В плену у ректора (СИ) - Миленина Лидия

* * *

Спустя полтора года…

Была зима. В дальнем саду Академии с некоторых деревьев облетели листья. Другие, вечнозеленые, стояли заиндевевшими. Эдиан потрогала один из них, и тонкая корка льда растаяла под ее пальцами, образовав влажный теплый круг.

— Не люблю зиму, — сказала Лэрис, искоса посмотрев на листик в руках. — Зимой холодно и хочется крови, чтобы согреться. И вспоминается, как хотелось ее всегда.

Эдиан вздохнула, заботливо поправила на маминых плечах теплый плащ, взяла ее под руку и повела по тропинке. Со слов самой Лэрис, Эдиан знала, что физические ощущения у них не такие, как у людей. Например, тот же холод, они чувствуют не так. У них не бывает озноба, их не трясет. Просто возникает неприятное ощущение, которое хочется убрать, взяв «тепло» у других существ. Это не нравилось ни Эдин, ни самой Лэрис.

Конечно, высшая вампирша Лэрис не была прежней матерью Лэрис. Она так и оставалась отстраненной, более заторможенной, чем большинство людей. Она почти не проявляла эмоций. Как, впрочем, и Броуди. Эдиан следила за мимикой и поведением вампира, чтобы понимать, где Лэрис присущи качества ее новой расы, а где она просто безвозвратно изменилась

Но в любом случае, с этой отстраненной Лэрис, на чьем лице никогда не мелькало улыбки, а в голосе не слышалось интонаций, можно было разговаривать. Ее можно было любить и принимать в ответ странную вампирскую любовь. Ведь вампирша теперь помнила свое прошлое: как была женой графа Морнгейма, помнила любимого и дочь. И явно любила Эдиан, просто проявляла это лишь редкими касаниями жесткой нечеловечески сильной кисти к щеке Эдиан.

Лэрис помнила все. Иногда они с Эдиан даже вспоминали былые времена. Лишь об одном вампирша никогда не говорила — о том, что происходило с ней у троллей. И Эдиан искренне надеялась, что, может… как раз этот период своей жизни она и не помнит.

— Ничего, мамочка, — сказала Эдиан, погладив жесткий локоть матери под плащом. — Уже скоро я сдам выпускной экзамен, получу звание Мага вне категорий и титул Великой Волшебницы. И мы с Гербертом сделаем так… что ты снова станешь человеком.

Эдиан не говорила матери, что именно они сделают, ведь это держалось в секрете. Кроме Герберта и Эдиан о готовящейся операции знал лишь заинтересованный в ней король, да магистр Броуди, похоже, догадывался в силу своей хитрости, проницательности и близости к Лэрис и Эдиан.

С некоторых пор Броуди и вовсе взял подопечную к себе. Герберт запретил ему вывозить Лэрис в город без специального разрешения, все остальное было на его усмотрение.

Раскрыть перед людьми былую личность Лэрис было невозможно. Хотя бы потому, что, сделав ее вампиром, Броуди нарушил законы и своей страны, и Эрбина. Но в Академии о Лэрис знали, и считали, что Броуди привез с родины не то жену, не то любовницу, не то служанку. Удивительным во всей этой истории выглядела лишь странная дружба будущей великой волшебницы с вампиршей. Но все в Академии склонялись к тому, что «ведь нашу красавицу, как и ректора, не поймешь… У нее любые интересы могут быть. Вот и до вампиров добралась, раз уж всю человеческую магию уже изучила».

— Ты снова станешь человеком, и Герберт попробует даже восстановить тебя в правах, — закончила Эдиан.

Лэрис вдруг остановилась и напряженно посмотрела на Эдиан.

— Эдиан, дочка, послушай, — своим малоэмоциональным голосом сказала она. Пожалуй, если в нем могли быть чувства, то сейчас их было больше всего. — Я не хочу. Мне это не нужно. Я хочу остаться высшим вампиром. Мне так лучше.

— Что?! — изумленно переспросила Эдиан.

Глава 31

— Я не хочу меняться обратно, — своим отрешенным голосом пояснила мама. А в следующий момент ее голос стал почти таким, как раньше, в нем появились даже горячие нотки. — Девочка моя, я понимаю, что ты хочешь как лучше для меня. Но мне это не нужно. Я тоже могу думать. И я много думала. Так я устойчивее к тому, что со мной было. Я помню все, — она внимательно поглядела на Эдиан, видимо, хотела убедиться, что Эдиан понимает, о чем она. Эдиан растерянно кивнула. — Но это почти меня не тревожит. У нас, высших, другие чувства. Если я стану человеком, у меня не будет ни будущего, ни… покоя. Я не хочу этого. К тому же… я хочу остаться с магистром Броуди. Я… полюбила его.

— Что? — опять растерянно переспросила Эдиан.

Губы матери скривились в подобие улыбки.

— Он создал меня. Он дал мне эту «посмертную» жизнь. Он долгое время отдавал мне свою кровь. Он заботился обо мне и принимал меня, когда я была настоящим монстром. Он был мне опорой эти годы. И он полюбил меня. Что я могла дать ему в благодарность — только свое сердце и саму себя. Тебя создал твой ректор. А меня — магистр Броуди.

— Мама… — прошептала Эдиан. Сказанное Лэрис действительно ошарашивало. Ей и в голову не приходило, что между Броуди и мамой существует что-то большее, чем ответственная забота с его стороны и искренняя благодарность — с ее.

А потом в сердце растеклась яркая до слез радость. Мама стала другой, но она жива и даже обрела свое новое, вампирское счастье. Выходит, и эти странные существа умеют любить. Любить сильно, благодарно, может быть, даже страстно.

— Я рада за тебя, — сказала она Лэрис и снова погладила ее по руке.

— Броуди хочет отвезти меня к себе на родину. Он уже переписывается с их правителем, тот обещал дать мне «право на существование» в связи с обстоятельствами, при которых я появилась на свет. Если… — она искоса поглядела на Эдиан с некоторой опаской, — твой ректор позволит, мы поедем через пару месяцев. Броуди — мой мужчина, значит, его семья — моя семья. Ты можешь попросить ректора?

— Конечно, — улыбнулась Эдиан.

— И прошу… Эдиан, делай все, что считаешь нужным. Ты взрослая, а я даже не человек. Я не могу говорить тебе, как правильно поступать. Но, пожалуйста, не делай меня вновь человеком. Это будет против моей воли.

— Мамочка, милая, я никогда не пойду против твоей воли! — искренне сказала Эдиан и обняла ее. Лэрис на мгновение растерянно застыла, а потом обняла Эдиан в ответ и погладила по голове — почти как в старые времена.

* * *

Тем же вечером Герберт сидел в кресле и читал какие-то бумаги. Некоторые подписывал, другие — откладывал в сторону. Эдиан никогда не вдавалась, как именно он руководит Академией. Знала лишь, что он делал это четко, уверенно и безупречно. Не зря их Академия считалась лучшей на континенте.

Изредка он поднимал взгляд на нее и слегка улыбался тому, как Эдиан размашисто шагала из угла в угол, крутила в руках потоки энергии. Внутри нее бушевало возмущение.

— Как ты не понимаешь, мы должны отменить все! Или поступить по-другому! — периодически останавливаясь перед ним, говорила она. Ей казалось, что однажды он поймет, согласится. Но он лишь улыбался, спокойно смотрел на то, как она бушует, и оставался непреклонен.

Так было всегда. Разговоры о том, что нельзя активировать артефакт, что это слишком опасно для всего мира, Эдиан вела с ним регулярно. Прежде она сдавалась, ведь и у нее был личный мотив — ее мама. Но теперь сдаваться не собиралась.

Совесть, которую она усыпляла мыслями о маме и «всеобщем благе» больше не желала спать. Она просто кричала, что от нее, Эдиан, зависит судьба мира. А делать задуманное Гербертом нельзя. Сила, попавшая не в те руки, вызовет катаклизмы, войны, смерти… Она не может допустить этого!

Когда-то Эдиан согласилась. Это стоило ей сделки с совестью, ведь в глубине души она осознавала, насколько страшна активация «шара бесконечной силы».

Стоит в мире появиться такому источнику могущества, как каждый жаждущий его правитель, будет готов положить сотни тысяч человек в войнах за обладание артефактом. Люди будут готовы плести любые интриги, идти на любые преступления, чтобы завладеть им. Мир просто сойдет с ума от жажды получить неограниченную власть.

Но когда Эдиан согласилась, до ключевого момента было еще далеко. К тому же она очень хотела помочь маме. И любящее сердце дочери успокаивало само себя: Герберт знает, что делает, ничего страшного не произойдет. Да и катастрофа, что должна разразиться нескоро, кажется слишком туманной и оттого — не страшной.