В плену у ректора (СИ) - Миленина Лидия

Но в итоге все возвращалось на круги своя. Эдиан приходилось подчиниться, а спустя несколько часов или дней, она понимала, что он был прав. Герберт же лишь улыбался или усмехался в ответ на ее вспышки.

А иногда Эдиан казалось, что они его просто умиляют, как детские шалости. Обычно вслед за таким ощущением, у нее приключалась новая вспышка, и в твердокаменного ректора опять летели безобидные по сути сгустки энергии, молнии.

Правда один раз он, видимо, задела его всерьез, ляпнув, что ему наплевать на чужое мнение и кинув в него воздушный поток — настоящий прием боевой магии. Поток, он конечно, остановил, но, видимо, сильно рассердился. С непроницаемым лицом резко подхватил ее на руки, отнес в сад и вместе с ней прыгнул в бассейн, со словами, что ей пора охладиться. Он вообще любил это делать в некоторые романтические вечера. Но на этот раз они оба была полностью одеты!

С сушкой одежды у Эдиан, как у всех магов, не было особых проблем. Но с тех пор она поняла, что не стоит слишком уж испытывать его терпение.

— Вот здесь, — Эдиан показала на столб, стоявший на границе ее владений. В сердце защемило. Она въезжала на свою землю. Туда, где выросла, где жили и любили друг друга ее чудесные родители.

— Я знаю, — кивнул Герберт.

Дальше Эдиан видела, что, вероятно, во времена «правления дяди» тут приключились какие-то неприятности. Поля, рощи и сады дышали негой, как и прежде. Но некоторые поля были возделаны кое-как, а встречные фермеры поглядывали на Эдиан с Гербертом с опаской.

Но в целом все было хорошо. Некоторых из встреченных ими местных жителей Эдиан немного знала. Она останавливалась поговорить с ними, заверяла, что теперь все станет так же хорошо, как раньше, и принимала искреннюю, чуть пугливую благодарность простолюдинов.

При этом Герберт смотрел на нее искоса, со странной улыбкой, сидя на своем высоком вороном коне.

— Ты настоящая графиня! — вдруг рассмеялся он, тронув коня, когда они свернули на дорогу к особняку. — Знаешь, милый мой эльф, я уже забыл, как это чувствовать себя деревенским парнем. Ты заставила меня это вспомнить.

При всем своем чувствовании его порывов, Эдиан не поняла, что в этом было — насмешка «деревенского парня» над аристократкой или сожаление, что сам он от рождения не принадлежал к высшему обществу.

Выяснять она не стала. Но у нее пронеслась мысль, что она могла бы его в это общество ввести по-настоящему. Могла бы дать ему то, чего не хватает этому могущественному человеку — титул, владения и признание, котороые высший свет дает их обладателям.

Если бы вышла замуж за него.

Впрочем, он не предлагал. А Эдиан по-прежнему ставила для себя предел их отношений — два года учебы, артефакт — и расставание. Только, почему об этом расставании так неприятно думать?

Странное ощущение. Когда она представляла себя без Герберта, то казалось, что она висит над бездной одинокая и потерянная. Одинокая навсегда.

* * *

В самом особняке, по распоряжению Герберта, обновили штат прислуги, которая должна была содержать его в готовности в любой момент принять хозяйку. Никого из тех, кто распоряжался тут во времена «дядиного правления» не осталось. Зато вернулись несколько старых слуг из тех, кто работал при родителях Эдиан.

Она чуть не плакала, когда увидела старого дворецкого Симона и его жену Лолиру. Дворецкий же открыто пустил слезу и поцеловал руку Эдиан.

Потом она вдвоем с Гербертом ходила по комнатам. Это было больно, перед глазами проносились картинки счастливого, навсегда утерянного прошлого. Просились мысли о том, как она сейчас, возможно, примеряла бы свадебное платье и болтала с подружками о своем женихе, как раз в этих комнатах. Но все же, несмотря на ностальгическую боль, ей было хорошо здесь. И она была очень признательна Герберту, что он вернул ей это.

Подошла, обняла его, прижалась:

— Спасибо тебе за это, — сказала она. Как нередко случалось, когда она тянулась к нему с искренней благодарностью и нежностью, Герберт странно вздохнул. Поцеловал ее, потом сказал:

— Ты ведь знаешь, что через неделю начнутся летние каникулы?

Эдиан кивнула, удивившись вопросу. Ей казалось, что каникулы могут быть у кого угодно, только не у нее. Она ведь учится не как все. У нее и занятий больше, и домашних заданий. Да и вообще она решила пройти учебу не более чем за два года.

— Нам тоже стоит отдохнуть, — продолжил Герберт. — У меня действительно нет цели лишать тебя — и себя заодно — нормальной жизни. Где ты хочешь провести каникулы? Здесь? Или мы могли бы поехать в путешествие. Море, горы Лайкон, озера северных провинций… М-м, Эдиан, как смотришь на это?

— В путешествие?! — изумилась Эдиан. Где-то в глубине души ей до сих пор казалось, что в Академии она находится в заточении. Что большой мир для нее закрыт.

— Ну да, — лукаво улыбнулся и пожал плечами ректор, которого сейчас очень не хотелось называть «черным». — Почему нет? Посмотреть мир великой волшебнице точно не помешает.

— Конечно я хочу поехать, — ответила Эдиан. — Я не была на море! В горах тоже!

— Ну вот и поедем, мой маленький заучившийся эльф, — то ли улыбнулся, то ли усмехнулся Герберт, обнимая ее крепче.

В итоге путешествие продлилось намного дольше, чем обычные студенческие каникулы. Герберт умудрялся связываться со своими заместителями из самых невероятных мест — из старой хижины возле озера Мойро в горах, из пещер на морском берегу, из бесчисленных гостиничных номеров — и управлять Академией на расстоянии. Однажды пришла весть, что скончался один из старейших магистров. Герберту следовало бы отправиться на похороны, но он и тут не прервал их странствий.

Эдиан видела, что он искренне наслаждается, показывая ей самые красивые и интересные уголки страны и некоторых ближайших государств. Да и для нее этот вояж превратился во что-то вроде «медового месяца». Они не говорили о женитьбе, не обсуждали сложных вопросов, связанных с магией. Словно бы выпали из тревожной обычной действительности и были счастливы вдвоем.

Ничто не мешало Герберту давать ей уроки и во время путешествия. Эдиан узнала много тайн высшей магии именно тогда.

И, может быть, из-за ощущения крылатого счастья в душе сила Эдиан окрепла и стала более управляемой именно за тот месяц.

Из таких поездок не хочется возвращаться. В последний день она стояла на берегу моря в порывах ветра, смотрела на белые барашки. Два других дня было спокойно, и она упоенно купалась. Иногда одна, иногда ректор присоединялся к ней, ловил ее в воде и ласкал, целовал солеными губами и чуть щекотал щетиной. Это было сказкой.

Теперь же в воду было не войти. И Эдиан казалось, что шторм прогоняет их обратно. Говорит, что сказка кончилась. Сердце медленно, но неуклонно заливала тревога.

А еще в голову вдруг начали стучаться мысли, почему же ректор так ни разу и не намекнул (хотя бы!), что они могли бы пожениться. Конечно, срок их отношений ограничен «договором». Но неужели он всерьез намерен отпустить ее после этого?

Вот так — носит ее на руках, любит и нежит, учит и заботится, воспитывает и… и через два года возьмет и отпустит?! Нет, конечно, она сама взяла с него это обещание. Но неужели он действительно его выполнит, не будет бороться за нее?!

Это были сложные мысли и противное чувство в солнечном сплетении. И Эдиан всячески прятала их. Ведь иначе он может подумать что-нибудь лишнее… Например, что она всерьез хочет навсегда связать с ним жизнь…

А она не хочет, нет! На самом деле — нет! Просто ее самолюбию льстило бы, если бы Герберт готов был нарушить обещание и забрать ее насовсем!

По возвращении их ждал сюрприз. Мама Эдиан начала разговаривать с Броуди, и весьма осознанно. А еще Эдиан показалось, что вампир как-то привязался к своей подопечной. Рассказывая Герберту с Эдиан о происходившем с ней за этот месяц, он упоминал Лэрис чуть ли не с нежностью.

Надо же, думала Эдиан, вампир, а ему не чужды человеческие чувства. Может быть, если мама в итоге станет именно такой, то ничего страшного?