О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов» - Владимир Мединский

Впрочем, еще чаще о Наполеоне и о культе Наполеона отзывались с явной иронией:

Все мы глядим в Наполеоны;Двуногих тварей миллионыДля нас орудие одно.[177]

И у Грибоедова позже появляется уже ранее нами цитировавшийся «французик из Бордо», где откровенная ирония звучит совершенно неприкрыто.

Как и у Льва Толстого: в «Войне и мире» Наполеон предстает маленьким нелепым человечком, вообразившим себя великим и славным. Самовлюбленный недомерок, он «убивал много людей», потому что был очень гениальный.[178]

Рассказывая о бонапартистских настроениях в обществе, Лев Толстой показывает, что интерес к личности Наполеона нимало не мешал русским бороться с ним и останавливать его. У графа Толстого нет и следа восхищенного интереса к Бонапарту, и «его» Наполеон вообще малосимпатичный персонаж, никак не вызывающий ни восхищения, ни сочувствия.[179]

Император Николай Павлович в Зимнем дворце держал огромную красочную картину «Парад Старой Гвардии в Тюильри». Это было типичное произведение наполеоновской политической и военной пропаганды. На картине был изображен Наполеон, в окружении маршалов принимающий парад своих «усачей-гренадеров».

Но Николай I Павлович вовсе не поклонялся Наполеону и его «военному гению». Он порой очень конкретно объяснял, зачем ему нужна эта картина: «Хочу каждый день видеть этого сильного и опасного врага, которого благодаренье Богу, мы сокрушили».

Так Сталин мог бы повесить у себя в кабинете картину «Гитлер принимает парад эсэсовцев».

Упущенные возможности

В Германии период войн с Наполеоном носит романтическое название die Befreiungskriege — освободительные войны.[180] Это официальное название целого периода немецкой истории, с 1792 по 1814 годы. Французы оккупировали, покорили почти всю Германию. Французы могли вполне искренне считать, что принесли Германии свободу, но далеко не все немцы так думали.

Befreiungskriege — это множество восстаний патриотов Германии. Это студенческие тайные общества, выдвинувшие лозунг: «Retten von Turanneenketten!» — «Разбить оковы тиранов!»

Многие немецкие дворяне не приносили присягу Наполеону и целыми дружинами сидели в лесах и горах. Выкурить их оттуда у французов не хватало сил — шла война, не до повстанцев в тылах. Они сами нападали на оккупантов, как правило, малыми силами шли против регулярной армии, неся тяжелые потери.

Время от времени самые разные люди восставали против оккупантов, вплоть до мирных людей, крестьян или городских мещан, извозчиков и лавочников.

Восстания выдвинули вождей, имена которых в Германии не забывали очень долго.

На протяжении полутора столетий не только профессиональный историк, но и всякий образованный немец сказал бы вам, кто такой командир добровольцев из Вестфалии Фердинанд фон Шилль, погибший в ходе восстания против французов в 1809 году. И кто такой Андреас Хофер, глава восставших тирольских горнорабочих.

Весь XIX век и первую половину XX века об этих людях писали статьи и книги, ставили им памятники. Написано много картин, изображающих эпизоды Befreiungskriege. Здесь и восстание горнорабочих в Тироле: люди с дубинами и камнями идут против вооруженных французских шеренг. И расстрел немецких патриотов в Весселе: скованные цепями люди в штатском, грозящие кулаками врагу в свой последний час.

Германия помнила своих героев и хотела называть их поименно.

Befreiungskriege — это национальный подъем, романтический национализм, морально подготовивший объединение Германии Бисмарком.

По крайней мере, до Второй мировой войны все, связанное с этими освободительными войнами, воспринималось в высшей степени романтически. Нацисты широко использовали для пропаганды своих взглядов реалии эпохи Befreiungskriege. Это дискредитировало эпоху, многое стало восприниматься иначе.

Но у нас-то нет оснований пересматривать результаты «дубины народной войны». Подвиги наших героев никогда не использовались для утверждения неправого дела унижения других народов. Только мы свою «дубину народной войны» знаем намного хуже немцев. Мы не помним, кто именно из москвичей тушил фитили от заложенных под Кремлем мин. Нет не только памятника патриотам. Далее мемориальной доски на стенах Кремля не было и нет.

Партизан и повстанцев 1812 года тоже знаем не всех. Разве что старостиха Василиса Кожина вошла в историю так, что ее портрет есть в учебниках. Да и то, видимо, не забыли ее советские историки исключительно благодаря «правильному» социальному происхождению. Слава Богу, была Василиса не купчихой и не дворянкой. Остальные проходят под короткой строчкой «и другие». А ведь только руководителей крупных партизанских отрядов было несколько десятков человек.

1812 год и в России породил романтический подъем идей национального сплочения. Мы не хотели становиться колонией Франции, цивилизованная она или нет. Нам не нужен был император Наполеон, какой бы он ни был гениальный. Мы дрались с сильными, хорошо подготовленными захватчиками, и победили их. Но просто поразительно, как мало и плохо мы использовали массовый подвиг народа для утверждения своих народных ценностей, для укрепления своей государственности. Я уверен, нам необходимы положительные мифы о войне 1812 года. Нужны памятники, картины, романы, статьи, передачи. Да и просто сухое перечисление фактов способно многое изменить в сознании людей.

А у нас что? Если реально — почти ничего. Смутная память о прошлом, почти не актуальная для тех, кому сегодня меньше 35.

И еще не то что черный… Прямо розовый какой-то миф о величии и гениальности Наполеона. Миф, напрочь лишенный отношения к Наполеону, как к стихийному бедствию, как к испытанию на прочность.

Английские карикатуры XIX.

Русский медведь в исполнении западных карикатуристов полтора века назад представал очень по-разному. От вполне отвратительной твари до достаточно симпатичного персонажа. Все зависело от политической обстановки. Но ни один не дотянул до обаятельного талисмана 0лимпиады-80.

В начале января 2008 года слышал чудовищную передачу на уважаемой мной радиостанции «Эхо Москвы». Некий политолог при сочувственной подпевке радиоведущего возмущался Указом президента Путина о праздновании 200-летия победы в Отечественной войне 1812 года. Мол, что за ерунда, не на что больше деньги государственные тратить… Нравственное ничтожество и беспамятство таких горе-комментаторов сразу заставляет вспомнить бессмертные строки Пушкина, которые мне так хотелось поставить эпиграфом ко всей серии «Мифов о России»:

Два чувства дивно близки нам,В них обретает сердце пищу:Любовь к родному пепелищу,Любовь к отеческим гробам. [На них основано от векаПо воле Бога СамогоСамостоянье человекаЗалог величия его…]

Согласитесь: никто никогда пока не смог сказать лучше…

Русская армия в самом сердце Европы

Россия сыграла главную и исключительную роль в итоговом разгроме Наполеона. Но ни это обстоятельство, ни Зарубежные походы русской армии 1813–1814 годов не сделали Российскую империю в большей степени популярной в Европе. Очень уж она большая и страшная. Как и в 1799 году, русская армия действует в сердце Европы. Но тогда Суворов только собирался идти на Париж и не смог из-за предательства австрийцев. А теперь русская армия без всяких австрийцев вступает в Париж.[181]

На Венском конгрессе 1814–1815 годов, определявшем политическое устройство Европы, Российская империя — важнейший участник и гарант выполнения принятых решений.

До 1818 года во Франции стоял русский оккупационный корпус в 30 тысяч человек.

По решениям Венского конгресса Российская империя присоединяла Варшавское герцогство — территорию с населением в 3 миллиона человек.

Вот этого ей никак не простили! При Екатерине Польшу делили три хищника, и ни один из них не мог обойтись без двух других. А теперь Россия присоединяет к себе огромный кусок коренной национальной Польши, не спрашивая ни у кого. Она обгоняет союзников, оказывается первой среди равных и сильнейшей среди победителей. Вроде бы, антирусскую пропаганду начал общий враг Наполеон. Но эта пропаганда пришлась по вкусу уже и вчерашним союзникам. Слишком сильной оказалась Россия в 1815 году.

Вот ведь парадокс. Не успели свергнуть Наполеона, как один из его любимейших мифов, про агрессивную и опасную Россию, продолжает свою жизнь уже без него. И Европа, вслед за Наполеоном, разыгрывает ту же самую политическую карту: польскую.

Глава 4