Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

на солнце ярким пятном, дети расхохотались и стали издеваться.

— Твой горшок, твой дружок, ну а если беда, без горшка ты никуда! — скандировали дети, окружив телегу со всех сторон.

Бросив горшок на дно телеги, я, не выпуская из рук Тамилу, слезла с телеги и, глупо улыбаясь, скрылась за тяжёлой дверью парадной. Привыкнув к темноте парадной, разглядела белые мраморные ступени, ведущие на широкую площадку. Две высокие двери с гофрированными стёклами, резными панелями и блестящими медными ручками поразили меня сказочной красотой. За такими дверями должны жить принцессы. На второй этаж вела широкая лестница из белого мрамора. Толстые и блестящие деревянные перила подпирала чугунная решётка из стеблей с тюльпанами. Стебли изящно переплетались, на концах поникшие головки тюльпанов и острые длинные листья, изогнувшись, вонзались в перила. Площадку между этажами освещало низкое овальное окно, доходящее мне всего лишь до пупка. Стёкла отсутствовали, с боков торчали острые осколки. Я присела и выглянула во двор. Дети, потеряв интерес к пустой телеге, разбежались.

— Стой, Ветуня! Не двигайся, а то выпадешь! — испуганно закричала мама сверху, — Иди сюда, посмотри нашу квартиру, а я спущусь за вещами.

Мамины танкетки зацокали мимо меня вниз, а я стала подниматься на второй этаж. Дверь нашей квартиры открыта настежь, и я заметила, что эта дверь совсем не такая красивая, как двери на первом этаже. Стало немножко обидно. Дверь слева тоже красотой не блистала.

Переступила порог и очутилась в небольшой тёмной и пустой комнате. Замурованное почти до верха окно сквозь грязные, пыльные стёкла пропускало очень мало света. Я разглядела в стене приоткрытую дверь, покрашенную белой масляной краской. Значит, есть ещё комната. Распахнула белую дверь. Там точно такая же квадратная тёмная комната с замурованным окном. Только у стены стояла голая кровать с панцирной сеткой. «Вот это и есть, как сказала мама, наша прекрасная новая квартира?» — я задыхалась от разочарования. К горлу как всегда от большой обиды подкатил твёрдый, словно кусок мокрой глины ком, и я уже готова была разреветься, но отвлеклась на мамин счастливый смех. «И чего это она так радуется? — подумала я, — она что, не видела этого безобразия? Тут как в катакомбе темно и жутко!»

В первой комнате разговаривали мама и дядя, который привёз нас сюда. Он тоже смеялся, раскатисто, хриплым басом.

— Хороша квартырка. На завтра заказали вам стекольщика. Прыйдэться малэнько потерпеть пылюку, но зато поставять новые рамы, стёкла и будэ у вас сонэчко в окне. Пойду, занесу остальные вещи. А то мени ше багато артистов пэрэвозыты, — и дядя, насвистывая, стал спускаться по лестнице.

Когда мы с мамой остались одни, я сказала, упрямо потупившись:

— Я тут жить не буду! Тут жутко и ночувать негде.

— А где ж ты собираешься жить? — улыбнулась мама.

— Хочу обратно домой. Там моя кроватка и твой диван.

— Теперь наш дом здесь, а тот дом не наш. Просто там нас приютили ненадолго. А хочешь, чтоб тут стало красиво и уютно?

— Хочу. А как?

— Руки приложить надо, вот как! Давай, прежде всего, воды принесём. Тут крана нет. Я заметила колонку во дворе.

Мама схватила ведро, и мы спустились во двор. Колонка располагалась против нашей парадной. К ней выстроилась очередь. В основном женщины.

— Лидочка, вы уже переехали? Когда? — спросила молодая женщина, за которой мы встали. Я вспомнила её красивое лицо в веснушках. Это была Женечка, из маминой гримёрки.

— Только что Васька привёз. Ужас! Темно и спать неизвестно на чём будем. Ветка уже бунтует.

— Так вам не сказали? Вы идите во вторую парадную. Там в квартире на первом этаже справа полно матрасов и ватных подушек. Я тилькы шо бачила, як Мартынов два тюфяка тащил. Завтра стеклить будуть. А пока жгите электричество. Слава богу, подключили дом. У вас лампочка ввёрнута?

— Что-то я не обратила внимания.

— Если нет, возьмите у нас. Костя притащил из театра. Завхоз дал три под расписку. Одна лишняя. — Женечка набрала воды в ведро, — Наша парадная с другой стороны дома, второй этаж, квартира 20. Заходите. Может ещё что-то нужно будет.

Мы отнесли полное ведро домой, и мама пошла за лампочкой. А я стояла посреди тёмной комнаты, задрав голову в потолок, с которого свисал провод, скрюченный как червяк.

— А как ты достанешь? — спросила я вошедшую маму, — Тут так высоко…

— Ой, кошмар! Тут не только высоко… Патрона ж нет.… Куда вкручивать? — мама громко задышала и стала глотать слёзы.

Немного пострадав и повозмущавшись, она встряхнула руками, будто сбросила с себя тяжёлый груз.

— Жизнь продолжается. Пошли за матрасами.

Комнату с матрасами нашли сразу. Там вдоль стены почти до потолка возвышалась гора сваленных друг на друга серых матрасов. В углу беспорядочно навалены подушки. Мама долго выбирала глазами матрас почище. Наконец выбрала и стала вытаскивать его из высокой кучи. Куча наклонилась, и три матраса сползли маме на плечо. Они оказались тяжёлыми и мама, придавленная ими, растянулась на пыльном полу.

— Мамочка! — завопила я изо всех сил, стараясь вытянуть маму за ногу из-под тюфяков.

— Ради бога, не надо так кричать, девочка! — в комнату вошёл высоченный и худющий дядя.

— Там мама лежит под всеми матрасами! Тягните, а то они её задавят, — умоляла я дядю, стараясь спихнуть с мамы верхний матрас.

— Не задавят. Будь любезна отойди, малышка, — он отодвинул меня и стал ловко откидывать с мамы матрасы.

Когда последний матрас был убран, мы увидели маму, лежащую на полу лицом в ладони. Плечи её вздрагивали от тихого и жалобного плача.

— Поднимайтесь, поднимайтесь, девушка, и ради бога не плачьте. Смею надеяться, что ваши косточки не смяты? Давайте вашу доблестную руку и будем выбираться из окопа.

Он протянул маме длиннющую руку с огромной, как лопата ладонью. Мама резко подтянула ноги и, прикрыв колени юбкой, протянула дяде руку. Встав на ноги, она, стряхнув с платья пыль, внимательно посмотрела дяде в лицо.

— Благодарю, большое спасибо. А я узнала вас. Вы Копылов из русского театра.

— Совершенно верно. Рюрик Игоревич, к вашим услугам. А вы, конечно же, прекрасная Лидия Тимош, — он взял