Штамм. Вечная ночь - Гильермо дель Торо

Прежде чем подняться из кресла, Барнс сделал полный выдох. Несколько секунд он сидел неподвижно, прогоняя головокружение, рука его покоилась на обитом бархатом подлокотнике. Он был во власти алкоголя, которым напитал себя. Теперь весь мир превратился в изящный стеклянный шар, и Барнс парил вдоль его стенок на чуть колеблющемся облаке бренди.

Этот дом принадлежал когда-то Боливару, рок-звезде. Был его изящным загородным убежищем. Когда-то за этот дом заплатили восьмизначную сумму. Барнс смутно помнил, какая вонь поднялась в прессе, когда Боливар приобрел особняк у какого-то разорившегося аристократического семейства. Это событие вызвало искренний интерес, потому что подобная покупка никак не укладывалась в представление о готе-шоумене. Но таким уж был мир, пока все не покатилось в тартарары: рок-звезды великолепно играли в гольф, рэперы — в поло, а актеры-комики коллекционировали предметы современного искусства.

Чуть покачиваясь, Барнс подошел к высоким стеллажам, остановился перед коллекцией старинной эротики, собранной Боливаром. Он взял большой, красиво переплетенный номер «Перл»,[23] открыл его на стоящей поблизости конторке. Ох уж эти викторианцы. Столько садомазо. Затем вытащил переплетенный вручную фолиант, больше похожий на альбом для фотографий, чем на обычную книгу. Здесь на плотные бумажные страницы были наклеены старинные фотографии. В отпечатках сохранились остатки серебряной эмульсии, и Барнс старался, чтобы она не попадала ему на пальцы. Он был приверженцем традиций, приверженцем старинного мироустройства и сексуальных позиций с доминированием мужчин. Он представил себе раболепную женщину.

Наконец настало время четвертой и последней порции бренди. Он взял трубку внутреннего телефона и позвонил на кухню. Кто из его привлекательных прислужниц принесет ему сегодня пресловутую четвертую порцию «бренди Александр»? Будучи господином в доме, он имел возможность (а в определенном состоянии подпития и изобретательность) воплощать свои фантазии в жизнь.

На звонок никто не отвечал. Экая дерзость! Барнс нахмурился, повесил трубку, набрал кухню снова, решив, что в первый раз ошибся номером. И опять никто не ответил. Вдруг он услышал громкий звук где-то поблизости в доме. Наверно, подумал он, его просьбу предвосхитили и ее сладкое воплощение уже за дверью. Он ухмыльнулся пьяной улыбкой и, положив трубку на старомодный рычаг, направился по мягкому ковру к большой двери.

Широкий коридор был пуст. Барнс вышел из гостиной, его элегантные белые туфли слегка поскрипывали.

Он услышал голоса внизу. Неразборчивые и приглушенные, они доходили до его ушей почти как далекое эхо.

Оставленные без ответа звонки и шум внизу давали ему достаточно оснований лично проинспектировать прислугу и выбрать ту, что принесет бренди.

Барнс поставил одну ногу перед другой по центру коридора, поражаясь собственной способности идти по прямой. На площадке перед лестничным пролетом он нажал кнопку вызова лифта. Золоченая кабинка поднялась из фойе, он открыл дверь, сдвинул в сторону решетку и вошел, потом закрылся и опустил рукоятку. Кабинка перенесла его на первый этаж, словно Зевса на облаке.

Он вышел из лифта, не забыв посмотреть на себя в золоченое зеркало. Верхняя половина его форменной рубашки свисала вниз, прикрывая тяжелые медали. Он облизнул губы, поправил волосы, чтобы меньше была видна плешь, разгладил бородку и, прежде чем войти в кухню, принял вид подвыпившего благородства.

Широкое Г-образное помещение оказалось пустым. На длинном столе в центре остывал поддон с печеньем, рядом лежали две прихватки. Перед шкафом с алкоголем стояли бутылка коньяка и запечатанный кувшинчик со сливками, тут же он увидел мерные сосуды и открытую банку с мускатным орехом. Телефонная трубка лежала на настенном рычаге.

— Эй? — позвал Барнс.

Сначала до него донеслось дребезжание, словно кто-то тряс полку. Потом одновременно прозвучали два женских голоса:

— Сюда.

Заинтригованный, Барнс прошел к углу. Обогнув стол, он увидел пять своих служанок (все ухоженные, хорошенькие, с длинными волосами), привязанных гибким кабелем к опорам стеллажа с элитными кухонными принадлежностями.

Поначалу Барнс испытал удовольствие при виде их скованных запястий, широко распахнутых умоляющих глаз. Его мозг, размягченный бренди, воспринял эту сцену как эротический рисунок.

Реальность не сразу разогнала туман. Прошло долгое мгновение замешательства, прежде чем он понял, что кто-то и в самом деле проник в его дом и связал прислугу.

Что кто-то находится в доме.

Барнс развернулся и побежал. Женщины завопили, и он врезался бедром в стол, согнулся пополам от боли, пробираясь к двери, чуть не вслепую пересек площадку первого этажа, завернул за угол. Его одурманенный мозг кричал: «Бежать!» И тут через тонированные фиолетовой пленкой двустворчатые двери он увидел снаружи схватку: одного из его охранников-вампиров свалила мощная темная фигура. Потом появилась вторая и нанесла поверженному удар серебряным клинком. Барнс отскочил назад, путаясь в собственных ногах, увидел, как к налетчикам со своих постов вокруг дома бегут охранники.

Он со всех ног пустился назад на площадку. Мысль о том, что его поймают в кабине лифта, ударила в голову приступом паники, и он побежал наверх по петляющей лестнице, подтягивая себя руками, цепляясь за широкие перила. Адреналин рассеивал в его крови алкоголь.

В кабинет. Там пистолеты. Барнс бросился по длинному коридору к заветной двери, но тут пара рук ухватила его откуда-то сбоку и затащила в гостиную.

Барнс инстинктивно закрыл голову от ударов. Он упал в кресло, вытянул ноги, там и остался, вне себя от страха и удивления. Он не хотел видеть лица того, кто напал на него. Истерику подкреплял голос в голове, очень похожий на голос его дорогой покойной матери: «Получай по заслугам».

— Посмотри на меня.

Голос. Гневный. Барнс чуть расслабил пальцы, сжимавшие голову. Он знал этот голос, но не мог вспомнить откуда. Что-то произошло. Голос загрубел со временем, стал ниже.

Любопытство победило страх. Барнс отвел дрожащие руки от головы, открыл глаза.

Эфраим Гудвезер. Или — что лучше отражало его внешность — злобный двойник Эфраима Гудвезера. Это не тот человек, которого он знал, не тот выдающийся эпидемиолог. Под бегающими глазами темные круги, недоедание стерло с его лица оживленное выражение, щеки ввалились, словно с костей сняли все мясо. Седые волосы на висках липли к серой коже, но не могли заполнить впалости. На нем были перчатки без пальцев, грязная куртка и под мокрыми обшлагами брюк — побитые ботинки, перевязанные проволокой, а не шнурками. На голове сидела черная вязаная шапочка, словно отражение его мрачных мыслей. Из рюкзака на спине торчала рукоять меча. Он напоминал мстительного бродягу.

— Эверетт, — дико прохрипел Эф.

— Не надо, — промямлил Барнс.

Эф взял бокал, на донышке которого остался шоколадный осадок, поднес к носу, вдохнул.

— Стаканчик на ночь? «Бренди Александр»? Сладенькое любишь, сука?

Он сунул большой бокал в руку своего бывшего босса, а потом сделал именно то, чего опасался Барнс: сомкнул ладонь так, что стекло треснуло под пальцами, и в кожу вонзились десятки осколков, разрезая плоть, связки, доходя до костей.

Барнс завопил и, рыдая, упал на колени, из руки текла кровь. Он подобострастно проговорил:

— Пожалуйста.

— Я хочу выколоть тебе глаз.

— Пожалуйста.

— Наступить тебе на горло, чтобы ты сдох, а потом сжечь тебя в тесном дымоходе.

— Я пытался ее спасти… Я хотел освободить Нору из лагеря.

— Так же, как освободил тех девчушек, что у тебя внизу? Нора была права в отношении тебя. Знаешь, что бы сделала Нора, будь она здесь?

Значит, ее тут нет. Слава богу.

— Она бы благоразумно выслушала меня, — сказал Барнс. — Она бы оценила то, что я могу вам предложить. Я могу быть вам полезен.

— Черт бы тебя взял, — выругался Эф. — Черт бы подрал твою черную душонку.

Эф ударил Барнса кулаком. Он бил расчетливо, жестоко.

— Нет, — захныкал Барнс. — Хватит… пожалуйста…

— Вот, значит, как выглядит абсолютная развращенность, — сказал Эф и ударил Барнса еще несколько раз. — Адмирал Барнс! Ты кусок дерьма, сэр… ты это знаешь? Как ты мог пойти против своих? Ты был доктором… главой ЦКПЗ, сволочь ты такая. Неужели у тебя нет ни грана сострадания?

— Нет, пожалуйста…

Барнс приподнялся с окровавленного пола. Он попытался перевести разговор в более позитивное, конструктивное русло. Но его ораторские способности значительно ухудшило нарастающее жжение во рту и выбитые зубы.

— Мы живем в новом мире, Эфраим. Посмотрите, как он изменил вас.

— Эта адмиральская форма забралась прямо в твои долбаные мозги.