Гроза на Шпрее - Юрий Дольд-Михайлик

— Машина проехала, — говорит Григорий, — может, ты объяснишь мне, что произошло?

Мария поворачивает к нему лицо. Оно очень побледнело, все черты на нем словно окаменели.

— Потом, — отвечает она устало. — Я и так опаздываю. Скоро одиннадцать. Прости!

— А все же…

— Я не хотела, чтобы меня узнал один человек. Только и всего, можешь не волноваться.

Мария уходит так быстро, что Григорий не успевает возразить. С минуту он стоит, глядя ей вслед. Непонятно, совсем непонятно… Почему она так испугалась именно советского офицера?

А Мария даже не думает о том, какое беспокойство заронила она в сердце Фреда. Она сейчас сидит напротив Зеллера, рассказывает ему о своих наблюдениях, иногда просто пересказывает обрывки непонятных ей разговоров своих постоянных клиентов, которые почему-либо кажутся ей подозрительными. Зеллер внимательно слушает, иногда переспрашивает, вновь и вновь что-то взвешивает и сопоставляет мысленно. На Марию его внимание к каждому произнесенному ею слову действует успокаивающе. А это вносит ясность и в ее собственные мысли: в памяти всплывает многое, что она могла бы и пропустить, но теперь отдельные факты сами систематизируются, небрежно брошенное кем-то слово становится ключом к услышанному еще вчера или позавчера, как это бывает с лакмусовой бумажкой, когда на нее попадает капелька реактива.

— Так, очень хорошо, — говорит Гельмут, — есть о чем подумать…

Зеллер и впрямь задумывается и лицо его мрачнеет. Две глубокие морщинки, пересекающие лоб, становятся глубже. Мария смущена, ей кажется, что она в чем-то провинилась, не оправдала возложенных на нее надежд.

— Я наговорила вам слишком много, — печально произносит она, — а пользы от этого, как видно, никакой.

— Что вы, милая фрау! — горячо возражает Зеллер. — Если бы вы не предупредили, эти мерзавцы сорвали бы съезд бывших узников концлагерей. Посмотрели бы вы, какую стаю дебоширов они на нас напустили! Но мы вовремя успели мобилизовать свою молодежь. Без драки, правда, не обошлось, но наши парни выдали им хорошенькую нахлобучку с авансом, как говорится, на будущее.

— Правда? — в глазах молодой женщины засветилась радость. Впервые она чувствует себя не отрезанным ломтем, а частью большого целого.

— Я понимаю вас… Человек должен знать об эффективности своих усилий, а мы встречаемся так редко и столько за это время набирается разного, что просто не хватает считанных минут для более обстоятельного разговора. Я виноват перед вами, да, виноват… А впрочем, и сегодня я должен спешить. Последнее время моя работа усложнилась. Не сердитесь, но…

— Мало вам хлопот без меня! Я немного перенервничала из-за неожиданной задержки, вот и все.

— Тогда вернемся к делам. Надеюсь скоро избавить вас от Брукса, но пока прошу чаще бывать в его обществе. Надо выяснить, с кем он поддерживает деловые связи. Независимо от того, кто это: его ли соотечественники или наши так называемые деляги. В свое время имя Брукса промелькнуло на газетных полосах среди тех, кого обвиняли в махинациях с углем. К тому же дело вообще замяли. А первую скрипку во всем играл именно он. У нас есть неопровержимые доказательства, надо лишь кое-что уточнить, чтобы не оставить ему ни единой лазейки. Тогда Бруксу не выйти сухим из воды. Да и обстановка сейчас этому способствует: спекуляции на черном рынке приобрели скандальные размеры, и губернатор зоны генерал Клей вынужден спасать престиж американской оккупационной армии, а также свой собственный. Прежде всего, свой собственный, ведь и у него рыльце в пушку.

— Еще как! Запретив ввозить в зону сигареты, он вдруг почувствовал бурный прилив чувств к своему папочке, табачному магнату и подозрительно часто стал посылать свой самолет за океан. Бедняжке Мэри Ройс так и не суждено было стать «королевой дыма», пришлось уступить это высокое звание и прибыли миссис Клей. Вы бы только послушали, сколько разговоров шло вокруг ловкой генеральши!

— Вот-вот, именно поэтому Клею и придется привлечь внимание к другому, к аферам Брукса и всей его стаи.

— Итак, Брукс… Что ж, постараюсь, — без энтузиазма согласилась Мария.

— Я знаю, просьба моя не из очень приятных, к тому же отнимет у вас много времени… Я давно думаю, что вам необходим надежный помощник. Что вы думаете о Себастьяне Ленау?

— Только хорошее. Но после смерти жены он очень изменился, даже иногда мешает мне, допоздна засиживается в аптеке. Просто не знаю, что с ним делать.

— Я попрошу Эрнста сегодня зайти за отцом, и вечером забегу к ним. Я знаю Себастьяна давно, он глубоко порядочный и честный человек, хотя на какое-то время и утратил веру в наше дело. Думаю, теперь это будет для него лучшим лекарством. Вы не возражаете против кандидатуры старика?

— Наоборот.

— А что вы думаете о девушке?

— Рут милая девушка, держится вежливо, больше о ней ничего не знаю. А вот Клара меня беспокоит. Связалась с одним очень неприятным типом, и с тех пор ее словно подменили.

— За Кларой проследят. Возможно, будет лучше от нее избавиться. Я подумаю, как это сделать поосторожнее. Что же касается Рут, может быть, она нам пригодится. Конечно, когда мы проверим, чем она дышит.

— Как я узнаю о результатах вашего разговора с Себастьяном?

— Он передаст вам синюю вязаную перчатку и спросит, не ваша ли, скажет, что нашел на полу. Ну, а теперь… — Зеллер поднялся, подошел к двери в мастерскую, прислушался. Мейер тихо насвистывал, значит, в помещении он один. Можно выходить.

Возвращаясь домой, Мария старалась думать лишь о своей беседе с Зеллером, о Себастьяне, Кларе и Рут, о необходимости поддерживать дружеские отношения с Бруксом, но все равно все это заслонял лишь один зримый образ: лицо капитана, сидевшего в «виллисе». Оно наплывало на нее со всех сторон, в различных ракурсах, всякий раз меняясь, словно то пробегала, то останавливалась перед ее глазами старая кинопленка, которая навечно зафиксировала знакомые черты в их живом, непрерывном движении.

Мария поднялась к себе черным ходом, швырнула на стул пальто и шарф, горячим лбом прижалась к стеклу. Прозрачная, холодная поверхность его сразу затуманилась, потом на ней возникли маленькие капельки, соединяясь, они скатывались вниз, оставляя после себя светлые дорожки. Казалось, стекло плакало. Молодая женщина отшатнулась и раздраженно провела ладонью по вспотевшему стеклу, словно это оно хотело спровоцировать ее на боль и слезы.

«Нет, этому надо положить конец!» — подумала она вслух и с преувеличенным старанием стала водить щеткой по волосам.

Вниз Мария спустилась, как всегда, спокойная и приветливая.

— Вам кто-то звонил, фрау, и просил передать, есть два билета на восьмичасовой сеанс, — понизив голос, сказала Рут.

— Ах, да, действительно… Совсем забыла. С утра так закружилась. А что тут у вас? Все в порядке?

Рут поморщилась.

— Приплелся какой-то тип, канючил морфий. Если бы не Петерсон…

— Опять Петерсон?

— Ага.

— Если еще раз заметишь… О, полковник Ройс, а где же ваша очаровательная жена?

Ройс шутя развел руками, но вид у него был измученный. Заказав Рут стакан сока и омлет с беконом, он уселся на свое обычное место и, когда Мария опустилась на стул рядом с ним, печально добавил:

— Думаю просить, чтобы меня отозвали отсюда, милая фрау Кениг! Только вряд ли это поможет. Мэри пригубила рюмку с отравленным напитком и теперь хочет допить ее до дна. Подумать только! Все началось с кольца, которое я получил почти даром… Да, почти даром, как ни стыдно мне в этом признаваться.

В одну реку нельзя войти дважды

Григорий снял перчатку, сунул руку в карман пальто. Пальцы коснулись конверта, скользнули ниже, машинально сжали ключи от машины и застыли на холодном металле. Перед глазами все еще стояла сцена, свидетелем которой он стал: съежившаяся фигурка Марии, «виллис», бледное лицо капитана… Мария явно испугалась этого человека. Почему? Что он, Гончаренко, вообще знает о ней? Конечно, те, кто подбирал ему помощницу, тщательно проверили все обстоятельства ее жизни, характер и способности. Безусловно. Иначе не может быть. И все-таки… Что, если именно способность перевоплощения — а женщины владеют этим искусством лучше мужчин — и повлияла на неточную оценку не только ее преданности, силы и выдержки? И он подумал о том, что, может быть, у нее не хватило сил сопротивляться. Между «хочу» и «могу» не всегда стоит знак равенства. Добрыми намерениями, как говорится, вымощена дорога в ад.

К черту! Снова перед ним проблема доверия и недоверия! Сколько раз она возникала! Руководствуясь внутренним чутьем, он заносил ногу на лестницу, не зная, выдержит ли она его, или вместе с ее обломками он рухнет вниз. В ту пропасть, которую он постоянно ощущает, куда бы ни повернулся: сзади, спереди, сбоку.