Другое имя. Септология I-II - Юн Фоссе

для Асле лучше, но хочу и, наверно, могу со всем смирением и кротостью просить Господа не отнимать у Асле жизнь, позволить ему выздороветь, да-да, молю Тебя, Господи, исцели Асле, думаю я, а потом лежу, устремив пустой взгляд в пространство, в темное ничто, и как же я устал, как же устал, но не иначе как слишком встревожен, чтобы уснуть, думаю я, а еще думаю, что, пожалуй, лучше пишу под нажимом, когда мне надо подготовить к выставке достаточно хороших картин, ведь я хоть и люблю писать маслом, но зачастую в том, что́ я пишу, заключена огромная боль, в каком-то смысле она и во мне тоже, поскольку хранящиеся во мне картины почти сплошь связаны с воспоминаниями, которые причиняют боль, свет связан с тьмой, ничего тут не поделаешь, и иные художники расстаются со своими картинами скрепя сердце, они предпочли бы оставить их у себя, не продавать, но я радуюсь всякий раз, когда продаю картину, вроде как отделываюсь от нее, возможно, это у меня с детства, когда я, мальчишка, зарабатывал несколько крон, рисуя соседские дома и усадьбы, нешуточное дело для подростка, но я занимался им с радостью, рисовал картину, отдавал ее и получал деньги, и по сей день продаю картину с радостью, сама по себе продажа доставляет радость, и, признаться, вдобавок я думаю, что, продав картину, я еще и отдал, вроде как подарил свет, который должен в ней быть, я словно передаю дальше тот дар, что получил сам, но платят мне за саму картину, а не за свет, содержащийся в ней, ведь я сам получил его в дар и потому тоже могу подарить, и зачастую этот свет связан с чем-то, что ранит, причиняет боль, если не заставляет страдать, хотя это, пожалуй, слишком громко сказано, однако деньги мне платят за саму работу, за картину, но не за свет, и тот, кто покупает картину, получает толику света, а также толику страдания, отчаяния и боли, заключенных в этом свете, думаю я, и если в картине нет света, значит, я им не поделился, картина не завершена, пока в ней нет света, и пусть даже этот свет незрим, думаю я, пусть даже никто другой, кроме меня, не способен этот свет увидеть, он должен быть там, ведь говорят же увидеть свет, а еще говорят сподобился света, эх, кто бы знал, насколько эти слова справедливы, хотя обычно так говорят о людях, которые, по мнению окружающих, более-менее съехали с катушек и которые не вполне от мира сего, причем говорят с издевкой, да не все ли равно? ведь я вижу то, что вижу, видел то, что видел, изведал то, что изведал, и пишу то, что пишу, вот и всё, думаю я, потому-то я и радуюсь, продавая картину, ибо с нею передаю дальше свет, думаю я, вот так и живу писанием картин, всегда этим жил, оттого и должен, конечно, продавать картины! на что бы я жил, если бы не продавал картины? ох и худо бы мне пришлось, вконец бы обнищал, и ведь сколько художников живет в ужасающей нищете, хотя в большинстве они изо всех сил стараются скрыть свою бедность и держатся богачами, сорят деньгами направо и налево всякий раз, как заработают несколько крон, но я никогда таким не был, никогда не тратил больше необходимого, думаю я, наоборот, скорее меньше, можно сказать, я был, как говорится, неприхотлив, и денег мне всегда хватало, думаю я, пожалуй, как раз потому, что я был настолько неприхотлив, настолько бережлив, что это граничило со скаредностью, со скопидомством, как говорили старики, просто не люблю я тратить деньги, никогда не тратил их так, как другие, в сущности, я люблю покупать только холсты, тюбики с масляными красками и всякие принадлежности для живописи, зато их покупаю с огромнейшим удовольствием, и у меня накопилось столько холста, и тюбиков с масляными красками, и скипидара, и реек для подрамников, и кистей, и ветоши, и всего прочего, что, пожалуй, можно больше не покупать, считай, на всю жизнь хватит, и в основном все это хранится в одной из мансардных комнат, стоит-лежит там, в аккуратном порядке, на своих местах, думаю я, но, вместо того чтобы пользоваться складом в мансарде, я опять покупаю, вот и сегодня купил рулон холста в «Художнике» и изрядное количество реек для подрамников на Складе пиломатериалов, но кажется, будто было это давным-давно, будто целый год минул с той поры, как я заезжал в «Художник» и на Склад пиломатериалов, хотя побывал там нынче утром, но покупка принадлежностей, необходимых для работы, дело святое, тут и речи нет об экономии, наверно, это тоже связано с детством, когда я, продав картину, на вырученные деньги покупал холст, тюбики с красками и скипидар, думаю я, лежа в гостиничной постели в номере 407, на кровати, где лежал уже несчетно раз, и я так устал, так устал, а заснуть не могу, ведь как там Асле? как он там, в Больнице? Асле нужен покой, они сказали, ему нужен покой, и поэтому проведать его нельзя, и я, конечно, возражать не стал, просто ушел, и, наверно, просто чтобы не думать об Асле, думаю о другом, обо всем, о чем обыкновенно думаю, ведь Асле нужен покой, для него так лучше всего, сказала Медсестра, поэтому лучше всего мне зайти завтра и спросить, когда можно его проведать, сказала она, а я сказал, что могу зайти завтра, но если он будет спать, то пусть спит, ведь ему теперь нужен покой, важно, чтобы он спал как можно больше, сказала она, и я сказал, что завтра вернусь и спрошу, можно ли его повидать, если он не спит, а если спит, то очень хорошо, тогда я не стану к нему заходить, зайду как-нибудь в другой раз, живу-то я довольно далеко к северу от Бергена, на Дюльгье, если она знает, где это, сказал я, и Медсестра ответила, что не знает, и я пояснил, что это маленький такой хуторок, о котором почти никто слыхом не слыхал, а она сказала, что мы так и сделаем, я зайду завтра или как-нибудь в другой день, но прежде могу позвонить по телефону и узнать, можно ли зайти, а мы посмотрим, как обстоит дело, сказала она, ведь, наверно, так все и было или я просто так думаю? думаю, что так было? что Медсестра и я этак разговаривали? но сейчас я, по крайней мере, точно лежу в постели в «Убежище», во всегдашнем моем номере 407, никак не могу заснуть и думаю, что многим из тех, кто