Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I - Дмитрий Олегович Серов

чаще — утверждал приговоры.

Затруднительно в точности сказать, насколько широко оказались реализованы на практике нормы законодательных актов 1700–1718 гг. об особом порядке судопроизводства по делам о государственных преступлениях и о преступлениях против интересов службы. Статистика подобного рода в те времена не велась. По всей видимости, сосредоточенному на решении военных, дипломатических и финансовых вопросов, нередко болевшему Петру I было чаще всего недосуг лично выслушивать заявления подданных о государственных и должностных преступлениях.

Одним из явственно немногих примеров реализации на практике норм именных указов от 25 января 1715 г. и от 19 декабря 1718 г. об особом порядке судопроизводства по государственным преступлениям явился эпизод с холопом прапорщика Т. С. Скобеева Акимом Ивановым. Подслушав откровения хозяина об особенностях бытового поведения Петра I, холоп пришел 17 апреля 1721 г. в царскую резиденцию в селе Преображенском, где объявил «слово и дело» караульному офицеру. Изветчика незамедлительно препроводили к царю. И хотя Петр I резонно счел извет «неважным», он направил дело на рассмотрение в Тайную канцелярию, которая и приговорила 1 мая 1722 г. излишне болтливого Тимофея Скобеева к телесному наказанию[634].

Особый порядок судопроизводства по делам о преступлениях против интересов службы на практике оказался, по всей видимости, еще менее эффективным. В условиях второго десятилетия XVIII в. было, конечно, нереально обеспечить — бывшее возможным разве что в удельные времена — широкое личное участие главы государства в разбирательстве дел о противоправной деятельности представителей власти. Думается, именно воспоминания о собственных попытках заняться разбирательством доношений о «грабителях народа», предпринятых в середине 1710‐х гг., побудили Петра I эмоционально высказаться в собственноручно написанной преамбуле к именному указу от 19 декабря 1718 г. о том, что «кому бьют челом [царю], одна персона есть, и та коликими воинскими и протчими несносными трудами объята… И хотя б и таких трудов не было, возможно ль одному человеку за так многими усмотрить, воистинну не точно человеку, ниже ангелу, понеже… где присутствует, инде его нет»[635].

Среди судебных дел особенное внимание монарха-реформатора привлекали, во-первых, дела по государственным преступлениям, а во-вторых, дела по обвинениям высокопоставленных должностных лиц в преступлениях против интересов службы. Примеров разнообразного участия Петра I в разбирательстве дел по государственным преступлениям известно множество — достаточно обратиться к трудам В. И. Веретенникова, Н. Б. Голиковой и Е. В. Анисимова[636].

Из обширной череды таких дел более всего времени Петр I уделил (что легко понять) процессу царевича Алексея Петровича. Здесь царь принял самое активное участие как в предварительном следствии (осуществлявшемся специально учрежденной канцелярией под руководством П. А. Толстого), так и в судебном производстве по делу (которое велось особым судебным присутствием)[637]. К примеру, когда поступили данные о пособничестве царевичу со стороны генерал-лейтенанта князя В. В. Долгорукова, Петр I незамедлительно возбудил его уголовное преследование и санкционировал арест (произведенный в Санкт-Петербурге 20 февраля 1718 г. лично генерал-губернатором и президентом Военной коллегии А. Д. Меншиковым). Вслед за этим, 9 марта 1718 г., будущий император допросил доставленного в село Преображенское подследственного. Наконец, после того как особое судебное присутствие 14 марта 1718 г. приговорило Василия Долгорукова к лишению чинов, конфискации имущества и ссылке, царь 5 июля 1718 г. утвердил приговор, избрав осужденному в качестве места ссылки город Соликамск[638].

Если говорить о делах по преступлениям против интересов службы, то неизменным вниманием Петра I пользовались те из них, которые находились в производстве подчиненных непосредственно ему «майорских» следственных канцелярий. Достаточно сказать, что только главе первой из таких канцелярий гвардии майору князю М. И. Волконскому царь направил в ноябре 1713 — марте 1715 г. шесть писем, содержавших указания по проведению следствия по «архангельскому делу»[639].

Распределение уголовных дел по «майорским» канцеляриям Петр I осуществлял также самолично. К примеру, 9 декабря 1717 г. будущий император направил в производство следственной канцелярии Г. И. Кошелева и Ф. Д. Воронова возбужденные фискальской службой дела по обвинениям гвардии капитана князя А. Л. Долгорукова, архангелогородского вице-губернатора П. Е. Лодыженского, архангелогородского обер-комиссара Д. А. Соловьева, бывшего архангелогородского вице-губернатора А. А. Курбатова, рижского губернатора князя П. А. Голицына, сенатора М. М. Самарина, комиссара П. И. Власова и дьяка П. К. Скурихина[640].

Сохранилось уникальное свидетельство о реакции современников на участие Петра I в проводившемся следственной канцелярией В. В. Долгорукова в 1714–1715 гг. предварительном следствии по возбужденному фискальской службой «подрядному делу», в котором оказалась замешана группа высших должностных лиц. Вот что писал на исходе 1714 г. находившемуся в Голландии брату Осипу весьма осведомленный дворецкий А. Д. Меншикова Ф. А. Соловьев: «Светлейший князь [А. Д. Меншиков] в великой конфузии, и все в самом печалном образе, понеже царское величество зело прилежно сие дело [подрядное] сам розыскивает и не токмо сие, но и всякия дела сам обещается пересмотреть и наказать как за болшое, так и за малое равно, о чем все трясутся…»[641] «Трястись», впрочем, было от чего. Впечатленный масштабами вскрывшихся фальшивых подрядов, Петр I распорядился пытать сановных фигурантов дела. В присутствии царя 27 ноября и 13 декабря 1714 г. поднимали на дыбу сенатора Г. И. Волконского, 27 ноября — санкт-петербургского вице-губернатора Я. Н. Римского-Корсакова[642].

Не меньше внимания Петр I уделил и многим другим делам по обвинению высокопоставленных лиц в «преступлениях должности своей». Так, монарх принял самое активное участие в процессе по делу сенатора и вице-президента Коллегии иностранных дел барона П. П. Шафирова и обер-прокурора Сената Г. Г. Скорнякова-Писарева. Император сыграл решающую роль на всех стадиях названного процесса: от возбуждения 9 января 1723 г. в отношении Петра Шафирова и Григория Скорнякова-Писарева уголовного преследования до утверждения вынесенных им 13 февраля 1723 г. приговоров[643]. Участвуя в процессе, Петр I досконально вникал даже в прямо не относившиеся к делу эпизоды, которые вскрывались по ходу допросов подсудимых и свидетелей. К примеру, проверив фигурировавшие в показаниях Г. Г. Скорнякова-Писарева сведения о подозрительных обстоятельствах назначения на должность вице-президента Ярославского надворного суда князя А. М. Шейдякова, император распорядился не принимать их во внимание, наложив пространную резолюцию: «Отставить, для того что доносил, что он за простотою своею не годен, а преступления он за ним никакого не знает»[644].

Много внимания уделил Петр I и начавшемуся в 1722 г. процессу над обер-фискалом А. Я. Нестеровым. В частности, император принял участие во всех трех допросах Алексея Нестерова под пыткой: 30 января 1723 г., 16 и 18 января 1724 г.[645], 29 января 1723 г. Петр I даже собственноручно написал вопросы к предстоявшему допросу обер-фискала. Вопросы эти предварялись эмоциональным рассуждением о том, что «никому так о том [преступной деятельности иных должностных лиц] сведомому быть невозможно как тебе: первое, по чину фискалскому, второе, понеже прибежище всех воров был…»[646]

На сегодня известен единственный случай, когда первый российский император прекратил (по