Солдаты России - Родион Малиновский

Подошедшие цепи полка перекатились через высоту с грушей и двинулись вперед восстанавливать положение.

Вечером второй батальон был отведен в поселок — в резерв полка. Ванюша все время хлопотал около Анатолия, сам отвез его на полковой перевязочный пункт и все просил доктора помочь чем-нибудь. Так больно было смотреть в страдальческие глаза друга. Но доктор твердо сказал, что Анатолий не выживет. Так оно и случилось: через два часа Анатолий умер. У Ванюши ручьем брызнули слезы. И, как всегда в тяжелую минуту, рядом оказался Митрофан Иванович. Он не стал уговаривать Ванюшу, только обнял его за плечи — знал, что парнишке нужно самому справиться со своим горем.

Утром Анатолия похоронили на кладбище, тут же около шоссейной дороги. Ванюша поставил крест на могиле, прибил кусок жести с надписью: «Здесь покоится прах пулеметчика 256-го Елисаветградского пехотного полка Анатолия Кривенко из города Одессы. Март, 1915 год».

Тяжко было на душе у Ванюши. Все время им владело смутное чувство какой-то вины перед Анатолием. Ведь это он, Ванюша, уговаривал Анатолия остаться в полку, когда его хотели отправить домой.

И после, пройдя через тысячи смертей, Иван Гринько еще долго испытывал это чувство...

Дня через два положение Коротохоятского полка было восстановлено, и 256-й полк собрался для пополнения в районе леса Гуделишки. Пришло пополнение и пулеметчикам: второй взвод получил семь человек — четверо попали в подчинение Ванюши, а трое были назначены в расчет четвертого пулемета. Ванюша теперь окончательно утвердился наводчиком; помощником у него был вольноопределяющийся Генрих Шимановский. Начальников пулеметов не назначали — их обязанности выполняли наводчики. Взводным по-прежнему был Шаповалов.

3

Полк сменил сибирских стрелков в Августовских лесах и занял заблаговременно подготовленные оборонительные позиции в районе Жилины, что южнее озера Сервы. Окопы строились саперами и сделаны были на славу: глубокие, во весь рост, со ступенькой, покрыты козырьками, крутости одеты жердями. Саперы оборудовали к тому же хорошие блиндажи с перекрытием в два наката. Впереди был густой хвойный лес, но сектора обстрела расчистили, и это, в сочетании с полянами, давало видимость до восьмисот шагов. Перед окопами, в особенности перед пулеметными гнездами, было установлено проволочное заграждение в два кола.

Противник вел себя тихо, и только изредка где-нибудь слышался одинокий выстрел. Артиллерия с обеих сторон огня также не вела. Пулеметчики сидели в окопах и коротали дни в воспоминаниях и рассказах.

Геня (Генрих Шимановский) прямо-таки обворожил Ванюшу своими рассказами про звезды, про землю и солнце. Какое оно, оказывается, огромное, наше светило, и как далеко от земли — только подумать, почти сто пятьдесят миллионов верст! А ведь как печет летом. Как-то Геня повел разговор о том, что бога нет, его, мол, выдумали богатые люди и пугают им бедных людей, чтобы те покорно слушались богатеев. А то, дескать, бог накажет и на том свете обязательно в ад пошлет, отдаст в руки чертей. Все было очень интересно. Но все же эти беседы вызывали в душе Ванюши сомнение — правду ли говорит Генрих? Рассказывает он складно, но шут его знает, верно ли! Геня был студентом, зачем-то пошел рядовым на войну, хотя отец его — полковник в отставке. Видимо, у молодого поляка заговорила горячая кровь и задиристая натура... И все же, несмотря ни на что, Ванюша здорово полюбил Геню и готов был за него в огонь и в воду.

Окопная жизнь и рассказы Гени делали свое. Откровенно говоря, война осточертела Ванюше. В минуты редкого затишья, прикорнув у стенки окопа, он долго и напряженно думал над смыслом происходящих событий. Вспоминался ему раненный в японскую войну солдат, дядя Петя, с которым подружился в сутискинской больнице, вспоминались его крамольные речи... Постепенно война оборачивалась своей страшной стороной, своей жестокостью, а главное, несправедливостью. Ну, в самом деле, какой прок ему, Ванюше, от этой войны?

Но это были только робкие проблески сознания. Многого, очень многого Ванюша не понимал, и теперь под впечатлением бесед с Геней думал, думал... Он был солдат, и ему казалось, что отступить от присяги царю и отечеству — самый тяжкий грех, позор. С другой стороны, слова бывшего студента бередили душу. Хоть бы ранило, что ли! Десятый месяц воюет Ванюша, скольких перебило, перекалечило, а его никакой черт не берет, — видно, пуля такая еще не отлита.

Как-то вызвали Ванюшу в штаб полка. Там уже собралось человек тридцать, вызванных изо всех рот. Приказали построиться. Вынесли знамя, вышел командир полка полковник Мартынов, зачитал Указ его императорского величества о награждении отличившихся в боях. Адъютант полка стал называть фамилии, а командир полка прикалывал к гимнастеркам солдат Георгиевские кресты и медали.

— Рядовой пулеметной команды Иван Гринько, — зачитал адъютант, — награждается Георгиевским крестом четвертой степени и производится в ефрейторы.

Командир полка приколол Ванюше на грудь беленький крест. Ванюша так и обомлел. Весь зарделся от стеснения и радости, хрипло крикнул в ответ на поздравление:

— Покорнейше благодарю, ваше высокоблагородие!

Процесс награждения окончился. Солдаты прошли церемониальным маршем перед знаменем, их распустили по ротам. Ванюша вместе с другими пулеметчиками, тоже получившими награды, шел во взвод и нет-нет, да поглядывал на крестик. Сердце обволакивало каким-то теплом, и Ванюша невольно поднимал выше голову.

Встретили во взводе Ванюшу с радостью, горячо поздравили с первой наградой. Митрофан Иванович даже крепко поцеловал его три раза, по русскому обычаю, и тихонько добавил:

— Это тебя, Ванюша, представил к награде тот командир батареи, которую ты помог отстоять. А у нашего начальника команды ты не в милости. Так-то, сынок.

Ванюша теперь уже хорошенько рассмотрел серебряный крест, но все никак не мог успокоиться, ночь напролет пролежал на душистой хвое, а заснуть не смог. Через неделю все улеглось, стало на свое место, и жизнь Ванюши потекла прежним порядком.

Простояли в Августовских лесах больше месяца. Все было тихо, потом ни с того ни с сего приказ — отступать. Полк оставил позиции и стал отходить. Второй батальон шел в арьергарде. Первое время немцы не особенно настойчиво напирали, а когда русские вышли из лесов, то здорово насели. Особенно они теснили 253-й Перекопский полк, и командование, чтобы помочь оторваться от противника, бросило ему на помощь второй батальон елисаветградцев. Ночью батальон прикрыл отходящих и занял позицию среди чистого поля.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});