На сопках Маньчжурии - Михаил Толкач

Ягупкин проявлял заметную запальчивость, желая показать, что подготовка идёт успешно потому, что активное участие в ней принимают русские эмигранты.

— Хорошо… Хоросо. — Тачибана покачивался за столом. — Значит идут двое? Состав не изменился?.. Хоросо! Вы оцениваете такой факт? Скопцева могли заметить. Три раза один кувшин лить воду?

Ягупкин настаивал на кандидатуре Скопцева. От напряжения у него чаще смежались веки. Ему было известно, что японцы уже вызывали Аркатова и Скопцева почему-то в обход, его, Ягупкина. Очевидно, у японцев появились новые каналы поступления разведданных из Советского Союза. Или попросту не доверяют? Может, отказ его от «ходки» сыграл роль?

— Командование спрашивает, сотник, о допустимости участия казака в операции «Медведь», — промолвил полковник Асадо.

— Скопцев выбрал безопасную тропу. В тайге он как дома. Он знает место укрытия… Хотя отрицать определённый риск не могу. В нашем деле без этого не обойтись!

Полковник положил холёные руки на эфес сабли и луч солнца блеснул на его тяжёлых очках.

— Как замысел с волками? — спросил он.

От своего агента Ягупкин получил данные: Тачибана лично побывал в Хайларе, встречался с казаками, подобранными Скопцевым на роль подвывал. Вопрос японца оскорбил его: «Перепроверяют, косоглазые!».

— Вабельщики ладные. — Никита Поликарпович, увидя недоумение японского полковника, пояснил: — Тот, кто воет по-волчьи, и есть вабельщик. Три казака, как велено. Есть и живой волк, в хлеве содержится связанным.

— Не исдохнет? — уточнил Тачибана.

— Кормят мясом. — Ягупкин замялся, погладил колени. — Выйдет ли у нас фокус? Волки не нападают на табуны. Лошади становятся, как правило, в круг и задними ногами отбиваются. Видел лично!

— Как правило, сотник? — Полковник кольнул взглядом Ягупкина. — Забайкальские волки не нападают. Здешние волки нападут!

— Забайкальские казаки знают повадки хищников, — упорствовал Ягупкин. — С детства знакомы с травлей волков. Азартная забава для них…

Тачибана перебил его:

— В деле смотрели волковои?

— Проверял лично! Вой такой — душу наизнанку!

— Беседа была полезной! — Полковник Асадо отвернулся к окну.

— Саёнара! — Ягупкин отпятился к двери и скрылся за тяжёлой створкой.

— Русские идут против русских! — Полковник потер чистым платочком стекла роговых очков, водрузил на переносицу. — Их родина испытывает напряжение, а они — нож ей в бок!

— Дикари! — фыркнул Тачибана. — Ценность эмигранта в ежеминутной готовности идти туда, куда пошлём.

— Вы пошли б, капитан, взрывать склад в Ниппон?

— Я не могу поставить себя на их место, господин полковник! Я — самурай! А это — нелюди! Если они начнут задумываться над своей судьбой — умрут с голоду!

— Ваша верность Ниппон в ваших поступках! — Полковник поощрительно улыбнулся. — Но, капитан, если они идут на акцию от нужды, а не по убеждённости, есть ли уверенность в исходе дела?

— Дела наши в руках всевышнего!

— Этот сотник с претензией на руководящую роль вам известен?

— Работаем в контакте свыше десяти лет! — Тачибана чувствовал, как кровь прилила к лицу: полковник проверяет! Он нервно достал из папки два листка. — Сведения советника жандармерии Накамура.

«Сотник Никита Поликарпович Ягупкин родился в Усолье Иркутской губернии 17 апреля 1895 года. Единственный сын мелкого фабриканта. В 1915 году был призван как доброволец в казачий полк. Отправлен на Западный фронт. Под Ровно был ранен в бою с немецкими гренадёрами. Награждён Георгиевским крестом и отмечен чином вахмистра. Под командованием полковника Анненкова участвовал в партизанских набегах на германские тылы. Там получил ранение в шею и контузию. Лечился в Киеве. Вторично награждён и представлен к очередному чину. После переворота в Петербурге вместе с фронтовиками попал сперва в Омск, а позднее был прикомандирован к штабу атамана Семёнова. В Забайкалье выделялся изощрённым нетерпением к большевикам. Расстреливал красных партизан. Замечен в грабежах. В Маньчжурии был в свите атамана Семёнова. Лично знаком с генералом. Из его рук получил звание сотника».

Особое примечание:

«Состоит в «Русской фашистской партии» с момента образования. Входил в руководящую пятёрку. Связан с китайской полицией. Имеет счёт в банке Шанхая. С женщинами постоянной связи не имеет. Скрытен. Время проводит в одиночестве. Изредка посещает клуб русских фашистов. В пьянках не замешан. Оружием владеет отменно. Как солдат отличается в рукопашном бою, как всадник — в скачках и вольтижировке. Стойкая примета: в результате контузии постоянное помаргивание»…

Полковник Киото до полудня распекал своих подчинённых: сотрудники «Великого Харбина» переходят, дескать, всякую грань дозволенного, применяют пытки без особой нужды на то! Примешивают личные мотивы в общественно опасные моменты. Это — пища для газетчиков.

Наголян догадывался, что буря вызвана его докладом о судьбе Леонида Труфанова.

Полковник предупредил, что будет беспощаден к виновникам малейшего превышения полномочий:

— Наносить какой-либо урон престижу Ниппон как священной империи не позволю! — Киото пристукнул кулаком по столу. И разрешил всем покинуть кабинет.

В коридоре знакомый офицер из Военной миссии предупредил по-дружески Тачибану:

— Корэхито, не суйся! Раскалился: плюнь — засверчит!

— Приказ, как не пойдёшь?!

В кабинете Киото было сумеречно. Драпри свисали до полу. Сквозь узкую щель в складчатой материи солнечный свет проникал до половины комнаты. За столом, кроме хозяина, находился полковник Асадо.

— Мы посчитали необходимым, капитан, ещё раз рассмотреть варианты операции «Гнев Аматэрасу». — Полковник Киото раскуривал сигарету. Он был долгое время военным атташе в Берлине и привёз оттуда эту вредную привычку. — Вы настаиваете на подрыве объекта?

— Предпочитаю такой вариант, господин полковник!

— Рассчитываете на детонацию?

— Как усиливающий фактор.

— Всё это проблематично, капитан, как мне представляется, — заговорил Асадо. — Не вернее ли послать камикадзе?

— От нашего приграничного аэродрома до объекта без малого восемьсот вёрст. Могут быть самые непредсказуемые случайности.

— Случайность мы должны исключить! — раздражённо заметил Киото, придавливая окурок в пепельнице. — Акция в Распадковой, очевидно, не повлияет на общий ход войны, но станет утешением самураям, проливающим кровь за страну Ямато!

«При удаче полковники первыми будут отмечены наградами и обласканы в Генштабе, — думал Тачибана, примостившись на стуле У стены. — Если же промах — капитана на поджарку!»

— Возможно, остановиться на поджоге? — предположил Асадо. — Такой вариант до конца отработан?

— Обсуждали с полковником Шепуновым. Он резонно возразил: «Деревянную постройку сжечь — стоило ли затевать возню?». Конечно, термит мы не исключаем. Но это как запасной ход.

— Согласимся? — Киото посмотрел на Асадо. Тот утвердительно мотнул головой.

— Определён руководитель группы? — спросил Асадо.

— Решение не окончательное. Полковник Шепунов склонен к уряднику Аркатову. Я своё слово не сказал!

— Не промахнитесь, капитан! — В голосе Асадо зазвучала угроза. — Операция взята на контроль военным министерством!

— Будем стараться! — Тачибана приложил руку к груди.

* * *

После рассказа Нины о посещении и ужасах «Великого Харбина» Гурген Христианович решал сложную задачу: где добыть три тысячи иен? Личных денег у него не было. Вмешивать Лю-пу-и? А с каких-таких щей заводчик расщедрится? Кто нотариус ему? Сват? Брат? Отец родной?..

Мысленно упрекал он Труфанова за расчёт Никагомицу, за хранение отцовской тайны, за небрежность с паспортом. Да что толку казнить себя задним числом?!

Вскоре в закутке конторки завода «Вэгэдэка» объявился зеленщик. Он обычно снабжал по утрам хозяина свежей морковкой. У Лю-пу-и слабело зрение и он, завтракая, потреблял красные овощи. Рассчитываясь за очередную покупку, заводчик поспешно положил на дно корзины зеленщика толстую пачку, завёрнутую в тряпку.

— Мой подарок за сочную морковь! — сказал он, провожая китайца за ворота.

К вечеру Нина внесла в «Великий Харбин» залог за отца.

* * *

В фанзе царила серая мгла — лунный свет лежал на полу комнаты. Хлипал огонёк лампадки под образом в углу.

Они отдыхали в постели, жаркие от любовной утехи. Он знал, что покидает Харбин надолго. Подумалось о беседе с Ягупкиным, с японским капитаном.

— Помнишь, Варьча, мою первую долгую отлучку? — Платон Артамонович высвободил свою руку из-под её головы.

— Ещё бы! — Она хрипловато рассмеялась. — Это, когда ты первый раз заночевал у меня? Как такое забыть!