в ее глазах умерла.

— Где?

— На дне Хен-Хоул.

Сторож, впустив его в ее комнату в башне, притворил дверь, но она продолжала смотреть куда-то поверх его плеча, словно ожидала увидеть за ним тело матери.

— Где она теперь?

— Мы оставили ее Господу.

— Без христианского погребения?

— Ты предпочтешь, чтобы я принес ее тело для сожжения?

Осознание, боль, скорбь разом отразились в ее взгляде. Христианского погребения и не могло быть. Не для ведьмы.

— Не надо было пускать тебя в дом. Не надо было ничего тебе рассказывать. — Сжимая кулаки, она двинулась на него, и он молча терпел, пока она, вымещая свое горе и гнев, молотила кулаками по его плечам и груди, потому что знал, что на самом деле ее удары были предназначены не ему.

Он понимал, что она чувствовала. После смерти матери он тоже поначалу винил себя, а после выплеснул гнев наружу, готовый обвинить что угодно и кого угодно, лишь бы заглушить свою боль.

Но ни гневом, ни яростью, ни поисками виновных изменить Божий план было невозможно. Смерть была конечным уделом каждого из людей. Все его поступки были напрасной борьбой против Божьей воли, все это время он заблуждался, думая, что победив зло, что изничтожив в мире всех ведьм до единой, можно победить саму Смерть.

Вместо этого ведьмы — реальные или воображаемые — вновь собирались отнять у него любимого человека.

Нет. Только не это. Он усвоил урок. На сей раз должно быть что-то, что получится изменить.

Гнев Маргрет пошел, наконец, на убыль, и когда его сменили рыдания, она упала ему на грудь и позволила обнимать себя, пока не выплакала все слезы.

— По крайней мере ее не казнили как ведьму, — проговорила она в попытке хоть чем-то утешиться. — Ей не пришлось стоять привязанной у столба и бояться языков пламени.

— Она свободна, — шепнул он. — Никто больше ее не обидит.

Ничего больше он сказать не мог. Как не мог ничего сделать, только обнимать ее, такую теплую, живую, родную, смотреть на смутные очертания холмов да уповать на то, что его план сработает.

В то время, как они с Маргрет провели День всех святых в объятьях друг друга, местные жители забаррикадировались за закрытыми дверями, будто рабы египетские, и молились о том, чтобы зло миновало их дома. Две обвиненные женщины сидели раздельно и взаперти. Никто не осмеливался к ним приближаться, и Александр надеялся, что им удалось поспать.

Дочь Оксборо после молитв священника провела спокойную ночь, а вот граф выглядел так, словно просидел рядом с нею, прислушиваясь к ее дыханию, до самого утра.

Жена кузнеца потеряла ребенка.

Он не стал тревожить Маргрет рассказом обо всем этом, но он знал, что оно означает.

С Божьей помощью деревня пережила эту ночь. Впервые за неделю люди получили передышку. Но до прибытия Комиссии оставалось еще несколько недель, и за эти недели, пока среди мужчин и женщин Кирктона крепок страх, что любой их вдох может стать последним, неизбежно появятся новые подозрения. Новые обвинения.

Новые смерти.

Он поцеловал Маргрет и ушел, прошептав напоследок слова любви, но не поделившись с нею своей задумкой, ибо не мог ничего обещать. Если он доберется до Джедборо, если судья Форбс все еще там, если его идея будет одобрена, если все сложится, как надо… тогда, возможно, у него появится шанс отвести опасность.

Джанет Рейд уже ничего не угрожало. В отличие о Маргрет и остальных.

Глава 22.

Как только Александр вышел, Маргрет обессиленно осела на пол. Ее скорбь словно выплеснулась волной вслед за ним и разбилась о каменные стены, и теперь она могла только безучастно следить за полосой света, ползущей по полу по мере угасания дня.

В полном оцепенении. Ни о чем не думая. Ничего не чувствуя.

Опустились сумерки. Она тряхнула головой, словно пробудившись от глубокого сна. Ее мать умерла.

Но почему нет ощущения потери?

Потому что она потеряла ее очень давно — по вине Джеймса Скоби, Джона Дана и всех остальных. Сегодня умерло тело матери, но ее разум они убили, когда пытками довели ее до сумасшествия. Мама, которая пекла хлеб и распевала гимны, которая утирала ее детские слезы, та мама умерла давным-давно.

И целый год Маргрет оплакивала ее уход.

Внезапно она осознала, что за чувство испытывала. Это было непривычное чувство.

Облегчение.

Много месяцев подряд она ежедневно изводила себя тревогами, напряженно все контролировала, кормила мать, следила за тем, как она спит, беспокоилась о том, что она может удариться в крик, впасть в оцепенение, утонуть в ручье или убежать в деревню. Теперь все это ушло в прошлое. Весь год Маргрет каждую секунду приглядывала за нею, пока находилась дома, и беспокоилась о ней, когда отлучалась и оставляла мать в одиночестве. Вплоть до последней ночи ее жизни. Где она? Замерзла? Голодна? Поранилась?