Императрица - Перл Бак

Когда муж принцессы потерпел поражение и наложил на себя руки, то вдову некому было больше защищать, и ей пришлось прибыть к императору Китая. Однако она отвергала Цяньлуна, а тот, хотя и влюбился в наложницу с первого взгляда, не хотел брать ее силой, желая сполна получить удовольствие от добровольного согласия. Поэтому император построил павильон, откуда из башни принцесса могла смотреть в сторону своей утраченной родины, а сам терпеливо ждал, когда же, наконец, она сменит гнев на милость. В этом Цяньлун пошел против совета своей матери, вдовствующей императрицы, которая в ярости велела сыну отослать эту прекрасную и неприступную женщину обратно в Туркестан, так как Благоухающая наложница не позволяла правителю даже приблизиться к ней, говоря, что если он прикоснется своей ладонью к ее руке, то она убьет и себя, и его.

Одним зимним днем, когда император обязан был поклониться алтарю Небес от имени своего народа, его мать послала за Благоухающей наложницей и приказала ей либо уступить императору, либо наложить на себя руки. Принцесса выбрала самоубийство, и услышав ее ответ, вдовствующая императрица повелела отвести строптивицу в пустой зал и вручить ей шелковую веревку. Там одинокая женщина и повесилась. Верный евнух тайком отнес эту весть императору, который хоть и постился в Зале воздержания, очищая себя перед священным жертвенным обрядом, однако тут же позабыл про свой долг и поспешил во дворец. Но он прибыл слишком поздно, и любимая ушла от него навсегда. Таково было предание.

Для своих покоев Мать императрица выбрала теперь Дворец сочувствия, который стоял у Срединного моря и имел множество залов, дворов, бассейнов и цветущих парков. Как же нравилось ей созерцать каменные горки, устроенные среди зелени! Конечно, нынче правительница не могла позволить себе устраивать забавные игрища и не переодевалась вместе со своими дамами в богинь и фей, как это бывало в Летнем дворце, однако впервые после смерти ее покойного господина императора она решилась смотреть представления — нет, не пышные и не веселые, но грустные и тихие, обращенные к мудрости души. Поблизости от каменного парка имелся неиспользуемый двор, и Цыси велела пробить туда ворота, а евнухам, что владели ремеслами плотника, художника и каменщика, приказала возвести там огромный помост и устроить уютную беседку, где она могла бы уединяться вместе со своими фрейлинами и наблюдать за игрой актеров. Царская ложа получилась величиной с комнату и по желанию императрицы была поставлена над узеньким ручейком, бежавшим через двор; журчанье воды и голоса актеров сливались в чарующую музыку. С одного бережка ручья на другой перекинули мраморный мостик, который был не шире тропинки.

И вот однажды, когда Мать императрица почувствовала, что ее тайные замыслы созрели, она приказала призвать сюда Жун Лу. Поступки Цыси всегда отстояли друг от друга во времени, ибо иначе кто-то мог сказать: «Сначала она сделала то, а потом сделала это», и таким образом случайно понять ее скрытые намерения. Нет, прошло целых два месяца после того, как она приняла под свое покровительство дочь принца Гуна, и только сейчас был предпринят следующий шаг. Словно повинуясь мимолетной прихоти, та, чья мудрость не дозволяла прихотей, послала за начальником императорской гвардии.

Перед глазами Цыси развертывалось театральное представление. Играли исключительно евнухи, поскольку со времен Предка Цяньлуна ни одна женщина не могла выступать на сцене: Предок был сыном актрисы и, желая почтить мать, не позволял другим женщинам походить на нее. В тот день давали хорошо известную пьесу «Сирота клана Чао», которую императрица видела уже много раз, и уши ее устали от пения. Однако ей не хотелось обижать актеров, и вот, пока высочайшая сидела, слушала и отведывала засахаренные фрукты, ее ум обратился к тайнам ее сердца. Что ж, подумала она, почему бы не вызвать Жун Лу сюда, где все собрались, и пока идет пьеса, не объявить всем свою волю? Но прежде чем правительница могла вознаградить воина, тот должен был сам сказать ей, что согласен занять место Су Шуня. Она подозвала Ли Ляньиня.

— Вели моему родичу прийти. У меня есть для него приказание.

Евнух ухмыльнулся и отвесил поклон. Он ушел, пощелкивая пальцами, а Мать императрица повернула голову к актерам и снова, казалось, полностью была захвачена представлением. Ее дамы сидели вокруг на своих местах, и если какая-нибудь из них ловила на себе взгляд госпожи, то сразу вставала. И вот через несколько минут Мэй почувствовала, что за ней пристально наблюдают, и, повернувшись, встретилась с длинными задумчивыми глазами императрицы. Фрейлина сразу же поднялась и поклонилась. Цыси подала ей знак рукой, и прекрасная девушка направилась к ней с заметной робостью.

— Наклони ко мне ухо, — приказала Мать императрица.

Из-за пения актеров голос ее услышала только фрейлина. В самое ухо ей были чуть слышно сказаны следующие слова:

— Я не забыла своего обещания, дитя. Сегодня я его выполню.

Мэй стояла, наклонив голову и скрывая свое покрасневшее лицо.

Мать императрица улыбнулась.

— Вижу, ты знаешь, что я имею в виду.

— Могу ли я забыть обещание, которая дала высочайшая? — ответила девушка.

Цыси потрепала ее по щеке.

— Красиво сказано, дитя! Что ж, ты увидишь…

А начальник императорской гвардии уже появился во дворе. Послеполуденное солнце освещало его высокую фигуру и горделиво поднятую голову. Он пришел в своем воинском наряде, темно-голубом в знак траура по покойному императору; с пояса у родича свисал широкий меч в сверкающих серебряных ножнах. Уверенной поступью Жун Лу приблизился к тронному возвышению и почтительно поклонился. Мать императрица степенно кивнула и знаком показала ему сесть подле нее. Воин поколебался, но сел.

Какое-то время Цыси, казалось, его не замечала. На помост вышел лучший актер и сразу приковал к себе все взоры, запев свою самую знаменитую песню. Императрица тоже внимательно слушала. Вдруг она заговорила, не отводя глаз от сцены:

— Родич, я все время думаю о какой-нибудь хорошей награде за ту службу, что ты сослужил мне.

— Высочайшая, — ответил Жун Лу, — на самом деле я только выполнил свой долг.

— Ты знаешь, что спас нам жизнь.

— Это был мой долг, — настаивал он.

— Ты думаешь, я забыла? — спросила она в ответ. — Я ничего не забываю. Так или иначе, я вознагражу тебя и повелеваю, чтобы ты занял место, которое осталось после предателя Су Шуня.

— Высочайшая, — начал родич порывисто, но Цыси подняла руку, и он замолчал.

— Ты должен согласиться, — сказала императрица, все еще глядя на сцену. — Ты мне нужен рядом. Кому я могу доверять? Принцу Гуну, да — я знаю, именно его имя вертится у тебя на языке. Что ж, я доверяю ему. Но любит ли он меня? Или… люблю ли я его?

— Вам не следует так говорить, — пробормотал родич.

Голос на сцене вознесся высоко, забили барабаны. Дамы принялись криками выражать свой восторг и бросать поющему евнуху цветы и сладости.

— Я люблю тебя всегда, — сказала Цыси. Жун Лу не повернул головы.

— Ты знаешь, что любишь меня, — сказала она. Он все еще молчал.

— Или нет?..

Пристально разглядывая сцену, родич пробормотал:

— Я не допущу, чтобы из-за меня ты упала с вершины, которой достигла.

Она улыбнулась, и хотя тут же снова отвернула голову, ее огромные глаза сияли.

— Когда ты будешь Верховным советником, я смогу вызывать тебя, сколь угодно часто, ибо бремя царствования ляжет и на твои плечи. Регентши опираются на принцев, Верховных советников и министров.

— Я не буду приходить на твой вызов отдельно от остальных советников.

— Нет, будешь.

— И запятнаю твое имя?

— Я сохраню его чистым и сделаю это следующим образом — ты женишься на даме, которую я выберу. — Если у тебя будет жена, молодая и красивая, то кто посмеет сказать хоть одно плохое слово?

— Я ни на ком не женюсь! — резко бросил он сквозь зубы.

Меж тем на помосте знаменитый актер наконец-то отвесил последний поклон и смог сесть. К нему устремился бутафор с чашкой чая. Певец снял свой тяжелый разноцветный шлем и отерся шелковым платком. Появившись с тазиками надушенного кипятка, евнухи-слуги мочили в нем мягкие полотенца и бросали в зрительские ряды, где отовсюду призывно вверх тянулись руки. На золотом подносе Ли Ляньинь поднес горячее благоухающее полотенце Матери императрице. Она взяла, нежно приложила сначала к вискам, потом к ладоням, а когда евнух ушел, заговорила тихо и резко:

— Я приказываю тебе жениться на Мэй. Нет, молчи. Это самая милая женщина нашего двора, вернейшая душа, и она тебя любит.

— Можешь ли ты приказать моему сердцу?! — прошептал Жун Лу.

— Тебе не обязательно любить ее, — безжалостно бросила императрица,

— Если она такая, как ты говоришь, то я поступлю с ней настолько подло, что никогда этого себе не прощу, — ответил Жун Лу.