Лишь - Эндрю Шон Грир

с Фредди закончилась, как скоро закончится и эта.

Маленькие городки незаметно перетекают в Киото, и, пока Лишь гадает, далеко ли до центра – не это ли главная улица, не там ли река Камо, – оказывается, что они уже приехали и пора выходить. Рёкан[127] стоит в стороне от дороги, за низким деревянным забором. Юный портье в черном костюме с любопытством смотрит на то место, где должен стоять его чемодан. По мощеному дворику ему навстречу идет женщина в кимоно, немолодая, с легким макияжем и прической в стиле начала двадцатого века. Девушка Гибсона. «Мистер Артур», – говорит она с поклоном. Он кланяется в ответ. Из гостиницы доносится шум: какая-то старуха, тоже в кимоно, болтает по мобильному телефону и делает пометки в настенном календаре.

– Это всего лишь моя мать, – со вздохом говорит хозяйка. – Она до сих пор считает себя главной. Мы дали ей фальшивый календарь для записи клиентов. Телефон также фальшивый. Могу я предложить вам чаю? – Он говорит, что с удовольствием выпил бы чаю, и она премило улыбается; затем на ее лице появляется выражение глубокой скорби. – Мне так жаль, мистер Артур, – говорит она, будто сообщая о смерти ближнего. – Вы приехали слишком рано; сакура еще не зацвела.

После чая, взбитого в горькую зеленую пену («Будьте добры, съешьте сначала сахарное печеньице»), хозяйка провожает гостя в любимый номер писателя Кавабата, Ясунари. На устланном татами полу стоит низкий лакированный столик, а за раздвижными створками, оклеенными белой бумагой, в лунном свете сияет сад, влажный после недавнего дождя; Кавабата писал, что этот сад – сердце Киото. «Не какой-нибудь, – настаивает она, – а именно этот». Ее помощница будет регулярно подливать горячую воду в ванну, чтобы он в любой момент мог пойти искупаться. В любой момент. В шкафу он найдет юкату[128]. Он будет ужинать у себя в номере? Она лично все подаст: это будет первая из четырех трапез кайсэки, о которых ему предстоит написать.

Кухня кайсэки, объясняет хозяйка, соединила в себе кулинарные традиции монастырей и императорского двора. Как правило, трапеза состоит из семи блюд (жареных, вареных, сырых) с сезонными ингредиентами. Сегодня это лимская фасоль, полынь и морской лещ. Угощения оформлены так изысканно, а подает она их с такой любезностью, что Лишь даже как-то тушуется. «К моему искреннему сожалению, завтра меня с вами не будет; я должна ехать в Токио». Сказано таким тоном, будто ее лишили высшего наслаждения: еще одного дня в обществе Артура Лишь. В уголках ее губ проскальзывает тень улыбки, которую прячут от мира вдовы. Она кланяется и уходит, а потом возвращается с дегустационным сетом саке. Он пробует все три вида и на вопрос, какой ему нравится больше всего, отвечает «Тонни», хотя все три на один вкус. Он спрашивает: а ей какой нравится? «Тонни», – отвечает она. Ложь из сострадания.

На второй и последний день в Японии у него большие планы; зарезервированы столики в трех местах. В одиннадцать утра во вчерашней одежде Артур Лишь отправляется в первое из них, но на выходе, у нумерованных полочек с обувью, его подстерегает мамаша хозяйки. Крошечная, крапчатая, как скворец зимней порой, древняя, лет под девяносто, она, стоя за стойкой регистрации, начинает что-то ему втолковывать и болтает без умолку, будто неумение говорить по-японски лечится удвоенной дозой японского (логика «клин клином»). И все же каким-то образом после стольких месяцев пантомимы, после его многострадального путешествия в мир эмпатии и телепатии он, кажется, ее понимает. Она рассказывает о своей молодости. О тех временах, когда хозяйкой гостиницы была она. Она достает потрепанную черно-белую фотографию двух людей, сидящих за низким столиком, – мужчина седой, женщина в гламурной шляпке-ток – и он узнает комнату, где вчера пил чай. Старуха объясняет, что девушка, разливающая чай, – это она, а мужчина – знаменитый американец. Дальше следует долгая пауза, во время которой на поверхность его сознания медленно, осторожно, подобно дайверу, поднимающемуся из глубин, всплывает догадка, и наконец он восклицает:

– Чарли Чаплин!

Старуха самозабвенно закрывает глаза.

Тут приходит девушка с косами, включает маленький телевизор на стойке и начинает листать каналы. На экране появляется император Японии, он принимает гостей. Лишь замечает знакомое лицо.

– Это случайно не наша хозяйка? – спрашивает он.

– О да, – отвечает девушка. – Она очень сожалеет, что не успеет с вами попрощаться.

– Она не говорила, что это из-за чаепития с императором!

– Она приносит глубочайшие извинения, мистер Лишь. – На этом извинения не заканчиваются. – Прошу прощения, но вашего багажа до сих пор нет. И утром вам звонили: я все записала. – Она вручает ему конверт. Внутри – листок с надписью из заглавных букв, как в старинной телеграмме:

АРТУР НЕ ВОЛНУЙСЯ НО У РОБЕРТА СЛУЧИЛСЯ ИНСУЛЬТ ПОЗВОНИ КАК ТОЛЬКО БУДЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ

МЭРИАН

– Артур, ну наконец-то!

Голос Мэриан… в последний раз он слышал его почти тридцать лет назад; можно только догадываться, как она проклинала его после развода. Но тут он вспоминает Мексику: «Передает наилучшие пожелания». В Сономе семь вечера, новый день еще не наступил.

– Мэриан, что произошло?

– Артур, не волнуйся, не волнуйся, с ним все в порядке.

– Что. Произошло.

Вздох с другого конца земного шара, и, на миг позабыв о тревоге, он дивится: Мэриан!

– Он был дома, читал, а потом вдруг упал на пол. Повезло, что с ним была Джоан. – Сиделка. – Он немного поранился. Ему трудно разговаривать, трудновато пользоваться правой рукой. Это легкий инсульт, – строго говорит она. – Легкий.

– Что это значит? «Ерунда, ничего страшного» или «Слава богу, что не тяжелый»?

– Слава богу, что не тяжелый. И слава богу, что он, например, не поднимался по лестнице. Слушай, Артур, я не хочу, чтобы ты себя накручивал. Я просто хотела тебя предупредить. Ты у него первый в списке контактов для экстренной связи. Но в больнице не знали, где тебя найти, поэтому позвонили мне. Я вторая. – Смешок. – Им повезло, я месяцами не выходила из дома!

– Ой, Мэриан, ты же бедро сломала!

И снова вздох.

– Оказалось, это не перелом. Но на мне места живого не было. Ну, что поделаешь? Ничто не вечно. Обидно, что с Мексикой не сложилось; хороший был повод для встречи, куда лучше, чем этот.

– Мэриан, я так рад, что ты с ним! Я завтра же к вам приеду, я должен…

– Не надо, Артур, не надо! У тебя же медовый месяц.

– Что?

– Роберт в порядке. Я пробуду здесь еще неделю. Повидаетесь, когда вернешься. Если бы Роберт не настоял, я бы вообще тебя не побеспокоила. Конечно, ему тебя не хватает в тяжелые времена.

– Мэриан, никакой у меня не медовый месяц. Я пишу статью про Японию.

Но спорить с Мэриан Браунберн бесполезно.

– Роберт сказал, что ты вышел замуж. За Фредди кого-то там.

– Нет-нет, нет-нет, – говорит