Дама с букетом гвоздик - Арчибальд Джозеф Кронин

тишина.

Доктор Хэссолл натянул простыню на лицо мертвого ребенка. Медсестра Грегг ушла на кухню. Это была довольно неприятная женщина с резкими чертами лица, всегда испытывавшая к Энн смутную враждебность. Теперь она поспешно вернулась с видом человека, сделавшего открытие, и заявила:

– Я кое-что выяснила, мисс Леннард. Кто-то только что готовил чай на кухне отделения.

Все взгляды устремились на Энн.

Главная, сдержав эмоции, постаралась, чтобы ее голос прозвучал невозмутимо:

– Вы действительно готовили чай на кухне, когда должны были следить за своим пациентом?

Энн заставила себя выдержать холодный взгляд мисс Леннард. Скажи она правду – и Люси пропала.

– Ну… – Она запнулась, пытаясь выгородить сестру, и беспомощно смолкла.

Последовал еще один неумолимо обвиняющий вопрос:

– В какое время трубка закупорилась?

Этот вопрос был более опасным, чем предыдущий. Для Люси он означал конец. Живо, безошибочно Энн представила последствия. Люси еще не получила сертификат. Это ужасное событие означало крах ее даже еще не начавшейся карьеры. Защитить любимую сестру – таков был инстинкт, проснувшийся в ней. Почти безотчетно она приняла решение. Ради Люси она солгала:

– Без пяти минут шесть я почувствовала усталость. Я решила заварить себе чаю. Я была уверена, что с пациентом все в порядке. Когда Люси пришла на дежурство, она позвала меня. Я увидела, что произошло. Мы пытались ему помочь. – Энн посмотрела на часы в палате, затем снова мужественно перевела взгляд на главную медсестру. – Мы почти сорок пять минут пытались ему помочь. Но это было… это было бесполезно!

С тонких губ медсестры Грегг сорвался вздох, а со стороны доктора Хэссолла донесся негодующий возглас. Довольно долго все молчали. Энн продолжала стоять, выпрямившись. Люси, держась за спинку кровати, казалось, лишилась дара речи.

Наконец мисс Леннард ледяным тоном сказала Энн:

– Идите в свою комнату. С вами разберутся позже.

Глава 4

Время шло медленно, и Энн в своей комнате больше ничего не оставалось, как только ждать. Ей отвели крошечную, узкую комнату в конце коридора дома медсестер. В течение трех лет это был ее дом. Здесь она ложилась, уставшая, после рабочего дня. Здесь вставала, чтобы встретить новый рассвет. Здесь хранились ее личные вещи – фотография родителей, фотография Люси, школьного класса, старые платяные щетки в серебряной оправе, принадлежавшие ее матери. Но теперь этот дом казался Энн каким-то чужим. Или она ему. Ее обостренный слух улавливал отдаленные звуки больничной рутины. Но пока тянулся этот долгий и мучительный день, никто к ней не приходил.

Затем, около трех часов, сердце екнуло от стука в дверь. Это могла быть главная медсестра. Но нет, когда дверь открылась, за ней, поджав губы, стояла лишь сестра Дженкинс. В руках у нее был поднос. Она пристально посмотрела на Энн, затем с невольной теплотой произнесла:

– Меня не должно быть здесь. Ты это знаешь. Если меня тут увидят, голову снесут. И все же я не могла отделаться от мысли, что ты голодна.

– Спасибо вам, сестра. Но я не хочу есть.

– Не говори глупости. Тебе понадобятся все силы для того, что тебя ожидает.

Под острым и назойливым взглядом сестры Дженкинс Энн принялась за принесенные бутерброды и какао. Тощая, бранчливая, небольшого росточка, женщина неопределенного возраста, Марта Дженкинс была меланхолическим воплощением жизненной неудачи. Ей, вероятно, перевалило за шестьдесят. И все же где-то под этой иссушенной внешностью скрывалось сердце. Она испытывала большую привязанность к Энн, но скорее умерла бы, чем призналась в этом.

– В хорошеньком же положении ты оказалась, – кисло заметила она теперь. – И какой переполох устроила в больнице. Тут все просто гудит. Сестра Грегг сказала, что рано или поздно это должно было случиться. Мол, у тебя шло все слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

– Сестра Грегг всегда была моим другом, – с внезапной горечью произнесла Энн.

– О, а я заступилась за тебя, – ответила сестра Дженкинс. – Я велела им заткнуться.

Энн помолчала. Если она и нуждалась в защите, то эта старая добрая душа тут мало чем могла помочь.

– Где Люси? – спросила она.

– На дежурстве. Она почти ничего не говорит.

Снова тишина.

– Как вы думаете, что они со мной сделают? – глухо прозвучал голос Энн.

– Боюсь, ты это узнаешь слишком скоро. В пять часов заседание специального комитета.

Сестра Дженкинс подалась вперед и похлопала Энн по руке. Ее выцветшее старое лицо внезапно наполнилось сочувствием.

– Не бери в голову, моя дорогая. Все, что они могут, – это вышвырнуть тебя вон. И, попомни мои слова, это лучшее, что могло когда-либо случиться с тобой. – Старая Марта сделала паузу, чтобы глубоко вздохнуть. – Раз уж зашла об этом речь, я выскажу тебе свое мнение. А заодно и дам совет. Быть медсестрой – отвратительная работа. Тебе лучше держаться от нее подальше. Я сыта этим по горло. Сама столько лет работала до изнеможения. И что получила в награду? И пенни не скопила за каторжный труд, на который угробила свою жизнь. И когда я выдохнусь, когда мои ревматические кости больше не смогут меня носить, меня просто выбросят, как старый ботинок, без всякой пенсии. Только работный дом – вот что мне останется. И таких, как я, сотни. Позор, хоть к Небесам взывай. И ты знаешь, что я права, хотя у тебя ушло на это всего три года. Ты знаешь, что жизнь – это рабство.

Ты была беспечна и наивна, – продолжала Дженкинс, – но то, что с тобой случилось, – это настоящее счастье. Беги, моя дорогая, и держись отсюда подальше. Выходи замуж за того парня из гаража, который к тебе неравнодушен, – Джо Шанд, верно? Пусть у вас будет собственный дом и много деток. Вот уж за кем придется поухаживать! И поверь мне, только уход за детьми и нужен любой нормальной женщине. Молю Небеса, чтобы так у тебя и получилось!

Старая медсестра явно утомилась, излив душу, и замолчала. Энн пристально посмотрела на нее. На мгновение она забыла о своей теперешней беде – так жаждала выразить самое сокровенное, что было у нее в сердце. И тихо сказала, как бы самой себе:

– Я знаю, многое из того, что вы говорите, правда. Но я люблю свою работу. Это замечательная работа – работа, в которой действительно есть смысл. Нам ужасно мало платят, нам приходится со многим мириться. Но это можно изменить. Если мы будем держаться вместе, бороться вместе, мы сможем добиться для себя лучших условий. Это одно из величайших моих желаний – попытаться так и сделать. Но даже если бы нам всегда приходилось работать в самых